В 1992 году в Киеве закрыли все районные наркологические кабинеты. За 10 лет количество обслуживаемых наркобольных в городе многократно выросло. И вдруг вспомнили: нужно, мол, снова открыть в каждом районе наркологический кабинет. Иначе — проблем и бед не оберемся. Но действительно ли это так? Слово главному наркологу Минздрава Украины и г. Киева, директору Киевской городской наркологической больницы «Социотерапия», кандидату медицинских наук Анатолию Виевскому.
— Наркологическое учреждение в Киеве существует с 1979 года. Сначала оно называлось городским наркодиспансером и не имело стационарных коек, — рассказал Анатолий Николаевич. Каждый новый виток антиалкогольной кампании (особенно в 1982-ом, 85-ом) вызывал волну административного реагирования. Появлялись новые указы союзного минздрава, новые нормативы, призванные продемонстрировать бурную деятельность органов здравоохранения в этой сфере. Соответственно, росло и наше учреждение, причем сугубо количественно: становилось больше сотрудников.
Потом возникла мысль — нужно создать районные наркологические кабинеты (как в сельской местности). В итоге их число достигло восьми (при четырнадцати районах). Крайне плохо выделялись помещения, ставки. Да и, в конце концов, врача-нарколога нужно готовить, на это требуется время, к тому же быть им должен человек, желающий посвятить себя этой отрасли медицины. В советские же времена наркология не была привлекательной с профессиональной точки зрения. Она являлась как бы маргинальной областью медицины, все относились к наркоманам не иначе, как к подонкам. А раз так, сюда шли врачи, не нашедшие себя в других сферах и, увы, нередко не находившие себя и в наркологии. Таким образом возник очень своеобразный малопрофессиональный конгломерат: определенное количество людей, которые совершенно не собирались заниматься своим делом всерьез. И поэтому создание районных наркокабинетов стало совершенно формальным начинанием. Более того, идея районирования в городской наркологии не имеет никакой серьезной исторической основы.
Есть наркотические проблемы как социальное явление и как болезни. Это разные вещи. Сама наркомания — биопсихосоциальная проблема. Соответственно, предложенное нами решение тоже должно быть, так сказать, триединым. Тогда давайте через призму вышеизложенного рассмотрим, что такое районный наркологический кабинет? Сидит один врач. Сколько времени он может просидеть на приеме? Ну, шесть часов в день (хотя это и нереально). Сколько дней в неделю? Пять. А наркологические проблемы когда возникают? Правильно, в любое время суток. Исходя из этого, мы автоматически продуцируем идею: давайте увеличим количество врачей. Киев пошел по такому пути.
Мы в свое время создали шесть межрайонных амбулаторных наркологических комплексов. Они работали семь дней в неделю до восьми вечера. Но стало очевидным то, что, собственно, и предполагалось: если на приеме сидит полноценный врач, он хочет вести своего больного от начала и до конца. А больной с наркологическими проблемами очень быстро достигает таких степеней тяжести, что нуждается в стационарном лечении. Получается, человека из районного наркокабинета нужно передавать в стационар, расположенный, естественно, в другом месте. Так вот на этом переходе мы теряли порядка 40% пациентов. Они уходили из районного наркокабинета, а до стационара попросту не доходили.
Кроме того, обращение по поводу наркотических или алкогольных проблем, согласитесь, отличается от обращения в связи с язвенной болезнью желудка. Во втором случае имеем дело с человеком, знающим, от чего он хочет избавиться и что у него болит. В нашем же случае вопрос не в желании человека избавиться от потребления алкоголя или наркотиков. У него психологические проблемы, приведшие к тому, что он нашел внешний «костыль», каковым является психоактивное вещество. Одним словом, получается, когда бы больной ни пришел в наркокабинет, он нуждается в помощи, которую там ему предоставить не могут! То есть, либо он по своей симптоматике, так сказать, слишком тяжелый для амбулаторной структуры, либо уже нуждается в психологической помощи. Отсюда вывод: при районном наркокабинете надо создать стационар (причем не один, поскольку наркология предполагает разные стационары: острейший, реабилитационный и т. д.). А раз так, в районе должен работать большущий наркодиспансер.
При этом не будем забывать, что каждый район столицы Украины по своим размерам — целый город. И где бы ни был расположен наркокабинет (мы анализировали это), людям все равно неудобно до него добираться.
