На сегодняшний день COVID-19 уже унес более трех тысяч украинских жизней. Количество больных ежедневно растет. Соответственно увеличивается и количество смертей. Согласно прогнозам, ожидать улучшения ситуации до весны нам вряд ли стоит. Особенно учитывая тот факт, что государство продолжает пытаться ехать вперед, глядя при этом только в зеркала заднего вида, и даже на последствия реагирует вяло.
Администрация по продуктам питания и лекарствам США (FDA) инициировала на национальном уровне программу по разработке и доступу к двум экспериментальным продуктам из крови переболевших ковид пациентов — реконвалесцентной плазме и гипериммунному иммуноглобулину, содержащим антитела к ковид. Если клинические исследования гипериммунного иммуноглобулина только должны начаться, то доступ к реконвалесцентной плазме в США уже обеспечен разработанным и внедренным FDA протоколом. Переливание плазмы, хоть и имеет определенные риски, показывает достаточно высокую эффективность, существенно повышая шансы тяжелобольных на выздоровление.
В некоторых украинских клиниках реконвалесцентную плазму переболевших ковид тяжелым пациентам тоже вливают. Но подпольно. В протоколы лечения она не включена. И неповоротливое государство об этом даже не задумывается.
ZN.UA стало известно, что украинская компания «Биофарма», специализирующаяся на производстве препаратов из плазмы крови, на сегодняшний день закончила клинические исследования применения в лечении тяжелых пациентов с ковид иммуноглобулина «Биовен». Данные исследования вскоре будут опубликованы. Но предварительные результаты уже нас удивили.
Об эффекте «Биовена»; о рисках при переливании плазмы крови; о проблемах с концентрацией необходимого объема материала от переболевших ковид; о том, как компания будет с этим справляться, и в чем ей могут помочь государство и граждане, ZN.UA беседовало с президентом «Биофармы» Константином Ефименко.
Это интервью — не реклама, как кто-то мог бы подумать. Это наш маленький вклад в спасение жизней украинцев.
— Константин Алексеевич, что такое плазмотерапия и как она работает в отношении пациентов с ковид?
— В физиологии есть два основных направления: работа с кровью и с плазмой. Первое — мы берем кровь, когда нас интересуют тромбоциты и эритроциты. Переливание компонентов крови делают пациентам онкогематологическим или при ургентных ситуациях — кровотечения, операции, ожоги. Сдавая 450 миллилитров крови раз в два месяца, человек спасает чью-то жизнь, и индустрия без этого жить не может.
Второе — это плазма. Ее человек может сдать два раза в месяц — от 600 до 800 миллилитров. При этом аппарат автоматически возвращает донору форменные элементы крови (эритроциты, тромбоциты, лейкоциты), забирая только плазму.
В случае лечения пациентов с тяжелой формой ковид мы говорим о реконвалесцентной плазме, то есть плазме людей, уже переболевших ковид и выработавших антитела. Тяжелым пациентам переливается препарат из плазмы человека, произведенный из реконвалесцентной плазмы.
Как это все работает? В наших плазмоцентрах (сегодня их пять — в Сумах, Черкассах, Харькове, Днепре и Киеве) есть автоматическое оборудование — анализаторы Roshe, которые делают иммуноферментный (ИФА) и ПЦР анализы на основные инфекции: сифилис, гепатиты В и С, ВИЧ и антитела к ковид. Мы уже протестировали 32 тысячи человек, собрав 350 литров плазмы людей, переболевших коронавирусом.
— В мае вы заявляли о том, что для начала клинических исследований нужно не менее трехсот литров. То есть вы собрали достаточно?
— Да, этого хватит для первой загрузки клинических исследований. И мы собираемся сделать ее в этом месяце. Хотя не исключено, что клинические исследования нам не понадобятся.
В конце апреля — начале мая произошло беспрецедентное в отрасли объединение международных корпораций, специализирующихся на производстве препаратов из плазмы крови. И «Биофарма» стала членом Международного альянса, в который входят CSL Behring, Takeda, Octapharma, Biotest, BPL, LFB, Sanquin, GreenCros и ADMA Biologics. Условия таковы: все участники бесплатно получают наработки, сделанные в рамках альянса, — материалы, ноу-хау и клинические исследования в том числе. Под эгидой Трампа и американской FDA, Минздрава и Красного Креста работа, на которую выделено около одного миллиарда долларов, ведется по двум экспериментальным продуктам, полученным из крови переболевших ковид пациентов, — реконвалесцентной плазме и гипериммунному иммуноглобулину, которые содержат антитела к ковид.
