Два года подряд ее попытки поступить в институт оказывались безуспешными. В те времена в первую очередь принимали парней, особенно тех, кто уже отслужил в армии, а вчерашним школьницам писали традиционное — «не достает 0,5 балла». Каждый раз после провала мама сочувствовала дочери, утешала, а сама втайне надеялась — вдруг ее Наденька одумается? Может, все-таки прислушается к ее советам и выберет профессию более спокойную, более подходящую для хрупкой начитанной девочки? Но неудачи не остудили пыл ее самостоятельной дочери — о другом институте она и слышать не хотела. Два года после школы Надя мыла колбы и пробирки в лаборатории, а в свободное время пропадала в институтской библиотеке.
Сегодня Надежда Кисель — кандидат медицинских наук, заведующая отделением гнойной хирургии Национальной детской специализированной больницы «Охматдет». Думаю, за нее молятся сотни, а может, и тысячи семей, чьих детей она оперировала, откровенно говоря — вытаскивала с того света. Отделение гнойной хирургии — особое, сюда попадают пациенты с запущенными травмами, в острых состояниях, когда в детском организме вместо заживления развивается процесс нагноения тканей и костей, и без скальпеля тут никак не обойтись.
Не женская профессия?
— Я всегда мечтала стать хирургом. И добилась своего, — объясняет свой жизненный выбор Надежда Кисель. — Ни о чем другом и не думала никогда. Правда, только с третьей попытки удалось взять высоту — наконец-то стала студенткой мединститута. Уже с 4 курса училась на кафедре детской хирургии, занималась в профильном кружке, ездила на всесоюзные конференции. Кстати, в «Охматдет» я пришла еще на 4 курсе, затем на два года меня оставили в клинической ординатуре. А в 1988 году стала сотрудником этой больницы — меня приняли в отделение ургентной хирургии.
— Тяжелый хлеб. Неужели не было другого, более легкого варианта для эрудированной активной студентки? Или хирургия привлекала тем, что дает быстрое избавление от боли — если операция прошла удачно, то через день-другой человеку становится гораздо легче? Это не то, что капельки полгода принимать, страдая от боли.
— Быстрое избавление?.. Сегодня выписалась девочка, которая поступила к нам 7 сентября и лечилась более полугода.
Девятилетняя Таня гуляла дома после занятий в школе, а ее старший брат решил покататься на мини-тракторе. Наверное, двенадцатилетний подросток отвлекся или не справился с управлением, — трактор «впечатал» девочку в бетонную стену. Она чудом осталась жива. В принципе такие травмы относят к числу несовместимых с жизнью — были раздроблены кости таза, повреждена бедренная артерия, от удара пострадала промежность, оторвались мочевой пузырь, прямая кишка и т.д. Но вопреки всем прогнозам через полгода лечения от нас уехала живая хорошая девочка. Да, она осталась инвалидом — пришлось ампутировать нежизнеспособную голень.
Что стоит за всем этим? Мужество девочки, ее терпение. И шесть месяцев каторжного труда всего отделения, да, собственно, всей нашей больницы — с нами работали хирурги из других отделений, особенно досталось микрохирургам.
— Сколько операций сделали ребенку за это время?
— Около 20. Все делалось поэтапно — здесь спешить нельзя. Таня все время была с папой — он ее поднимал вместе с нами. Маме тоже пришлось очень нелегко — она была тогда беременна, осталась дома с сыном. К счастью, все обошлось, благополучно родила хорошую девочку, ей уже четвертый месяц пошел.
— А ходить Таня будет? Может, хоть с палочкой, но все же не в инвалидной коляске?
— Ой, до этого еще далеко. Мы заживили все раны, восстановили нормальное выделение мочи, но кости таза еще не скорригированы. Почему все сразу нельзя? Потому что в областной больнице девочку первый раз оперировали девять часов. Что могли, то и собирали. Правда, вскоре все это нагноилось и распалось, нам потом пришлось ее из этого состояния вытягивать. Ребенку еще нужно восстановить проходимость прямой кишки, но до этого нужно скорригировать кости таза. Когда на него можно будет опереться, закажут протез голени, и девочка будет ходить. Наша задача — не просто сохранить жизнь, а сохранить нормальную жизнь, не инвалидизируя ребенка.
