Уже первые минуты беседы с министром образования и науки Станиславом Николаенко показали: революции в системе образования не будет — новый руководитель предпочитает эволюционный путь.
Скажем, бороться с главным противником нового правительства — коррупцией — новый министр, вроде бы, намерен решительно, но «размахивать шашкой» не собирается. Его формула выглядит примерно так: создание объективных условий, при которых невозможно брать взятки, плюс повышение зарплат и статуса работника образования.
Не произойдет кардинальных изменений и в ряде других ключевых моментов, в том числе в школьных программах и учебниках (по крайней мере, в ближайших планах этого нет). По всей видимости, приоритеты будут определяться исходя из основного курса правительства на евроинтеграцию.
Для вхождения в европейские институты, среди которых и присоединение к Болонскому процессу, от нас в первую очередь требуют изменить систему оценивания знаний школьников и студентов, сделать доступной всемирную информационную сеть — Интернет, а также более демократичной всю систему образования. Вот в этих направлениях и стоит, наверное, ожидать наиболее существенных изменений. Не случайно, среди первых шагов министра были приказы о новых критериях оценки деятельности школ и об информировании общественности по поводу евроатлантической интеграции Украины.
Не предвидится, как это можно было предположить из программы правительства, и активное участие церкви в делах школ и вузов. Никаких специальных уроков и ставок министр священнослужителям не обещает. Духовность образования Станислав Николаенко трактует как повышение внимания к становлению личности ребенка. Преодолевать же морально-духовный кризис в обществе он намеревается обращением к народным и семейным традициям, а также личным примером и ответственным поведением всего правительства: когда наши слова не будут расходиться с делом, это послужит мощным стимулом для всего общества.
Однако перед журналистами новый министр демонстрирует энергию, оптимизм и большое желание «поднять» подведомственные ему сферы образования и науки. О своих планах на посту министра С.Николаенко сказал следующее:
— Программа-минимум: каждый день — полезное дело. А программа-максимум — вернуть науке и образованию утерянный авторитет, сделать их приоритетами для государства.
— В программе правительства образование, наряду с духовностью и культурой, отнесено к основным приоритетам деятельности. Значит ли это, что у нас наконец-то появилась четкая концепция развития системы образования?
— Конечно, такая концепция существует. Мы разработали пять приоритетных направлений развития образования и науки в нынешнем году, которые требуют серьезного реформирования. Это — качество и доступность образования, создание высокодуховной воспитательной среды, благоприятных условий работы для ученых и учителей, демократизация образования и, наконец, развитие всего общества на базе новых знаний.
— Собственно, ничего нового: о том, что нам нужно что-то менять именно в этих направлениях, говорится давно.
— Риторика действительно осталась прежней, однако понимание проблемы сегодня совершенно иное. В основе получения олигархическими кругами сверхдоходов лежал треугольник, сторонами которого были власть, дешевые сырье и рабочая сила. Это сдерживало развитие науки и техники, внедрение в производство новых технологий и эффективное использование природных ресурсов. Зачем внедрять новую разработку ученых, повышающую производительность труда, если можно заработать больше, наняв за копейки дополнительных рабочих?
Именно такой идеологией и пояснялось отношение к науке и образованию в государстве. Если, в соответствии с законом, на образование должно было выделяться 10% ВВП, а на науку 1,7%, то у нас фактически выделялось до 5% и 0,3—0,4% соответственно. Сегодня необходимо искать другие источники развития общества, а потому в основе должен быть принципиально иной треугольник: образование, наука и производство. Именно они позволят государству выработать такое количество технологических решений, с помощью которых оно станет развитым и богатым. На развитие этих приоритетных отраслей и будут направлены реформы.
Но я не хочу концентрировать внимание только на бюджете. Надо дифференцировать финансирование науки и образования. В США в частных университетах доля платы за обучение составляет 35—40% бюджета вуза, а в Украине — 55%. Мы изменили закон о налоге на прибыль, благодаря чему образование получило ресурс в 3 млрд. грн. Аналогично следует поступить и с исследовательской деятельностью.
— Сегодня не только дети не готовы начинать учебу с шести лет, но и сама школа не готова их принять. Часто учителя начальных классов даже не знакомы с психологией этого возраста.