Альянс собрал 30 тысяч литров реконвалесцентной плазмы и уже произвел препарат, который начинают испытывать в 60 клинических больницах двадцати стран мира на 500 пациентах. «Биофарма» как участник (а значит, и Украина) получит результат этого исследования. Альянс даст нам спецификацию, на основе которой мы сделаем свой продукт. Проанализировав и показав, что оба продукта одинаковы, мы сможем зарегистрировать препарат. Минздрав и Государственный экспертный лечебный центр нам это подтвердили. То есть в этом случае нам не нужно будет тратить время на проведение клинических исследований.
Думаю, к концу ноября американцы клинические исследования закончат. В США вводятся беспрецедентные льготы, снимаются различные барьеры и административные препоны, поэтому у них сейчас все происходит очень быстро.
Но все это время мы тоже не бездействовали. У нас есть обычный иммуноглобулин — препарат «Биовен». 7 мая мы получили разрешение Минздрава и начали его клинические исследования в лечении больных ковид в тяжелой форме. Взяли группу в 60 человек. 30 из них получали лечение, предусмотренное инструкцией ВОЗ и утвержденное протоколом Минздрава. А 30 человек ко всему этому получали еще и наш иммуноглобулин «Биовен». Исследование уже закончено. Мы не набираем новых пациентов. Ждем, пока пациенты из обеих наших групп поправятся окончательно.
Тем не менее предварительные результаты уже есть. В группе с иммуноглобулином лихорадка проходила на два дня быстрее, и из больницы их выписывали на 7–10 дней раньше, чем пациентов из другой группы. В группе, которой иммуноглобулин не давали, — шестеро умерших. В группе с «Биовеном», к сожалению, тоже есть летальный исход, но только один. Надо понимать, что протокол исследования предусматривал работу только с тяжелыми пациентами с сопутствующими заболеваниями и теми, кто нуждался в искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Поэтому в группе без иммуноглобулина смертность достаточна высока.
Как только наше исследование закончится и можно будет говорить о его результатах, мы опубликуем данные на сайтах ВОЗ и американского Clinical Trials, а также предоставим их Альянсу.
— На базе каких больниц вы проводили это исследование и как отбирали пациентов?
— У нас было девять клинических баз: городские больницы №17 и №4 города Киева, 3-я инфекционная больница Белой Церкви, инфекционные больницы Одессы, Львова, Тернополя, Винницы, Луцка, Ивано-Франковска.
Выборка пациентов — случайная. Они узнавали об исследованиях, давали согласие в них участвовать. Но кто в какую группу попадет, ни они, ни мы не знали. Это определялось случайным образом. Пока в каждой группе было по десять человек, все происходило быстро. Но когда в группе без иммуноглобулина людей стало умирать больше, пошли разговоры, и родственники сами начали покупать в аптеке иммуноглобулин и просить его перелить пациенту. Это замедлило исследования.
Статисты, фармокинетики и фармодинамики еще будут считать показатели, но уже сейчас очевидно, что даже применение стандартного иммуноглобулина без специфических к ковид антител увеличивает шансы на выздоровление в разы, а освобождение стационара происходит быстрее. То есть это может помочь уже сейчас. Препарат «Биовен» готов, а в день у нас уже заболевают более трех тысяч человек. Скоро мы дойдем до пяти тысяч, и наша система здравоохранения будет переживать трудности. Вопрос ведь даже не в аппаратах ИВЛ, а в людях, которые с ними работают.
С ИВЛ должен работать квалифицированный анестезиолог. В нашей системе — отдельные боксы, в которых находятся инфекционные больные. Заступив на смену, один анестезиолог вряд ли сможет обслужить больше четырех–пяти машин. Просто физически не успеет. Ведь, заходя и выходя из каждого бокса, нужно переодеваться.
Если бы это был большой зал, как мы видели в Италии, Америке, тогда возможно обслужить и 20 ИВЛ. Пока у нас не было серьезного количества смертей…
— Будет?