— Таня сделает дома передышку и снова к вам на операцию?
— Это очень сложная патология, наверное, они поедут в Донецк, в Институт неотложной хирургии имени Гусака, который занимается шахтерской травмой. Там накоплен колоссальный опыт лечения комбинированных травм, есть соответствующее оборудование.
К нам из разных областей доставляют детей, которые получили множественные травмы не только костей, но и многих органов и систем. В таком случае тяжело справиться силами не то что отделения, а даже всей больницы. Поэтому мы часто приглашаем специалистов из институтских клиник, у нас ведь каждый случай, можно сказать, эксклюзивный — каждый раз нужно искать особые подходы и решения.
Отдам пациентку в хорошие руки
В «Охмадете» считают, что коллектив отделения гнойной хирургии — один из самых профессиональных и дружных.
— Надежда Павловна, конечно, очень сдержанный человек, внимательный, мягкий, умеет объяснить, показать пример, но в отделении требует железного порядка, — рассказывает Неля Корнейчук, лидер профсоюзной организации «Охматдета». — Хирургия сильна в том случае, если выкладываются на все сто не только врачи, но и медсестры вместе с нянечками. Работа в отделении чрезвычайно сложная и напряженная, случайные люди здесь не задерживаются. Надежда Павловна всегда беспокоится за своих сотрудников, знает все об их проблемах, находит время, чтобы помочь. У нас, как и во всем Киеве, медсестры в основном приезжие. Если у кого-то острая проблема с жильем, мы стараемся помочь — ищем по всему городу места в общежитиях, пишем письма, договариваемся, чтобы приютили наших сотрудников. Если медсестричка толковая, старательная, Надежда Павловна исподволь подводит ее к мысли о высшем образовании, помогает готовиться к поступлению. Таня, одна из ее «крестниц», уже на втором курсе медуниверситета. Здесь даже график дежурств стараются составить так, чтобы студентка не пропускала занятий.
В «Охматдете» так традиционно сложилось, что коллективный договор с администрацией не только подписывается, но и выполняются все его условия. К праздникам мы отмечаем лучших сотрудников грамотами и денежными премиями. Когда готовятся списки, Н.Кисель всегда находит время, чтобы обсудить кандидатуры, отстаивает своих врачей и медсестер, она убеждена, что в их отделении собрались лучшие кадры. И мы с ней согласны, — улыбается Н.Корнейчук.
Действительно, то, что умеют делать в отделении гнойной хирургии, лучше всяких слов свидетельствует: это команда профессионалов. Забирая по санавиации тяжелого, а в большинстве случаев
— безнадежного пациента, Надежда Павловна уверена в том, что все вместе они его «вытащат». Собственно говоря, уже давно нет никакой санавиации, только название осталось. Тяжелых детей почти полсуток везут по бездорожью в разбитых неукомплектованных каретах скорой помощи, рискуя потерять пациента в любую минуту. Почему в областях дотягивают до крайней точки? Вопрос сложный. Ответ — для многих неприятный. По словам руководителя одной из областных больниц, уже давно не приветствуется практика отправления детей в столицу. Это бьет по престижу областного медучреждения: дескать, почему сами не справились? Это заставляет напрягаться — созваниваться, решать проблему транспорта, оформлять бумаги. А если в столице диагноз не подтвердится? А вдруг киевские коллеги расскажут о допущенных ошибках или халатности? Всякое ведь случается. Да и деньги играют не последнюю роль — бюджетные перечисления-то идут на каждого пациента, кто же от них добровольно откажется?..
Согласно медицинской статистике, среди причин смерти детей в сельской местности едва ли не на первом месте стоит травма. Могут ли в условиях районной или областной больницы справиться с такой политравмой, которая была у девятилетней Тани? Все понимают, что не справятся, но, руководство, видимо, боится, что с него «спадет корона», если обратятся за помощью в национальную специализированную больницу. В такую зону молчания попала и Катя М., которая медленно умирала, а если точнее — полтора месяца(!)