В «Социотерапии», которая, на мой взгляд, сейчас достигла некоего оптимума, работает чуть больше ста врачей. В Киеве сегодня десять районов. Если идти по намеченному нашим разговором пути, городу необходимо минимум 20 таких больниц, 2000 наркологов…
Мы систематически опрашиваем наших клиентов и их мнение совпадает с нашим: дело не в том, где расположена клиника. Возьмем любую отрасль медицины — везде есть точка, где оказывается специализированная помощь. Поэтому идти по пути продуцирования максимального количества таких точек — глубоко неэффективный способ траты денег. Под домом необходимо иметь не медицинскую структуру, а социальную — центр уличной работы, консультативную службу и т. п. Такие центры ресоциализации наркозависимых действительно должны работать в каждом районе.
Еще один аспект. Существуют специальные заказы городских служб, в частности, милиции. Она нуждается в том, чтобы какое-то количество лиц освидетельствовать на наличие (или отсутствие) у них состояния опьянения. В Киеве есть три круглосуточных кабинета, занимающихся этим. Один из них выездной, ездит в больницы и там ставит диагнозы. Еще один спецзаказ милиции — обследование части людей для принудительного лечения. Для этого в городе также существуют две специальные комиссии. Единолично ни один врач-нарколог не имеет права поставить диагноз (законодательство в этом плане составлено весьма грамотно) — только комиссионно и только после того, как человек проявит признаки абстиненции, в народе известной как «ломка».
В «Социотерапии» может лечиться каждый, кто этого захочет. Необходимо только понимать, что наркология является суммой определенных технологий. И поступление в наркобольницу — тоже технология. Если ты поступаешь в пограничном состоянии, с немым вопросом: «Я буду жить или умру?», то ты поступаешь, по сути, не для наркологического лечения, а для того, чтобы тебя оставили в живых. Это далеко не синоним того, что называется «заниматься наркологическими проблемами».
Значительная часть пациентов (и с каждым годом их становится все больше) приходят к нам с более серьезными задачами, чем справиться с абстиненцией. Они хотят решить свою проблему. Решение ее, как я уже говорил, задача комплексная, биопсихосоциальная. Медицина здесь срабатывает следующим образом: больного нужно подлечить, дабы он был физически готов начать всерьез заниматься своим внутренним миром. Но далеко не каждый желает пройти этот нелегкий путь. Да, все до единого мечтают избавиться от алкогольных и наркотических проблем. Но между «хотеть лечиться» и «хотеть вылечиться» — большая разница.
Вся загвоздка — в ментальности наших людей в целом. Мы ведь не занимаемся собой, сплошь и рядом презираем технологии. А в отношении лечения тем более: мечтаем о сиюминутном результате. Психологические проблемы гораздо болезненнее физических. Разобраться в себе, разложить все по полочкам — это для нашего человека чересчур! Вот и получается: приходит к нам пациент и через пару дней делает открытие, что он и рад бы избавиться от зависимости, но с этим связано столько разнообразных нюансов… Потому те, кто желает у нас лечиться, должны сначала пройти специальную мотивационную программу, используемую для повышения желания человека заниматься собой (кстати, во всем мире это тоже есть).
За мой двадцатишестилетний стаж работы не одна мама сказала о своем сыне: «Да пусть он сгниет в этой больнице!». Рискну предположить: не сын маму так допек. Это ее саму, мягко говоря, характеризует не с лучшей стороны. Ведь парень не родился наркоманом. Из ста процентов обращающихся к нам пациентов, даже с сомнительной мотивацией, минимум девяносто пять делают хотя бы какую-то попытку полечиться. Есть специальная амбулаторная реабилитационная программа, абсолютно бесплатная, и для родителей. Занятия по ней проходят в удобное для работающих людей время. Там их учат, как нужно работать с этой проблемой. (Проблем ведь, на самом деле, две, а не одна. У мамы — «сын употребляет», у сына — «я употребляю». То есть созависимость и зависимость. И ситуация не исчезнет, если сын перестанет употреблять наркотики. Поскольку клише маминого поведения останутся, она начнет его попросту провоцировать. Для решения этого и массы других вопросов и действует программа для родителей.) Так вот, из ста мам, твердящих об огромной любви к своим детям и своей готовности на все, лишь бы ребенок вылечился, вышеназванную программу посещают максимум… пять! В этом-то и весь корень зла: хотеть от своего родственника, чтобы он изменился легче, чем менять себя…
Проблемы наркомании можно решить. Знаю тысячи людей, прекрасно реабилитировавшихся и, к слову, ставших более счастливыми, чем были до появления зависимости. А теперь давайте вернемся к районным наркокабинетам. На какой из рассмотренных нами сложнейших вопросов они способны ответить?..