— Думаю, что, к сожалению, будет. Наша система здравоохранения сейчас подготовлена лучше. Разработаны определенные протоколы лечения, нет глобальной паники. У медперсонала уже есть опыт и понимание. Но вопрос в том, как будут работать и как будут мотивированы специалисты в этих боксах.
В начале пандемии «Биофарма» выделила на борьбу с ковид 12 миллионов гривен. На семь миллионов гривен мы закупили лабораторный комплекс для тестирования в центральную лабораторию Центра общественного здоровья. На пять миллионов гривен — оборудование в нашу белоцерковскую инфекционную больницу. С главным врачом я нахожусь в постоянном контакте и попросил, чтобы он сразу сообщил, как только увидит проблему с анестезиологами. Мы будем находить специалистов и сами платить им зарплату плюс к тому, что платит государство, чтобы они продолжали выполнять свою работу.
Надеюсь, Минздрав разрабатывает планы и методики по привлечению врачей, вышедших на пенсию; студентов-медиков, которые хотят связать свою жизнь с данной профессией; задумывается о призыве военных врачей. На первом месте — люди. И они должны быть подготовлены и обучены. Тогда, думаю, мы сможем достойно пройти этот период.
Что касается иммуноглобулина, то еще раз: он показывает хорошие результаты. И если будет прописан в протоколе, это станет серьезным подспорьем.
Ну, и мы ждем клинических испытаний гипериммунного иммуноглобулина, то есть на основе плазмы уже переболевших людей. Ожидания в мире большие. Потому что даже переливание плазмы от человека к человеку показывает очень хорошие результаты.
— Каковы недостатки такого переливания?
— В плазме двух переболевших людей может быть разное количество антител: у одного — много, у другого — мало. Делая загрузку двух тысяч литров плазмы для производства препарата, я могу гарантировать одинаковое количество титров антител в каждом флаконе. Для их подсчета есть методика. При переливании просто плазмы такой методики нет. Это — во-первых.
Во-вторых, переливать плазму можно, если она прошла карантин в шесть месяцев. У нас этого времени нет. А в производстве можно применять плазму после двухмесячного карантина. У американцев сейчас вообще 30 дней, для переработки — два месяца, как у нас.
— Какие риски несет в себе сокращение этих сроков? Не зря же протокол предусматривает полгода. Сокращение срока до 30 дней очевидно означает, что плазма не пройдет проверку на какие-то заболевания? На какие?
— Плазма проверяется на четыре основные инфекции: ВИЧ, гепатиты С и В, сифилис. Почему по закону карантин шесть месяцев? Потому что ни одна из коммунальных станций в Украине, кроме Запорожской, не делает ПЦР вообще. Только ИФА и иммунохемилюминесцентный (ИХЛА). Некоторые — на открытых системах, на которых в мире уже никто не работает. Открытая система — это как лакмусовая бумажка: сунули в щелочь — фиолетовая.
Закрытая система — это робот. На наших станциях мы проверяем плазму на закрытых системах двумя методами — ИХЛА и ПЦР. И потом их сравниваем. Работаем только с кадровыми донорами, что исключает наличие основных инфекций.
— Как оплачиваются кадровые доноры?
— За донацию 800 миллилитров плазмы мы платим около 350 гривен. За ковидную — 1000 гривен. Это не коммерческий проект. Все понимают важность процесса, и мы вносим свой вклад.
— Тем не менее в перспективе вы на этом заработаете. Если это не пойдет внахлест с вакцинацией.
— Необходимости зарабатывать на этом у нас нет. Сегодня в мире и так дефицит иммуноглобулина. Если еще и ковид потянет его на себя, то другим пациентам с более тяжелыми формами протекания болезни иммуноглобулина будет не хватать. Поэтому, дай Бог, чтобы вакцина появилась. Хотя не думаю, что это случится быстро.
Вакцина — это фактически ослабленный антиген. Иммуноглобулин — антитело. Две разные вещи.
Задача — найти решение. Мир и страна не могут остановиться и не жить. Лично я не могу сидеть дома. На определенном этапе все мы понимаем, что жизнь конечна. И я не готов терять время, сидя на карантине, — не встречаться с друзьями, не посещать любимые рестораны, не летать по миру. Поэтому сейчас, наверное, никто из нас не думает о заработке. Главный вопрос — собрать плазму.
— Что случилось с пациентом из группы с иммуноглобулином, который умер?
