Вопрос для участников игры «Что? Где? Когда?».
Этот университет был открыт раньше, чем Петербургский, Берлинский, Варшавский, Киевский и Лондонский. С одобрения императора Александра I. Но на пожертвования дворян, купечества и обывателей. В первый год его существования на первый курс было набрано 57 студентов. Трое учившихся и работавших здесь ученых - биолог Илья Мечников, физик Лев Ландау и экономист Саймон Кузнец (переехал жить в США) - стали лауреатами Нобелевской премии. На целых десять лет он был властями ликвидирован. Сейчас на его 13 факультетах учатся более 10 тысяч студентов. Решением коллегии Министерства образования он аккредитован по высшей категории.
О каком университете идет речь?
Интересно, что сказали бы после минуты обсуждения знатоки? Правильный ответ - это Харьковский государственный университет.
Отражая в своем микрокосме историю страны, это учебное заведение всегда чутко реагировало на реалии времени. Так, в нынешнем учебном году коллектив университета подавляющим числом голосов выбрал ректором гуманитария - доктора социологических наук, профессора Виля Савбановича БАКИРОВА. Это, конечно, сенсация. Почти сто последних лет по неписаной традиции ректорами становились естественники. А уж социология совсем недавно и вовсе носила клеймо лженауки. Что скрывается за этим выбором? Может быть, разочарование в точных науках? В конце концов, еще Ильф и Петров констатировали, что уже и радио изобрели, а счастья нет как нет. А может быть, надежда на то, что выход из нынешнего плачевного положения Украины - в знании законов общественной жизни?
- Виль Савбанович, как вы думаете, почему из нескольких претендентов ректором выбрали именно вас?
- Во-первых, я боролся, чтобы меня выбрали. Встречался почти со всеми сотрудниками факультетов и научных институтов и представлял, защищал и аргументировал свою программу развития университета. Эта программа заинтересовала людей и была принята. Вторая причина - меня в университете знают много лет, я здесь работал преподавателем, деканом, проректором. Свою роль сыграла и моя специальность - социология. Люди полагают, что сейчас, в переходный период жизни нашего общества, ректору важно иметь качества, помогающие управлять университетом в условиях конкурентной борьбы, поиска рынков новых образовательных услуг и научной продукции, то есть рыночных отношений. Конечно, еще лет десять назад социолог не мог бы быть ректором по определению.
- Да и сейчас их не густо... Вы - первый ректор-социолог на всем пространстве СНГ.
- Зато в процветающем Вильнюсском университете нынешний ректор - философ? А в девятнадцатом веке во главе нашего университета было много гуманитариев, оставивших яркий след в истории этого учебного заведения.
- После шести месяцев работы на этом посту появились ли «ножницы» между вашей предвыборной программой и нынешними планами действий?
- Конечно. Хотя я разрабатывал программу в тесном взаимодействии с коллегами, обговаривал ее с сотрудниками, сейчас приходится вносить в нее коррективы. За полгода работы ректором я многое увидел по-другому. Узнал много такого, о чем и не подозревал. Прежде всего, это касается финансово-экономической стороны деятельности. Здесь обнаружились такие проблемы? Я имею в виду коммунальные платежи, долги за капитальное строительство, которые невероятно тяжелым бременем лежат на университете. А задержка заработной платы преподавателям и особенно научным сотрудникам. Ученые с мировым именем не получают оплаты за свой труд по многу месяцев. Они влачат просто нищенское существование... То есть я понял, что решать многие положения предвыборной программы будет гораздо сложнее, чем я предполагал.
- Ректор Харьковского государственного университета всегда был знакомой фигурой не только для региона, но и для всей Украины.
- Да, общеизвестно, что Харьков во многом и стал Харьковом, промышленным, научным и культурным центром востока Украины, потому что здесь в январе 1805 года известным просветителем Василием Каразиным был основан университет. Это привлекло талантливую молодежь, да и вообще активные силы общества. Если бы университет был открыт в Чугуеве или Ахтырке, то именно эти города стали бы сейчас мегаполисами. Я, конечно, чувствую пристальное внимание общественности к себе как к ректору. И отдаю себе отчет, что в ближайшие пять лет во многом от моих действий будет зависеть жизнь этого высшего учебного заведения, а значит, интеллектуальный уровень города.
- В связи с этим, как вы относитесь к языковой проблеме? Харьков все-таки говорит в основном по-русски...
- Я считаю, что для Слобожанщины реальным сейчас является двуязычие. И поэтому преподавание в нашем университете в настоящее время тоже должно вестись и на русском, и на украинском языках. Кстати, по договору между Россией и Украиной у нас учатся студенты из приграничных областей нашего северного соседа, но никаких нареканий на то, что часть предметов у нас читается по-украински, еще не было. Сейчас мы прорабатываем модель обучения даже не на двух языках, а на трех. Я имею в виду английский. На факультетах физико-математического профиля могли бы учиться студенты зарубежных стран, которые владеют этим языком. У нас достаточно много специалистов, у которых есть опыт работы в англоязычных университетах всего мира. Они могли бы там преподавать.