заживо гнила, в одной из областных больниц неподалеку от Киева. Наконец кто-то пожалел девочку, отправил объявление в Интернет: «Коллеги, может, найдется добрая душа и умелые руки, чтобы спасти ребенка?»
Нашлась. Выкроила время, сама поехала в областной центр, забрала девочку в свое отделение. Все вспоминают, как нянечка упала в обморок, когда впервые зашла в палату, куда определили Катю — запах стоял невыносимый даже для гнойной хирургии.
— Люди ехали на подводе, в которую врезался молоковоз. Девочка очень пострадала — у нее было повреждение бедра, травма таза, вся задняя ягодичная поверхность тела разложилась, пришлось ее удалять, — комментирует случай Н.Кисель. — Ткани, которые были сдавлены, нужно было вовремя удалить и не мучить ребенка.
У нас не бывает такого, чтобы в отделении не лежало несколько тяжелых детей. Как правило, первую помощь оказывают на месте, а дальше хоть и не могут справиться, но держат паузу. Вот и Катя попала в безвыходное положение, слава богу, что кто-то отважился разместить объявление в Интернете.
— Это же случилось не в сельском ФАПе. Неужели в областной больнице не
знают, куда обратиться — не бывают на конференциях, не слышали, что есть «Охматдет»?
— Почему сразу на «Охматдет» не выходят — не знаю. Кстати, завотделением там работает доцент кафедры областного института усовершенствования врачей, наверное, все все знают, просто такая сейчас организация оказания медицинской помощи. Но я считаю, сейчас не время выяснять, почему так получилось, не хочу никого обвинять.
— Вы правы — проблема не в том, кто прав, кто виноват в конкретной ситуации. Но, в конце концов, пора четко определить грань — где полномочия первичной медпомощи, где вторичный уровень, а в каких случаях необходимо направлять пациента в специализированную клинику, где есть соответствующее оборудование и подготовленные кадры. И внедрить это правило хотя бы в детской практике, определив ответственность за невыполнение этих норм. Сегодня же никто не отвечает, да, собственно, никто и не спрашивает, почему не отправили туда, где могут помочь.
Я неоднократно слышала от нейрохирургов, что самое сложное — спасать после неудачных операций. Они просят коллег не оперировать нейротравму, если те не уверены в своих силах. Для пациента будет лучше, если его сразу отправят в специализированную клинику.
— Да, нейрохирурги правы. Когда приходится переделывать, это очень влияет на результат. Наши пациенты — тяжелые, неоднократно оперированные дети. Организм каждого из них истощен множественными операциями, наркозом, осложнениями, антибиотиками и т.д. В этих условиях приходится прилагать колоссальные усилия, чтобы сохранить здоровье и жизнь, чтобы ребенок был адаптирован к жизни в социуме, чтобы мы не приумножали количество инвалидов.
Почему родители не слышат
— Когда ребенок в тяжелом состоянии, мама и папа паникуют, они не всегда могут адекватно оценивать ситуацию и риски, возникающие во время операций. Как вы находите общий язык с родителями?
— Родителям надо говорить правду — скрывать что-то от них я никогда не буду. Нельзя запугивать их кровавыми картинками или запутывать терминами — они должны получать доступную информацию своевременно, а не потом, когда уже ничего не изменишь. Сказать надо так, чтобы они услышали, чтобы слова пробились сквозь панику, ведь зачастую они сидят в ней, как в скорлупе, и ничего не воспринимают.
Говорить нужно все, но не тревожить понапрасну. К нам попадают дети с опухолями, но пока я не знаю точного диагноза — молчу об этом. Но не бездействую. Как только мы пройдем все этапы диагностики, выясним все до конца — родители получат эту информацию. А если опухоль не злокачественная? Зачем беспокоить маму-папу, бабушку-дедушку заранее? Их нервы и здоровье тоже надо щадить. Но каким бы тяжелым ни был диагноз, надо разговаривать так, чтобы они видели свет в окне.
