Как известно, 19 мая этого года на конференции в норвежском городе Бергене Украина официально присоединилась к «Болонскому процессу», цель которого — создание единого европейского пространства высшего образования к 2010 году.
Участники конференции — министры образования 45 европейских и нескольких соседних стран подчеркнули, что почти половина пути к этой цели уже преодолена.
А на каком этапе этого пути находится Украина? Об этом разговор с вице-президентом по учебно-научной работе Национального университета «Киево-Могилянская академия», профессором, доктором филологических наук Владимиром МОРЕНЦЕМ.
— Владимир Филиппович, насколько, по-вашему, система высшего образования, принятая в Украине, соответствует той, которая заложена в идее «единого образовательного пространства» и к которой так настойчиво стремится европейское образовательное сообщество?
— У нас пока прочно удерживает позиции советская, еще сталинских времен, модель последовательного высшего образования. Поступая в вуз, человек заявляет, какую специальность выбирает, и осваивает ее на всех последующих образовательных уровнях. Это можно сравнить с движением поезда по колее. Освоив бакалаврский уровень, студент вынужден идти в такой же магистериум, и только при поступлении в аспирантуру может, в принципе, несколько изменить направление. О каких путешествиях по европейскому образовательному пространству можно говорить?
Вместо этого в странах, где мобильно реагируют на интеллектуальные и общественно-практические человеческие запросы, высшее образование состоит из двух разрозненных блоков (англо-американская модель принята, в конце концов, в большинстве стран Европы). Там человек осваивает определенную область знаний, получая специализацию на уровне бакалавра, причем в достаточно свободном режиме накопления необходимых «кредитов». На протяжении этого периода, продолжающегося три-четыре года, студенты изучают определенную совокупность обязательных предметов, которыми определяется базовая сущность специальности. Но есть множество выборочных курсов (40—50% от всего учебного предложения), которые они подбирают себе на собственное усмотрение и в порядке свободного выбора (также и по времени). То есть перед ними уже с первых шагов в высшем образовании открыты двери для реализации личных интересов и свободы в том, что они стремятся из себя сделать. Если же человек решает быть специалистом, которому доверяют высшие должности, он получает образование дальше в самом широком спектре предлагаемых магистерских программ, которые вот так, напрямую и неразрывно, не связаны кровеносными сосудами с предыдущим (бакалаврским) образованием. Таким образом, выходя на уровень магистра, вы словно бы заново пересматриваете свою профориентацию, сознательно, после четырех лет вуза, уточняете ее.
— Но ведь и украинские вузы готовят бакалавров, специалистов, магистров…
— Внедрение двухстепенной модели (бакалавр — магистр) у нас также происходит, главным образом, по-советски: методом переименования. В последний год обучения на факультетах все слушатели по воле руководства разделяются на два параллельных потока, один из которых именуется «магистерским», а второй — позволю себе неологизм, «специалистическим», в то время как фактическая разница в их учебных планах минимальная (25—30%), а еще «магистры» пишут и защищают дипломную работу, в то время как «специалисты» сдают государственные экзамены. Что касается бакалаврата, то он вообще пока не признан оконченным высшим образованием. Поэтому человек вынужденно идет на магистериум или на специалиста (что в сегодняшней вузовской практике, за исключением НаУКМА, почти одно и то же), хотя на самом деле хотел бы пойти работать. Теперь о «специалисте». Это понятие, которым определяется ролевая личность, порождено сталинской эпохой. А ей нужны были не личности, а винтики — специалисты, профессионалы. Отстаивать идеологию массового продуцирования «специалистов» сегодня могут только люди с устаревшим видением образовательных перспектив.
— То есть, несмотря на 14 лет независимости Украины, в системе ее высшего образования ничего не изменилось?
— За 14 лет сделано одно титаническое усилие — усвоен термин без усвоения сути. Это было бы смешно, если бы не было так горько. Еще печальнее то, что мало изменилось в системе управления образованием, зарегламентированной «до последнего чиха». Как люди понимали образование, так и продолжают его понимать. Я их не упрекаю. НаУКМА было легче. Ведь когда Вячеслав Брюховецкий затевал возрождение Киево-Могилянской академии, все начинали с чистого листа. Выбрали живую здоровую модель, наложили ее на наши реалии и постарались воплотить во всей возможной полноте.
