В 1961 году итальянец Джорджио Пиккарди задумался, почему в определенные дни вискоза не проходит сквозь сопла прядильных машин, а лабораторные опыты с теми самыми веществами дают иные результаты. Много раз проведя эксперименты, ученый пришел к выводу, что ускользающий от контроля фактор - это время, точнее, космическое излучение, делающее неповторимой каждую секунду. Через тринадцать лет, во время Международного геофизического года, исследователи всей планеты - от Флориды до Мадагаскара и даже Антарктиды - убедились: да, коллоидный раствор, близкий к содержимому клеток живых организмов, точнее астрофизических приборов, отзывается на изменение «космической погоды» да, мгновения неповторимы; да, древние правы: «два раза не войдешь в ту самую реку»... Расширяется Вселенная, летит в межзвездном пространстве планета Земля, держа путь к созвездию Геркулеса, а следовательно, стрела времени пронзает все сущее, заставляя его приспосабливаться к постоянно изменяющейся ситуации. Эволюция продолжается, не может не продолжаться, ибо нельзя остановить бег времени.
Но в чем же проявляется она, если живший 30 - 40 тысяч лет тому назад человек, чьи останки найдены в кроманьонском гроте, внешне ничем от нас не отличался?
Следы
Анны Ярославны
Академик Никита Мойсеев считает, что «морфологическое совершенствование человека практически прекратилось в последнюю межледниковую эпоху, и причиной тому является появление запрета «Не убий» - как следствие формирования института «Учитель». Для выживания рода опыт и знания стариков стали важнее крепких мышц молодежи - и племя начало заботиться о слабых, чего нет в животном мире. Но и обделенные разумом живые формы, которые мы видим вокруг себя, тоже вроде бы остановились во внешнем своем совершенствовании - следовательно, целесообразнее вопрос ставить о генетической исчерпанности формообразования... Впрочем, спорить не будем - главное, наукой официально признано, что человек вроде бы не меняется. Где же оставляет свой след поступь времени?
Наиболее расхожая версии: эволюционирует мозг, что отражается в развитии человеческого разума. Но чтобы согласиться с этим, нужно наверняка знать, что способности передаются от поколения к поколению. Передаются ли? Ответ на вопрос искал двоюродный брат Чарлза Дарвина Френсис Гальтон. В книге «Наследственность гения» он объясняет исключительно высокий интеллектуальный потенциал своего рода, давшего миру много выдающихся ученых, тем, что его основательницей была умнейшая женщина Европы - Анна Ярославна.
Но много ли таких примеров? Анализ исторических данных показывает, что - нет. Конечно, люди так называемых интеллигентных профессий, как правило, хотят видеть в детях продолжателей любимого дела, но это уже «цеховая ситуация», свойственная и семьям ремесленников.
Да у нас ведь и критериев разума нет! Сегодня любой пятиклассник знает, что материя состоит из атомов, но ведь не умнее же он Лукреция Карра, написавшего поэму «О природе вещей». Каждое поколение, может, и знает больше благодаря тому, что стоит на плечах своих предшественников, но любой из нас вряд ли умнее кроманьонца. Изобретатель, впервые смастеривший колесо, был не менее гениален, чем конструктор космической ракеты С.Королев; человека, впервые вычислившего время солнечного затмения, можно сравнить с творцом квантовой механики Эрвином Шредингером; неизвестного художника, расписавшего пещеры, - с Рафаэлем.
Да и как может эволюционировать человеческий мозг, когда невероятные его возможности значительной мерой остаются нереализованными? Трудно сказать, что «мертвым капиталом» сохраняется в недрах нашего «серого вещества» и для чего его так много - гораздо больше, чем это нужно для деятельности выдающегося ученого или писателя. Даже последовательный эволюционист Карл Саган не видит фактора, способного развить человеческий мозг и объяснить его появление на планете. Нет, следов стрелы времени здесь искать не приходится. Где же?
Поставим вопрос так: внешне человек не менялся, но всегда ли он был одинаков?
Что случилось
с проказой?