— Родители имеют право отправлять ребенка в школу и с семи лет. А вообще у нас методики работы с шестилетками были разработаны еще в 1969 году.
— А как быть с насыщенностью школьной программы? За двенадцать лет дети проходят, по сути, то, что раньше изучали за десять. При этом школьные учебники перегружены массой ненужной, сложной для понимания учащихся информацией. Будут ли пересмотрены школьные программы?
— Ну это совсем не так. Нынче каждый год-полтора информация обновляется полностью, знания меняются мгновенно. Утверждение, что многое в школьных программах «ненужное», необъективно. Ведь еще К.Ушинский говорил, что разум — это система хорошо отобранных знаний. Потому во всей Европе в средней школе обучение происходит не меньше 11—13 лет. Изменения в законе об общем среднем образовании предусматривают пересмотр программ с участием ученых-академиков и ведущих специалистов.
— Может, лучше с участием наиболее опытных учителей? Ведь именно ученые написали учебники, которые с трудом понимают даже выпускники вузов.
— Учителя готовят эти программы. Необходимо вести широкий общественный диалог, пересматривать и совершенствовать программы и учебники. Слушать при этом будем всех, а поступать — как надо: к сожалению, сегодня слишком много тех, кто необоснованно полагает, что разбирается в сфере образования, а значит имеет право давать нам советы.
— Кстати, в чем, на ваш взгляд, украинская система образования уступает западной?
— Я бы не спешил посыпать голову пеплом. Наши программисты, например, одни из лучших в мире. В компании «Майкрософт» украинцы находятся на четвертом месте по участию в подготовке программной продукции. Хотя проблем действительно очень много. В первую очередь, это материально-техническое обеспечение учебных заведений и внедрение новых инновационных технологий обучения. Мы, к примеру, поставляем в школы компьютерные классы (сегодня их имеют две трети средних школ). Но единой образовательной сети нет, своего образовательного портала нет, ученики школ и студенты вузов не могут полноценно пользоваться компьютером, поскольку большую часть информации они по старинке ищут на бумажных носителях. Это все равно, что дать людям телефоны, но не построить АТС…
Недавно я побывал в библиотеке одного из вузов Кировоградской области: студенты, как и полвека назад, ищут нужную литературу по бумажной картотеке, в то время как не только картотека, но и сами учебники, журналы, научные монографии и пособия должны быть в электронном виде. Вот вам качество и доступность знаний. Между тем студент должен иметь возможность пользоваться той же библиотекой через компьютер, установленный в общежитии, как это делается в Национальном техническом университете «КПИ», где в общежитиях уже установлено полторы тысячи компьютеров. Поэтому в ближайшее время начнется работа по внедрению в учебный процесс информационных технологий, созданию научно-образовательного портала, обновлению технических средств обучения.
— Качество знаний обеспечивается, как известно, не только доступом к информации, но и способностью школы или вуза организовать учебный процесс, практику, предоставить опытных квалифицированных преподавателей. Количество последних не так уж велико, в отличие от появившихся в последнее время университетов и филиалов вузов.
— Борьба с псевдообразованием также относится к первоочередным задачам. (Хотя дело это может стоить головы любому министру!). В Украине насчитывается 966 вузов, из которых III—IV уровня аккредитации — собственно университетов — 347. При этом 233 из них государственные, а 114 — частные. Помимо самих вузов в стране действует еще около тысячи их филиалов. Для сравнения: во Франции насчитывается порядка 80 университетов.
При таком количестве высших учебных заведений все нередко сводится к примитивной очереди за дипломами. В связи с этим довольно скоро областные и районные управления образования, региональные советы ректоров, а также общественные организации начнут серьезную проверку вузов и их филиалов, и, я думаю, большинство сомнительных «лавочек» будет закрыто. Уже на прошлом заседании Государственной аккредитационной комиссии мы закрыли два вуза и 38 филиалов.
— А как быть с доступностью образования? Многие не имеют возможности учиться, поскольку образование стало платным во всех вузах — не только в сомнительных. У нас, насколько я знаю, существовала квота: 51% студентов вузы должны набирать на бесплатную форму обучения, а остальных — за деньги.