В то же время многие наши коллеги в других вузах до сих пор не понимают существенного различия между бакалавром и магистром. Нет понимания того, что бакалаврский уровень — это общее образование в области гуманитарных, естественных или точных наук, совпадающее с моментом формирования личности в широком поле поиска собственного места в этом мире. И не сможет чиновник предусмотреть это ее «собственное место» ни в одном кадастре профессий! В то время как магистерское образование — это углубленное специализированное образование, целью которого является создание ученого.
— Владимир Филиппович, какие факторы тормозят это понимание?
— «Динамические стереотипы», наигранные схемы, финансы, человеческие судьбы. Факторов много, поскольку проблема многогранна. Скажем, в нашем университете магистерское образование — это два года стационарного обучения, около 20 новых курсов, не дублирующих собой ту или иную программу бакалаврской подготовки. И специалисты, которые здесь преподают, должны были бы лишь изредка «заглядывать» в бакалаврат, поскольку время энциклопедистов прошло. По крайней мере, так делается во всем цивилизованном мире. Магистериум — Graduate School, выпускная научная школа, которая по определению является отдельным административно-научным сегментом. Но в украинских вузах принята система кафедр, отвечающих за все. Имея в своем составе постоянный набор исполнителей — преподавателей, кафедра самоконсервируется. На Западе существуют бакалаврские и магистерские программы, возглавляемые разными руководителями, которые набирают себе исполнителей где угодно согласно учебному плану. Модели бакалаврских и магистерских программ чрезвычайно мобильны, они позволяют несравнимо эффективнее и результативнее реагировать на интеллектуальный запрос общества и на реальный рынок труда.
— Но ведь в Украине за годы ее независимости новые вузы появляются как грибы после дождя. Там готовят — по крайней мере, они в этом уверяют — бакалавров, специалистов, магистров по самым современным моделям образования. Если так, то определенная адаптация отечественной системы высшего образования к европейским стандартам происходит. Чего еще не хватает для активизации процесса?
— Конечно, изменения происходят, и даже определенное количество ответственных лиц уже склоняются к тому, чтобы признать бакалаврат законченным высшим образованием. Было бы хорошо: тогда на магистерские программы будут идти только сознательно мотивированные люди, идти за знаниями, а не за «корочками»!
Вторым шагом, крайне необходимым для модернизации высшего образования, стала бы реальная самоуправляемость университетов. Ведь современное образование под давлением реалий жизни вынуждено быть мобильным, что предусматривает возможность принимать быстрые и нестандартные решения, составлять нестандартные планы, подбирать соответствующие кадры, перераспределять средства и т.п. Скажем, одному преподавателю, десятилетиями читающему свой, действительно необходимый в учебной программе, курс, положена определенная ставка. А чтобы привлечь преподавателя, от которого требуется разработка совершенно нового курса и который владеет иностранными языками (что для этого курса крайне необходимо), нужно дать ставку втрое больше. Однако университет не может на это пойти, поскольку существуют государственные стандарты оплаты. Поэтому кафедра вынуждена выкручиваться, выпрашивать у руководства внебюджетные средства, или, что типичнее, «доверять» этот курс своему штатному преподавателю, которому не хватает педагогической нагрузки до полной ставки.
— Хорошо, но ведь такой университет, как Киево-Могилянская академия, казалось бы, не должен страдать от этой проблемы?