Сегодня к нам на лечение в очередной раз поступил Антон Т. Впервые мальчика привезли к нам три года назад. Из-за врожденного нарушения развития лимфатической системы половина его тела была поражена лимфостазом, кроме того сепсис и множественные свищи на ногах. Папа бросил семью, мама осталась одна с двумя детьми, работать не могла — ухаживала за Антоном. Она никого не видела вокруг, ни с кем не разговаривала, в глазах — ничего кроме боли и ужаса. Вместе с сыном она была в этой болезни беспросветно, а нам нужно было доказать, что свет есть. Мы обследовали мальчика, поставили диагноз, а затем обратились за помощью к администрации больницы и к главному детскому хирургу Министерства здравоохранения Украины. В конце концов отправили ребенка в Баден-Баден, в клинику, которая занимается патологиями лимфатической системы. Маме объяснили, что при таком состоянии никто в мире ее сына не прооперирует, но она также должна знать, как можно ему помочь на данном этапе. Ребенка поставили на ноги, мы нашли спонсоров, которые помогли приобрести специальный массажер для больной ноги. Он стоил тысячу евро, и семья, конечно же, не могла его купить. Когда мальчику стало значительно легче, маме удалось разорвать оковы тревоги и боли, она общается, знает, куда звонить, где искать помощь.
— Каждый специалист отвечает за свою сферу — ортопеды оперируют только кости и суставы, абдоминальные хирурги берутся за органы брюшной полости, а в вашем отделении нужно знать и уметь оперировать абсолютно все — от макушки до пяточки.
— Мне приятно, что вы уловили эту особенность. Сейчас в почете узкая специализация, это и хорошо, и плохо. Ургентный хирург один решает все и отвечает за все. Конечно, в сложных случаях, как с Таней, мы приглашаем специалистов — тех же урологов, но по большому счету за больного отвечает только лечащий врач. Наш профессор Ситковский всегда говорил, что лечащий врач — главная фигура.
Традиции и школа нашей больницы уникальны, их необходимо сохранять. Меня здесь воспитывали не как специалиста по пятому пальцу левой ноги, а как врача вообще. В том и уникальность «Охматдета», что раньше интерн проходил все отделения — никто не оставался на одном месте. Я во время клинической ординатуры тоже побывала во всех отделениях. Получив диплом врача, поработала во многих отделениях, хорошо знаю, что такое работа ургентного хирурга — именно с нее начинала. Потом уже назначили ответственным хирургом, защитила кандидатскую диссертацию… Когда дежуришь ночью одна, обязана незамедлительно принять решение — оперировать ребенка или нет. Надо поставить диагноз, подготовить ребенка к операции и прооперировать. И за все отвечать. Потому я и уверена, что наши врачи — уникальные специалисты.
Мы беседовали в маленьком кабинете Надежды Павловны и пили душистый чай из крымских трав, который она привезла из отпуска. Каждые пять минут звонили телефоны, время от времени забегали сотрудники, о чем-то докладывали, что-то уточняли — обычный день в хирургии. Пару раз заглянул Денис — сын Надежды Павловны, сделал ей какие-то заговорщеские знаки и убежал.
— Он уже на втором курсе медуниверситета, — с гордостью объяснила мама. — Сам выбирал профессию, я не напрашивалась со своими советами. Мою работу он хорошо знает, часто тут бывает. Дети актеров растут за кулисами, а наши — в больнице.
У нее никогда не отключается мобильный телефон — вызвать могут в любой момент. Поэтому очень дорожит свободным временем. Если получается, старается куда-нибудь поехать вместе с Денисом — он интересуется историей. В конце февраля выбрались в Батурин, и хоть дороги еще занесены снегом, все равно рискнули — так хотелось новых впечатлений. До сих пор вспоминают поездку в Каменец-Подольский и Хотин прошлой весной. Надежда Павловна признается, что зиму не любит, с нетерпением ждет весну и обожает лето — в отпуск ездит в Крым.
Она уже давно не планирует свой день — за нее это делает жизнь. Никто не знает, в какую минуту «скорая» привезет ребенка, в борьбе за жизнь которого дорога каждая минута.
— Работать в таком ритме — все равно что жить на вулкане, — полушутя-полусерьезно говорит Надежда Павловна. — Но я не люблю спокойного, сонного состояния — уж лучше поближе к вулкану. Ритм, конечно, напряженный, но зато у родителей появляется надежда, что их дети непременно выкарабкаются и будут здоровы.