Пенелопа двадцать лет ждет Одиссея, оставаясь неотразимой для юношей, а в средние века весьма немногие женщины доживали до сорока лет. В эпоху знаменитой куртизанки Нинон де Ланкло, которую Вольтер называл предшественницей своей философии, старости не признавали, но лет через сто Бальзаку пришлось «открывать» тридцатилетнюю женщину, утверждать ее право на полноту жизни: в XIX столетии люди почему-то начали рано увядать. «Милой старушке» Лариной вряд ли было больше 38 лет - возраст расцвета для наших современниц. Древние римляне были высокими и крупными, но жившие на той же территории средневековые богатыри поражают своей миниатюрностью. Тип красоты, отображенный на картинах старых мастеров, не случаен: он объективно отражает физиологические характеристики, свойственные человеку той или иной эпохи.
Даже беглый анализ информации, которую несет искусство и литература, свидетельствует, что человек все-таки изменялся. Нет, у него не отрастали ни крылья, ни плавники, но в разные времена он по-разному жил, старел и страдал от болезней. Много их отошло в прошлое недиагностированными, запомнились лишь самые губительные: чума, холера, проказа, оспа. С ними боролись жестоко. Однако, несмотря на санкции, так называемые поветрия губили людей больше, чем самые кровавые завоевательные походы. Ничего соразмерного с эпидемиями прошлого мы не знаем.
Конечно, в этом большая заслуга медицины, разработавшей в частности гигиенические средства. Но основы профилактики чумы были разработаны в 1894 году, когда «черная смерть» уже и сама пошла на убыль; холера тоже начала сдавать свои позиции до того, как были открыты эффективные средства против нее. Особенно показательна история с проказой.
В XII столетии в Европе насчитывалось 20 тысяч лепрозориев, где находили пристанище больше чем два миллиона прокаженных: очень много на фоне демографической ситуации того времени. Но к XVII - XVIII столетиям болезнь потеряла свою силу: путешественники безбоязненно навещали остатки лепрозориев, а вскоре и последние из них были закрыты, хоть средства против этой недуги не существовало. Но ведь возбудитель проказы их окружающей среды не исчез - что же произошло?
Интересна в плане поисков ответа на этот вопрос повесть Николая Лескова «Несмертельный Голован», где описана одна из недиагностированных болезней прошлого: «Вскочит на теле прыщ, зажелтоголовится, вокруг зардеет и к суткам начинает мясо отгнивать, а затем и смерть... Кончина приходила тихая, немучительная, только всем помиравшим до последней минутки хотелось пить... Однако человек, который сегодня подавал пить заболевшему родичу, завтра сам заболевал, и в доме нередко ложились два или три покойника рядом.»
И тогда на «ниве смерти» появлялся несмертельный Голован, шедший от дома к дому с ковшиком воды: болезнь его не брала. И такие «голованы» находились в каждом населенном пункте.
В XV столетии в Европе от чумы погибла четверть населения, но поветрие падало пятнами: как свидетельствуют историки, отдельные города оставались нетронутыми в то время, как окружающие села вымирали. Почему? Теперь уже есть возможность ответить на этот вопрос.
В живом организме существуют антигены - носители информации, которые кодируют специальные белки, выполняющие защитную функцию. За так называемой первой антигенной системой людей можно разделить на четыре группы: А, В, АВ и О. В начале пятидесятых годов американский ученый Маурент обработал большой материал, собранный еще во время первой мировой войны, относительно распространенности этих групп в Европе. Картина проявилась весьма своеобразная и стала понятной лишь тогда, когда антиген человеческой крови нулевой группы был выявлен в чумного микроба. На карту, вычерченную Маурентом, была наложена карта чумных пандемий, о которых сохранились достоверные исторические сведения: оказалось, что там, где они свирепствовали, людей с нулевой группой крови практически не осталось. Вот так и стало понятно, почему «черная смерть» перестала собирать щедрый урожай жертв, а вместе с тем прояснился один из механизмов эволюционного приспособления человеческого организма к окружающей среде.
Не в возбудителях дело - они были и будут - дело в организме, на который возбудитель нападает, в особенностях его клеточного строения.
Кое-что об этом мы уже знаем: в оболочках клеток есть ганглиозиды - «опорные пункты» для возбудителей столбняка, ботулизма, стафилококкового и других заражений. «Молекулярные мишени» - таково их научное название - существуют, конечно, не для того, чтобы привлекать микроорганизмы, у них какие-то свои функции, но возбудители болезней используют их в качестве «замочных скважин», куда вкладывают свои «отмычки» - вещества, вступающие в реакцию с теми ганглиозидами. Мишенью для холеры является ганглизоид М, и «несмертельными» во время эпидемий оказывались люди, чьи клетки по какой-то причине его утратили. Проведя селекцию человеческого рода в этом направлении, холера потеряла свою губительную силу: теперь каждый год поступают сообщения о ее возникновении, но мы отделываемся не больше чем легким испугом. Так и дальше будет, ибо практически все мы теперь «несмертельные голованы» по отношению к чуме, холере, проказе и ряду других болезней, отошедших в прошлое.