— До того, как заразиться ковид, он пролежал с переломом ноги два с половиной месяца. И умер даже не от осложнений ковида, не от пневмонии, а от тромбоза.
— Но тромбоз — тоже одно из последствий ковида. Вы выявили какую-то побочку?
— Я не могу сейчас говорить о каждом конкретном случае. Все это будет описано в документе. Пациенты были разные — и с сахарным диабетом, и ВИЧ-инфицированные, и после онкозаболеваний. Были и молодые люди. Но в основном — от 67 до 82 лет в обеих группах.
Мы верим в продукт. И медицинское сообщество тоже.
— Может ли переболевший самостоятельно сдать плазму, и куда ему стоит обращаться?
— Может. На нашем сайте и странице в Фейсбук указан телефон горячей линии, где желающих проконсультируют. Обратиться можно в наши плазмоцентры в Сумах, Харькове, Днепре, Черкассах, Киеве, Шостке и Конотопе. Кроме того, мы запустили ряд партнерских проектов с коммунальными станциями — в Житомире, Ужгороде, Хмельницком и Виннице. Здесь нам нужна помощь государства.
Мы предлагаем Минздраву протестировать миллион человек. Для этого государству нужно закупить тест-системы. У компании Roshe они обойдутся примерно в 50–55 миллионов гривен. В свою очередь «Биофарма» готова провести тестирования в своих плазмоцентрах, на своем оборудовании и со своим персоналом.
— И что, государство дает деньги на тест-системы?
— Нет. Поэтому 32 тысячи человек мы уже протестировали сами. Тестов закупили на 100 тысяч человек. И за сбор плазмы сейчас платим свои деньги. Проект с клиническими исследованиями уже обошелся нам приблизительно в десять миллионов гривен. Еще потратим, наверное, столько же.
Но для массовости это должно делать государство. Оно может само собрать плазму и быть ее собственником. Нам отдать на переработку, чтобы мы вернули препарат. Это — первый момент.
Второй — если мы будем собирать плазму в Сумах, Черкассах и Днепре, где переболевших 0,6–0,7% от популяции, то ничего не соберем.
— То есть тестировать вам нужно на Западной Украине и в Киеве?
— Точно. По Ужгороду и Виннице — 7–9% переболевших. Но на Западной Украине у нас нет своей инфраструктуры по сбору плазмы. Поэтому нужно, чтобы туда заходило государство.
По подсчетам специалистов «Биофармы», чтобы сделать достаточное количество препарата и обеспечить потребности тяжелобольных, которые у нас будут, согласно прогнозу, Украине нужно собрать 50 тысяч литров реконвалесцентной плазмы переболевших ковид.
— В какой прогноз вы верите?
— Мы исходим из того, что с началом сезона заболеваний (конец октября — ноябрь) можем дойти до десяти тысяч заболевших в сутки. И это будет еще один вызов. Потому что каждый заболевший сразу пойдет сдавать тест.
— Есть ли у государства готовность сделать эти две вещи: закупить миллион тест-систем и обеспечить тестирование на Западной Украине?
— Мы тесно работаем с Минздравом — министром и главным санитарным врачом. Нашу идеологию доносим им. Они слышат и понимают методологию процесса. Но, очевидно, для принятия таких решений есть административные барьеры.
— А кто должен платить донорам: государство или «Биофарма»?
— Мы готовы частично платить. Зависит от модели. Если платит государство, мы готовы перерабатывать для него плазму фактически по себестоимости. Минимум следующие пять лет вывозить этот продукт из своей страны не разрешат нигде в мире.
— То есть на экспорт вы не рассчитываете?
— Нет. Это будет запрещено. В первую очередь нас интересует наша страна.
— Сколько будет стоить такой препарат?
— Сложно сказать, во сколько нам обойдется плазма. Флакон «Биовена» стоит 7 тысяч гривен. Для лечения одного человека в тяжелом состоянии понадобится 2–3 флакона. То есть 14–21 тысяч гривен.
— Для забора плазмы вам нужна «красная зона». Но там действуют ограничения. В том числе на общественный транспорт. Донорам будет трудно добираться до центров. Как вы будете это решать?
— Очень просто. Мы оплачивали донорам такси. Все эти вопросы решаемы, если, грубо говоря, государство откроет свою инфраструктуру и поможет нам конвертировать этих людей в доноров. Для этого у него есть все ресурсы — губернатор, начальник облздрава, медицинская система.