— Почему-то существует миф, будто Киево-Могилянская академия — это заведение с исключительно платным обучением. Хочу подчеркнуть: 85% наших студентов учатся по госзаказу. С одной стороны, это плохо (мало «дополнительных средств»), но с другой — в этом наша общественная миссия и наша свобода. Поскольку студентов мы отбираем по уму, по знаниям, а не по деньгам. Да, существует небольшой процент контрактников: у нас всегда очень большой конкурс. Поэтому когда, скажем, на 30 «бюджетных мест» претендуют 150 абитуриентов, что же делать с 31-м, который совсем немного уступил в познаниях 30-му? Предлагаем контракт. Но контрактников у нас на бакалаврате всего лишь 15%, а на магистериуме — 10. Контракт в нашем обществе — это такие денежные отношения, которые сбивают прицел добросовестной оценки знаний. А во-вторых, еще в конце 90-х президент НаУКМА Вячеслав Брюховецкий «просчитал», предвидел демографическую тенденцию, согласно которой уже с 2006 года количество мест госзаказа будет превышать физическое количество выпускников школ. Это означает, что вузы, существующие за счет контрактных денег, вскоре развалятся — людям не нужно будет платить деньги, поскольку вузам придется бороться за «живого абитуриента».
— Из ваших слов следует, что вузы, которые хорошо зарабатывают на контрактниках и меньше зависят от бюджетных средств, то есть, казалось бы, могут позволить себе самоуправляемость, ожидает печальная судьба. Так кто же тогда может на нее претендовать, опираясь на государственный бюджет?
— Простите, но самоуправляемость определяется не источником финансовых поступлений, а возможностью их разумного и целесообразного использования. Тем не менее, понятие «разумного и целесообразного» имеет очень мало общего с государственной регламентацией. Кроме того, с трудом укладывается в государственных головах, что самоуправляемость означает большую (не абсолютную, но — большую!) меру свободы в разработке собственных учебных планов и способе их реализации, в кадровой политике, в отношениях студент — преподаватель (вот где пространство для реального студенческого самоуправления!).
В Польше существует очень простая схема: работают 59 профессоров на полной ставке — институт; 60 профессоров — университет. А мне в одной юридической академии, возглавляемой человеком, которому давно следовало бы ответить за грубое фальсифицирование избирательных процедур, рассказали, что у них более 30 докторов юридических наук, профессоров. Я обрадовался и проникся уважением. Но когда подошел к расписанию занятий и поинтересовался, где, когда и с кем эти 30 профессоров проводят свои занятия, то обнаружил там только одного доцента. У него было целых две пары в неделю! Не означает ли это, что профессора там в большинстве своем числятся и нужны для «свадебной» демонстрации обширного преподавательского состава?
— А какова позиция государства относительно самоуправляемости университетов?
— Президент Ющенко поручил инициативной группе разработать проект реальной самоуправляемости, которая в порядке эксперимента может быть введена в нескольких университетах Украины. Министерство образования также по-своему откликнулось на эту здравую идею и создало другую, значительно более широкую группу. Но Министерство образования вообще не может быть главным разработчиком проекта самоуправляемости, предусматривающего «самостоятельное плавание» подчиненных ему учреждений: здесь прямой институционный конфликт интересов. Существует и тормозящее наследие устаревших представлений. Так, г-н Скопенко сомневается в целесообразности поддержки Украиной образовательного проекта «Европейский коллегиум польских и украинских университетов в Люблине», где из 160 аспирантов (а речь идет именно об аспирантских, согласно польской терминологии — докторских студиях) — 130 наших украинцев, которые за польские средства учатся там уже пятый год. Его, видите ли, тревожит «отток мозгов» из Украины, потому и повторяет он советский миф, сотворенный за железным занавесом. Зачем же тогда г-ну Скопенко «Болонский процесс», как раз и предусматривающий свободное перемещение мозгов по миру?
Я только что из Парижа, где месяц был на стажировке. Встречался с нашими выпускниками, которые продолжают там образование, интересовался их планами на будущее. Ни один не сказал, что мечтает остаться на Западе. Умные наши студенты (имею в виду не только могилянцев, хотя прежде всего — именно их) уже поняли, что жить и работать нужно дома. Но и государство должно понять, что само вынуждает их бежать отсюда куда глаза глядят, раздавая белоконям пенсии по 14 тысяч гривен, а магистру, владеющему четырьмя языками, компьютером, получившему знания в самых авторитетных образовательных центрах мира, предлагает работу за 330 гривен в месяц. Это и есть государственная забота о собственном интеллектуально-духовном потенциале? Не смешите меня, а то заплачу.