— Фактически в 2003 году по госзаказу поступило около 37% абитуриентов, а в прошлом — вообще 35%. Наше правительство хочет добиться, чтобы уже в ближайшее время хотя бы каждый второй поступал по государственной квоте.
— Одно время широко дискутировался вопрос, нужно ли нам такое количество молодых людей с высшим образованием.
— Давайте обратимся к зарубежному опыту. В США сегодня две трети выпускников школ поступают в высшие учебные заведения. Япония провозгласила высшее образование доступным практически для всех. И как живут эти страны? Образование сегодня — не роскошь, а объективное требование времени. Почему мы должны этого бояться? Исследования показывают, что приблизительно 30—40% выпускников школ без ущерба для себя и экономики государства могут получить высшее образование. У нас же, кстати, на 10 тыс. населения приходится всего 429 студентов, в то время как в европейских странах эта цифра намного больше.
— Возможно, стоит максимально упростить систему поступления в вузы: принимать всех желающих, а после первого курса проводить жесткий отбор?
— Есть и такое предложение, в том числе его вносила и наша фракция СПУ. Так, кстати, сегодня поступают во Франции. Мы, конечно, изменим систему поступления в вузы, но пойдем более традиционным путем. На мой взгляд, наиболее эффективный путь — перейти к системе независимого внешнего тестирования. Ученик заканчивает школу и сдает экзамены преподавателям, которые не имеют никакого отношения ни к его школе, ни к вузу, в который он намеревается поступать. Конечно, ошибки неизбежны, но их будет значительно меньше, чем при нынешней системе.
— Такой эксперимент при поддержке международных финансовых организаций проводится у нас уже несколько лет.
— В прошлом году тестировали более пяти тысяч человек, а в этом планируется более десяти. Поэтому уже в нынешнем году мы разрешим ректорам по непрофильным предметам засчитывать оценки, полученные по результатам тестов. А по профильным вузы какое-то время смогут проводить вступительные экзамены самостоятельно, поскольку может получиться, что по результатам оценок абитуриентов будет больше, чем сможет принять вуз.
— Получается, лазейка для субъективного отсева все-таки останется? А как быть с тем, что школьные программы и те, по которым принимают вступительные экзамены в вузы, не унифицированы? Вплоть до того, что ребенок может, к примеру, прекрасно разбираться в физике, но не знать университетских требований к оформлению задачи, и из-за этого получить неудовлетворительную оценку.
— В законе о высшем образовании записано, что прием в высшие учебные заведения осуществляется в рамках государственного стандарта о всеобщем среднем образовании. Поэтому в программу вступительных экзаменов вуза не может быть заложено больше, чем изучают в средней школе. Тем не менее, подобные нарушения далеко не редкость. На мой взгляд, это не что иное, как замаскированное взяточничество: можно просто взять деньги и поставить хорошую оценку, а можно поднять планку на вступительных экзаменах, преодолеть которую смогут лишь те, кто предварительно занимался с репетитором из этого же вуза или посещал подготовительные курсы — то есть так или иначе заплатил за свое поступление. Мы, конечно, будем внимательно следить за приемом вступительных экзаменов, но окончательно избавиться от этого явления можно лишь с помощью независимого тестирования.
— Значит, в этом году большинству абитуриентов еще придется платить — пусть и в «цивилизованной» форме?
— Мы попытаемся хотя бы частично исключить субъективный фактор при поступлении и проводить вступительные экзамены в форме тестирования — в марте будут подготовлены соответствующие рекомендации вузам. Скажем, написанная абитуриентом работа в его присутствии с помощью сканера будет вводиться в компьютер, кодироваться и отправляться на оценку людям, не имеющим отношения к данному вузу. Некоторые наши вузы уже имеют подобный опыт: например, Киево-Могилянская академия, Тернопольский педагогический университет, Львовский национальный университет. В ближайшее время я собираюсь встретиться с ректорами вузов и надеюсь, что они меня поддержат.
— А когда планируется полностью перейти на независимое внешнее тестирование?
— Я за то, чтобы сделать это сегодня. Но на внедрение системы нужно минимум 17 млн. грн. Если бы мы их получили сейчас, то перешли бы на новую систему оценки знаний уже в 2006 году. Но спешить не стоит: необходимо все досконально изучить, выявить недостатки, отшлифовать.