— Проверяют ли доноров до забора плазмы?
— Сначала надо проверить, есть ли у них антитела. Если есть, мы сразу отправляем человека на анализы ИФА, ИХЛА и ПЦР, которые сравниваются между собой по наличию других вирусных инфекций. Если инфекций нет, мы берем плазму, и отправляем ее в карантин на два месяца. Через два месяца еще раз приглашаем человека, чтобы снова взять анализы ИФА, ИХЛА и ПЦР.
— Зачем?
— Если, допустим, человек пришел сдавать плазму в первый день заражения ВИЧ в «серологическом окне», то через два месяца мы это увидим. У кадровых доноров таких рисков нет.
— За чей счет проводится проверка?
— За счет «Биофармы».
По данным PPT с 1991 года, после переработки плазмы крови в препарат ни одного случая передачи вируса не зафиксировано. Процесс это исключает. Таких заводов как наш в мире всего 42.
— Каковы ожидания от эффективности гипериммунного иммуноглобулина на плазме переболевших ковид?
— Она будет в разы выше эффективности обычного иммуноглобулина. Сейчас сложно сказать, во сколько именно, ведь препарат пока не применяли. Первые в мире исследования начинает альянс. Кроме того, такие исследования сейчас начинает корпорация Grifols совместно с медико-биологическим агентством США, а также Kedrion с израильским институтом. Эти корпорации не вошли в альянс, и идут по своей программе. Но, думаю, результат альянса мы будем иметь уже через два–три месяца.
— А сколько времени пройдет до того момента, как вы будете готовы поставить свою подпись на документе о том, что препарат «Биофармы» на основе плазмы переболевших ковид готов?
— Думаю, еще два месяца. Но подпись на документе о применении любого классического иммуноглобулина я готов поставить уже сейчас. Он снизит смертность минимум в четыре раза и будет в разы эффективнее других препаратов.
— Иммуноглобулин вообще в дефиците?
— В нашей стране — нет. В мире с 2021 года дефицит препарата плазмы крови будет глобальным. Это связано с тем, что во всех странах был локдаун, и доехать до станций переливания крови донорам было сложно. С марта по июнь плазмы в мире было собрано на 30% меньше. Если планета собирала 50 миллионов литров, и эта цифра ежегодно увеличивалась на 10%, то в этом году, по прогнозам PPT, падение составит 20%. И это при том, что раньше плазма использовалась только в ургентных случаях, а не для лечения ковид. Это приведет к глобальному дефициту препаратов плазмы крови, который будет серьезно ощутим уже в 2021 году.
— Почему в Украине нет дефицита?
— Потому что «Биофарма» сегодня закрывает 100% потребности. Продукцию, которая не была в дефиците, мы экспортировали.
— Цена «Биовена» довольно высока для среднестатистического украинца. Даже учитывая то, что его применение показано для тяжелых случаев. Наверное, должна быть какая-то государственная программа?
— Как только мы покажем эффективность препаратов, такая программа должна появиться.
— А почему бы не подумать об этом заранее?
— Они готовятся, считают. Не знаю, как на уровне правительства, но на уровне Минздрава у нас есть полное понимание и поддержка. Мы показываем остатки — полупродуктов, плазмы на складе, иммуноглобулина. Наверное, поэтому они спокойны.
— А сколько у вас есть готового продукта сейчас?
— 25 тысяч доз иммуноглобулина готовы для Украины на завтра. Этого хватит на восемь тысяч человек.
— Если доза «Биовена» стоит 7 тысяч гривен, то сколько будет стоить доза препарата на основе реконвалесцентной плазмы?
— 8 тысяч гривен. Но доз нужно будет меньше — одна-две.
— Препарат самодостаточный? Или его нужно применять в комплексе с препаратами из протокола по лечению ковид? Многие говорят, что это — вспомогательное средство.
— Безусловно. Клинических исследований не было, продукт не зарегистрирован, и не может быть основным. Когда после клинических исследований он будет включен в протокол, тогда станет основным. Но если человек «дойдет» до ИВЛ, то мы не можем точно знать, что еще он получит по дороге.
— А сколько времени понадобится, чтобы препарат был включен в протокол?
— Я ожидаю, что обычный иммуноглобулин будет включен в протокол лечения ковид уже в октябре.