- Вы стали ректором в переходный период жизни нашего общества. Как. по-вашему, должны соотноситься сейчас традиции и реформы?
- Все-таки университеты - это особые структуры, достаточно традиционные. Как живой организм, они растут долго и медленно, формируясь зачастую столетиями. Поэтому здесь реформаторский пыл и зуд может быть очень опасным. Но с другой стороны, нельзя и постоянно воспроизводить одни и те же модели работы. Как говорят социологи, сейчас темпоритм социально-культурной динамики резко ускорился. Украинской высшей школе приходится учитывать современные тенденции. Университеты Запада тоже ищут сейчас свое место в стремительно меняющемся мире. Они ведь формировались в эпоху индустриализма, и сейчас им тоже нужно перестраиваться в соответствии с императивами информационного общества. Мне немного знаком их опыт, поскольку я читал лекции в Италии - Падуе и Болонье, а стажировался в Калифорнийском университете. Это глобальная проблема всего человечества. Или модернизироваться вместе со всеми, или погибнуть - вот выбор, перед которым мы, в сущности, стоим.
- Как можно вообще управлять университетом в условиях финансового кризиса? Я уже не говорю о модернизации...
- Конечно, если в советские времена университет мог управляться из одного центра, то сегодня это невозможно. Хотя бы потому, что нет централизованных источников финансирования. Сейчас ректорат не в состоянии финансово обеспечить всю программу работы вуза. И сейчас мы призываем всех не идти в ректорат, не просить денег, а пытаться по возможности решать свои проблемы на месте - на уровне кафедр, факультетов, НИИ. В ответ люди резонно говорят, что тогда им нужны какие-то юридические полномочия для такой самостоятельности.
- Нужно найти верный баланс централизации и автономии...
- Принцип мне понятен - то, что может решаться на местах, должно решаться на местах. Но это лишь общие рассуждения, которые нужно наполнять конкретным содержанием. И вот тут-то возникает парадокс - жизнь заставляет ректора прибегать к так называемой мобилизационной модели. То есть отсутствие ресурсов, недостаток финансирования вынуждают меня все, что есть, сосредоточить в своих руках. Иначе мы просто не выживем. Нас будут отключать от электроэнергии, тепла, то есть прекратится вообще вся жизнедеятельность.
- Как же выйти из нынешнего тяжелого положения?
- У нас большой научный сектор, где работают несколько сот человек. Государство практически прекратило его финансирование. Многие из сотрудников по-прежнему ждут, что государство рано или поздно начнет платить зарплату. А некоторые перестали ждать и начинают сами искать заказчиков, рынки сбыта своей интеллектуальной продукции.
- Но остается проблема фундаментальных исследований, которые никогда не найдут другого заказчика, кроме государства...
- Это проблема другого свойства. Но чисто прикладные исследования государство не будет оплачивать. Нужно самим искать сферу применения и продажи своих разработок и не только в Харькове, и не только в Украине. Сейчас нет другого выхода.
- Талантливый ученый и удачливый бизнесмен в одном лице - все-таки редкое сочетание. У нас это не просто разные профессии, это разный менталитет. Тогда нужно в университете создавать специальную службу.
- Да, на Западе я сам был знаком с людьми, для которых технологический маркетинг является весьма доходной профессией. В университете пока таких людей нет, есть только проект создания такой маркетинговой структуры. Трудность - и не только для нас - заключается в том, чтобы подобрать и подготовить таких специалистов.
- Так может быть, университет и сможет их готовить у себя? Например, на экономфаке?
- Идеи такого рода высказывались. Но я все-таки склоняюсь к тому, что подготовка скорее должна вестись на одном из факультетов физико-математического профиля, поскольку именно их работы являются наиболее перспективными для продажи на транснациональном рынке. Там есть люди, которые в этом глубоко заинтересованы.
- Что, по-вашему, для университета является конечной продукцией? Молодые специалисты? Научные результаты?
- Уровень развития страны. То благотворное влияние, какое университет своим существованием, кругом тех людей, которые живут в его орбите, оказывает на общую культуру и нравы. А складывается это влияние из очень многих составляющих, в том числе из развития науки и уровня подготовки специалистов.
- А не наметилось ли сейчас снижение уровня подготовки? Оборудование кафедр устарело и морально, и физически. Нет денег на реактивы, учебники и научную периодику. Преподаватели вынуждены подрабатывать на стороне...
- Вы знаете, долгие годы такой показатель успеваемости, как экзаменационные оценки, остается примерно одним и тем же. Парадокс? Для себя я объясняю это так: во-первых, несмотря ни на что, преподаватели по-прежнему работают хорошо, во-вторых, не ухудшилась подготовка абитуриентов и в-третьих, студенты, может быть, больше, чем раньше, понимают ценность высшего образования.