Как же так получается?
Все мы - мутанты
Слово «мутация» до сих пор окружено ореолом таинственности. Наше интуитивное стремление к стабильности противоречит изменчивости окружающего мира: мы не можем оставаться такими же, как наши предшественники, жившие хотя бы в начале двадцатого столетия, - и об этом свидетельствует вот какой показатель.
Сочинский врач Н.Шульц, изучив сотни тысяч анализов крови, взятых в разных странах, пришел к выводу, что в конце XIX столетия нормальное количество лейкоцитов у взрослых было 10-14 тысяч, в начале ХХ столетия - 8-12 тысяч, через двадцать лет даже аппендицит не сопровождался остро выраженным лейкоцитозом, а теперь и число 4,5 никого не пугает. А ведь изменение характеристик крови свидетельствует о молекулярно-клеточных новшествах в организме современного человека: произошло закрепление информации, добытой в борьбе с врагами человеческого здоровья. Мы все - мутанты, и ничем другим быть не можем, ибо природа создала огромный ассортимент способов выживания при любых обстоятельствах.
И тут нам придется иными глазами посмотреть на вечных своих врагов, в частности на вирусы. От них не спасешься ни мылом, ни спиртом - они и жить-то начинают только когда попадают в клетку живого организма; его смерть от болезни - самоубийство для паразита, ситуация с точки зрения интересов природы неестественная. В вирусе ли корень зла?
Во время самых больших эпидемий полиомиелита гибнет или остается искалеченным один человек на 100000 населения. На эту же цифру выводят эпидемии ящера, других болезней: очевидно, здесь кроется какая-то еще не открытая статистическая формула. Что же происходит с не пострадавшими? Внешне - ничего, на самом же деле их клетки принимают какую-то информацию, которую в них встраивает геном вируса, информацию, позволяющую жить в изменившихся условиях. Доктор медицинских наук К.Уманский, много лет изучавший вирусные поражения нервной системы, высказывает предположение о том, что в клетках живых организмов «...происходит естественная генная инженерия. А если такой механизм существует в природе, то он выполняет определенную важную функцию, какую - мы пока не знаем. Но, анализируя результаты исследований, можно прийти к единому выводу: именно этот механизм существует для более точной адаптации организма к природе».
Ведь истинную перестройку можно осуществить только на уровне самих основ жизни - пусть медленно, но надежно. А вызванное микроорганизмами заболевание - не система, а катастрофа, и эволюционный процесс без катастроф не обходится. Наступает вследствие неподготовленности организма, его неспособности идти «в ногу со временем».
Раньше считали, что мутации вирусов случайны. Но вот доктор физико-математических наук Е.Тарасов применил к этому явлению математический анализ и убедился, что они подлежат законам, определяющим общий ход эволюции и, образно говоря, являются секундными стрелками на часах природы.
Если изменчивость вирусов закономерна, то «не случайны, очевидно, вирусные заболевания как часть процессов, происходящих в биосфере», - размышляет К.Уманский.
Еще дальше идет доктор медицинских наук С.Румянцев, ставя вопрос о том, имеем ли мы право уничтожать естественную экологическую систему «микроб - жертва» и тем самым тормозить собственный эволюционный процесс? Ведь, по мнению этого ученого, не кто иной как вирус «вывел обезьяну в люди». Непривычно такое мнение - не так ли? Ведь в быту микроорганизмы кажутся нам воплощением зла, и с ними надлежит бороться всеми способами. И все-таки придется отказываться от многих вчерашних взглядов в меру того, как мы будем глубже постигать все тонкости земного механизма утверждения и совершенствования жизни. Ведь природа ни зла, ни добра - она просто вершит свою поступь во времени, занимаясь «венцом творения» не больше, чем любым другим существом. Болеть тягостно, но кто знает, чем бы нам пришлось платить за отсутствие «наладчиков клеток» и было ли вообще «древо жизни» на нашей планете столь пышным. Естественно, эволюционирует и мир микроорганизмов, на смену старым болезням приходят новые, но вечен процесс поиска гармонии между системой и окружающей средой.