— Проблемой при поступлении в вуз может быть не только несоответствие программ, но и слабый уровень знаний, полученных в школе, — главным образом, не из-за отсутствия компьютеров, а из-за низкой квалификации учителей.
— Независимое тестирование знаний учеников планируется проводить не только после окончания школы, когда мы можем лишь констатировать факт, но и по окончании начальной школы и основной средней. Кроме того, существуют и текущие проверки (министерские или районных управлений образования), которые теперь тоже станут независимыми. К примеру, в Англии, если школа по результатам проверки не дала нужный уровень знаний, руководство и педагогический коллектив реформируются.
— Каким образом сегодня можно уволить неквалифицированного учителя, если он не нарушает трудовую дисциплину?
— Элементарно. Делается объективный срез знаний учеников, проводится дополнительная аттестация учителя и принимается решение: соответствует он своей должности или нет. Да такой учитель и сам уйдет. Вопрос в другом: а кто придет на его место?
Если сегодня ставка профессора в вузе (после повышения с 1 января) 750 грн., доцента — 720 грн., учителя после университета или педагогического института 320, а опытного, высшей категории — 396 грн., то сколько бы мы ни говорили о чести, совести, ответственности, результата не будет. Пока зарплата в школе не достигнет (как того требует закон) в среднем 900 грн., а в вузе 1800—2000, мы не сможем привлекать в систему образования талантливую молодежь, требовать от учителей повышения квалификации, творческого отношения к работе.
— То есть будем ждать улучшения экономической ситуации в стране?
— Почему, мы и сейчас кое-что делаем. Скажем, недавно повысили размер надбавок за классное руководство, проверку тетрадей и заведование кабинетом. В этом году будет возвращен 800-миллионный долг работникам образования. Сегодня обсуждаем с министром финансов В.Пинзеником, как можно повысить учителям зарплаты на 10% (не исключено, что удастся на 20—30%). Ищем возможности для повышения стипендий студентам педагогических вузов, есть предложение засчитывать в педагогический стаж годы учебы — это позволит им раньше получать надбавки к зарплате. В Верховную Раду подан проект закона о том, что премировать учителя можно в значительно большем размере, нежели это разрешалось раньше.
Существуют и другие возможности стимулировать учителя. Например, выплачивать подъемные после окончания вуза. Далее, согласно закону об образовании, 3% от всех затрат местного бюджета на образование может направляться в специальный фонд, а затем использоваться на социальную защиту учителей, в том числе и на приобретение для них жилья. Словом, люди должны видеть, что государство ценит их профессию. Я, кстати, подготовил проект указа Президента «О повышении престижности профессии педагога», предусматривающий много шагов в этом направлении.
— Уже несколько лет мы говорим о присоединении к Болонскому процессу, кое-что даже сделано. Каковы дальнейшие шаги в этом направлении?
— 19 мая в Норвегии буду докладывать о готовности Украины к присоединению к Болонской декларации. Основные условия мы выполнили, и нам дают время до 2010 года для усовершенствования определенных механизмов и моделей высшего и среднего образования. Думаю, особых сложностей у нас в этом плане не будет.
Хотя некоторые проблемы остаются. Первая — это участие студентов в исследовательской работе. У нас же 30—40% университетов даже по отчетам не ведут научные исследования. Есть проблемы и в законодательном поле. Нам нужно постепенно с четырех квалификационных уровней — младший специалист, бакалавр, специалист и магистр, переходить на два — бакалавр и магистр. Первый будет учиться три-четыре года, второй — пять лет и иметь профессиональную или академическую направленность. Тут как раз понятно, почему мы перешли к 12-летней средней школе: часть образовательных предметов перейдет в старшую школу.
— Одно из требований Болонского процесса — демократизация образования, по поводу чего сегодня ведутся широкие дискуссии. О чем конкретно идет речь?
— Демократизация образования в первую очередь подразумевает участие в учебном процессе общественности. Скажем, директора школ должны ежегодно отчитываться о своей работе на педагогическом совете с участием родителей и старшеклассников — представителей школьного самоуправления. Если этот совет поставит вопрос о неудовлетворительной работе директора, завуча или учителя, то органы управления образования должны будут разобраться и принять соответствующие меры. Такие изменения в законодательство уже подготовлены.