- Может быть, и так. Но, по-моему, из-за нынешней нищеты университета этот высокий уровень сохраняется во многом по инерции. Современная наука требует больших финансовых вложений. Еще несколько лет - и инерция закончится. Многие известные научные школы просто прекратят свое существование.
- Конечно, если ничего не изменится, рано или поздно движение остановится. Ресурсы инерционного движения ограничены.
- И вы стали ректором как раз в этот опасный период...
- Это так. Но вы знаете, есть вещи, которые трудно объяснить. Несмотря на упомянутые и неупомянутые трудности, растет число публикаций, в том числе за рубежом, люди пишут и издают книги, появляются интересные научные результаты, возросло число конференций. Наши студенты успешно поступают на международные докторские программы. Может быть, подействовал такой мощный импульс, как обстановка индивидуальной свободы...
- Что же у нас получается? Если мы такие замечательные...
- То есть, если мы такие умные, почему мы так плохо живем? На этот вопрос нельзя ответить одной фразой. Я как социолог считаю, что действует комплекс факторов, многие из которых уходят корнями в далекое прошлое. В результате сложились некоторые культурные инварианты, которые воспроизводятся из поколения в поколение. Это связано с отношением к труду, с трудовой этикой, дисциплиной, с отношением к творчеству, ко многим другим вещам. Сегодняшние наши проблемы - не в системе экономических отношений. Нам не подходит и не подойдет ни одна из западных экономических моделей, поскольку у нас существуют очень серьезные культурные барьеры на пути превращения в динамичное экономически развитое общество.
- И это безнадежно?
- По-видимому, нет. Сейчас многие стереотипы ломаются. Как показывают социологические исследования, идет мало заметная, но глубокая культурная реформация. Постепенно формируется тот стиль мышления, который позволяет эффективно работать. Впервые роль культуры в экономике проанализировал еще Макс Вебер в своей, ставшей сейчас классической работе «Протестантская этика и дух капитализма.» (Она сейчас переведена и на русский, и на украинский языки.) Вебер прекрасно показал, что при одной и той же экономической модели различия в уровне жизни определяются различиями в культуре. Банальный пример - северная и южная Италия. Одна страна, одни законы, одна экономическая модель, но уровень жизни на севере и юге Италии разительно отличается.
- А можно ли реформацией управлять? Или процесс идет стихийно, как растет дерево. Где больше солнце, туда вытянулась ветка...
- В общем так и происходит. Я разделяю взгляды Карла Поппера, который писал, что разум не должен быть слишком самонадеян, чтобы думать, что с помощью социальной инженерии можно сделать все, что захочется. Поколения людей сформировались в одном социуме, а им предлагают враз перейти в другую социокультурную среду, к которой они просто не готовы. Считать причиной всех наших нынешних «негараздів» глупое правительство, никчемные власти - просто наивно. У нас сейчас не может быть ничего другого, кроме того, что у нас есть. Но тем не менее существует некое пространство, где можно активно влиять на нашу жизнь. Нужно идти вперед. И нужно, чтобы прошло время.
- А в начале перестройки вы понимали, что это длительный процесс?
- Да! Еще в 1991 году я опубликовал на эту тему статью в журнале «Общественные науки» АН СССР. Редакция тогда представила ее, как «новую» еще не встречавшуюся в дискуссии точку зрения. Но наши исследования того периода показывали, что респонденты в своих собственных глазах представали прежде всего как «исполнители», но не как самостоятельные «деятели». Более того, такими же они хотели видеть своих детей! Естественно, следовало ожидать, что по мере внедрения рыночных отношений перестроечная эйфория будет проходить и в массовом сознании будут реставрироваться ценности «равенства» в противоположность ценностям «свободы». Как писал я тогда, «переход советской экономики на рыночные регуляторы будет сложным, длительным и мучительным процессом, предполагающим дозированное введение экономической «свободы», что позволит людям постепенно адаптироваться к новой социально-экономической среде, изменяя тем самым свои социальные качества и систему ценностей».
- Есть ли у вас программа-минимум и программа-максимум на срок вашего ректорства?
- Программа-минимум - выжить. Программа-максимум - сделать все для того, чтобы к своему двухсотлетнему юбилею Харьковский университет стал одним из общепризнанных лидеров образования, науки и культуры мирового масштаба. «В настоящее время, при быстрых успехах человеческого ума во всех родах знаний, каждый народ должен напрягать все свои силы, чтобы, по крайней мере, не отстать от других, если уж не может идти впереди: остановиться, значит то же, что подаваться назад и приближаться к прежнему ничтожеству. Останавливаться возможно только в деле завоеваний, но в науках, искусствах, технических знаниях и вообще культуре - никогда». Знаете, кто это сказал? Первый попечитель университета Станислав Потоцкий на торжественном открытии нашего университета почти два века назад.