— Какие все-таки могут быть риски и побочки?
— В таких продуктах побочного эффекта практически нет. Но нужно очень внимательно следить за дозой и скоростью введения, чтобы избежать тромбоза.
— То есть риск тромбоза от ковид накладывается на риск тромбоза от препарата?
— Не так линейно. Риск тромбоза есть при применении всех инфузионных препаратов.
Врачи об этом знают. Но подобное случается крайне редко.
— Известно, что FDA разрешил использование плазмы выздоровевших для оказания экстренной помощи больным с ковид. В украинский протокол это включено? Если нет, то когда это планируется сделать?
— Не включено. Мне тяжело комментировать, предлагает ли кто-то включить и какие институты над этим работают. Такие предложения должны делать клинические эксперты.
Минусы по плазме я рассказал. Во-первых, нет гарантии, что в ней будет одинаковое количество титров антител. Во-вторых, — нет гарантии ее безопасности. Кроме того, если препарата мы вливаем три флакона по 100 миллилитров (и убираем оттуда все лишнее, чистим), то в отношении плазмы FDA говорит о четырех литрах. И тут актуален вопрос о побочных эффектах. Когда человеку вливается белковая часть в таком количестве, то неизвестно, как его организм будет реагировать на все примеси, которые там есть.
— Сколько порций препарата удастся изготовить из трехсот литров уже собранной вами плазмы?
— Всего 50 порций. Для лечения одного человека с тяжелой формой ковид, грубо говоря, нужны пять доноров.
— Чего вы ожидаете от нового закона по донорству крови?
— Мы принимали участие в его разработке. Будет нормальный европейский закон. Основные тезисы останутся. Запрет на экспорт плазмы из Украины. Собирать ее смогут частные компании. И бесплатное донорство для доноров крови. Это требование ЕС.
— Кто же пойдет бесплатно сдавать кровь, если за плазму дают деньги?
— Как практики, мы были против. Например, в США все типы донаций платные. Так же, как и в четырех странах, где нет дефицита доноров — в Германии, Австрии, Венгрии и Чехии. Во всех остальных странах — бесплатно, но у них — дефицит препаратов из плазмы крови человека, который покрывает США.
— На базе чего были открыты ваши центры? Вы что-то инвестировали?
— Сумской плазмоцентр мы выкупили в 2010 году у трудового коллектива. Черкасский взяли в аренду. Там государственно-частное партнерство с Черкасской ОГА. А в Харькове, Днепре и Киеве у нас просто коммерческие помещения, которые мы взяли в аренду и построили плазмоцентры.
Конечно, мы инвестировали. Чтобы построить такой плазмоцентр, нужно до 2,7 миллиона долларов, в зависимости от оснащения лаборатории. Наши плазмоцентры — последнее слово техники.
— Но в Житомире у вас не получилось?
— Да. Нас туда пригласили. Но местные активисты устроили протест. Мы объясняли, что государственные центры крови — это отсталые предприятия, и в материально-технической базе, и идеологически. На функционирование этой едва работающей системы, от которой больше вреда, Украина выделяет 1,5 миллиарда гривен ежегодно. Например, в Днепре на коммунальной станции работают до 600 человек. А у меня в Сумах — 100. При этом мы заготавливаем 50 тысяч литров, а в Днепре — шесть тысяч литров.
Да, в Житомире не получилось. Сейчас они возвращаются к этому вопросу. Замгубернатора Житомирской области стал губернатором Черкасской области, и увидел, что мы там построили.
Чтобы закрыть потребность в компонентах крови, Украине нужно еще десять таких центров. И за следующие пять лет мы их построим.
— Биофарма — монополист. У вас вообще есть конкуренты?
— Нет. Ни в одной стране мира конкурентов у таких компаний нет. Например, LFB — государственная компания. Только она может брать плазму у французов.
А вот итальянская Kedrion — частная. Ею уже во втором поколении владеет семья Маркуччи. Красный Крест Италии собирает для них плазму и платит им за переработку с маржой. Произведенный продукт Kedrion передает государству, обеспечивая потребности страны.
Испанская Grifols — также частная компания. На 51% — семейная уже в третьем поколении. 49% размещено на Нью-Йоркской фондовой бирже.
С другими материалами Аллы Котляр вы можете ознакомиться по ссылке