В техникумах, ПТУ и вузах эта норма уже введена: директора и ректоры ежегодно отчитываются перед общественностью, а должность ректора и вовсе стала выборной. Изменения в закон о высшем образовании предусматривают, что не менее 10% студентов должны входить в состав органов, избирающих руководителя, и столько же — в ученые советы, решающие текущие вопросы. Хотя голос коллектива пока лишь совещательный: министр может заключить договор с тем из кандидатов, кто набрал треть голосов (даже если другой получил больший процент признания).
— Должность ректора у нас вообще стала пожизненной — благодаря тому, что был отменен возрастной ценз для кандидатов.
— Это уж Конституционный суд постарался: отменил возрастные ограничения! Но сейчас мы предлагаем внести изменения в закон, ограничивающие возраст ректора 70 годами.
Определенные демократические изменения должны произойти и в науке.
— Есть мнение, что существование образования и науки под одной министерской крышей — не на пользу последней...
— Тут вопрос не в одной крыше, а в отношении государства к этой проблеме. Говорить о том, что министерство «обделяет» науку, смешно. Бюджет утверждается парламентом не одной общей цифрой на образование и науку, а по отдельным статьям: на среднюю школу, высшую, на научные исследования. Так что даже если выделить науку в отдельное министерство или комитет, денег больше не станет. Поэтому сегодня необходимо искать механизмы поддержки фундаментальных и прикладных исследований.
Для высшей школы такой механизм мы нашли: внесли изменения в законодательство, которыми все затраты предприятий на образование (например, финансирование учебы будущих сотрудников) можно включать в валовые затраты. Раньше оплачивать обучение можно было только из прибыли, к тому же на эту сумму начислялся 25-процентный налог. Естественно, это было невыгодно. Новая же поправка позволит сделать вложения в образование выгодными и, по нашим подсчетам, привлечет около 3 млрд. грн. дополнительного финансового ресурса.
Аналогичные изменения необходимы и для привлечения средств предприятий на научные исследования, коммерциализации научных разработок — из тысячи регистрируемых у нас патентов лишь шесть доходят до производства. В Финляндии реализация патентов составляет 30%, а доходы и роялти от лицензий на патенты у нас в пересчете на одного гражданина составляют 0,9 доллара в год, в России — 10 долларов, а в США — более 150!
Необходимо серьезно заняться инновационной политикой, реорганизацией государственного инновационного фонда, создать условия для нормальной работы технопарков — сегодня работают лишь единицы. В ближайших планах — создание украинского фонда изобретений, который станет своеобразным посредником между бизнесом и наукой: оценив научное изобретение, эксперты фонда смогут помочь в поиске заинтересованного предприятия либо содействовать в получении кредита для самостоятельного внедрения разработки. Могут быть и другие варианты поддержки: использование мощностей технополисов, технопарков или венчурных фондов (работают на рисковом капитале).
Уже есть некоторые наработки по программе «Старт» для малого бизнеса, который только становится на ноги и ищет технологию, под которую можно взять кредит и запустить производство. Имеем определенный опыт сотрудничества крупных предприятий с технопарками.
— Все это хорошо для прикладных исследований, а как быть с фундаментальной наукой?
— Она, конечно, должна финансироваться из бюджета. Интернет никогда не был бы изобретен, если бы на информационное обеспечение Пентагона не выделялись сотни миллиардов долларов. Если бы не внимание государства, никогда не сделали бы своих открытий в области нанотехнологий ни Ричард Фейман, ни Эрик Дрекслер. Минимум треть средств на науку должно идти на «фундаменталку». Но существующая распорошенность средств на научные исследования вредит делу. Как тут быть? У меня есть очень хорошие задумки.
— Возможно, нужно четко определить приоритеты и финансировать их соответствующим образом?
— Приоритетные отрасли у нас формально определены еще в позапрошлом году: среди них телекоммуникации, новые материалы, биотехнология и другие. Они очень всеобъемные, авторы хотели никого не обидеть. Но поскольку бюджетные средства на эти программы выделяются скудные, то, возможно, нам стоит еще раз пересмотреть эти приоритеты.