Во французской стороне,
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете…
Помните эту знаменитую песенку на музыку Давида Тухманова? Ее оригиналу — около тысячи лет. Сочинили его бродячие студенты-школяры, называющие себя вагантами. Толпы оборванной, голодной, но веселой и любознательной молодежи странствовали по всей Европе в поисках науки и приключений. И хотя в этих путешествиях на их долю выпадало немало опасностей — приходилось и драться, и воровать, и милостыню просить, и ночевать под заборами, хотя в их среде царили грубость, испорченность и настоящая «дедовщина» (младшие служили старшим и выполняли для них самые унизительные поручения), их стремление к живому знанию дало мощный толчок всей европейской цивилизации.
Как же учились наши предки во времена, когда университетская наука и традиции только-только зарождались? Где жили, как отдыхали и развлекались, каким образом подрабатывали себе на хлеб и зрелища, как защищали свои права и интересы? Не аукаются ли в наших студенческих традициях «приветы» из далекого прошлого? Попробуем перенестись к самым истокам основания западноевропейских университетов — в Средние века...
Подмастерье у профессора
Первые университеты Средневековья возникли сами по себе как сообщества знаменитых преподавателей и их учеников. Прослышав, что в каком-либо городе читает лекции славный ученый, уставшие от угнетающей дисциплины церковных школ «спудеи» толпами устремлялись туда. Интересно, что в те времена, как и сейчас, юноши «спасались» в университетах от службы в войске.
В начале своего существования университеты не были привязаны к городу. Опальные профессора просто переезжали в другое место вместе с учениками, лишая город престижа и мощного источника финансирования. Стоит ли говорить, что в конце концов раскаявшиеся власти умоляли ученых вернуться, обещая всевозможные блага и уступки!
Постепенно дело приобрело размах. Города переманивали друг у друга известных профессоров. Церковники, на все лады ругавшие ученых и запрещавшие их книги, обратили на университеты самое пристальное внимание и попытались установить на них свою монополию. Полностью это сделать не удалось, однако само существование и статут средневековых вузов санкционировала папская булла. Короли и императоры даровали им разнообразные привилегии, подтвержденные специальным дипломом, а порой лично принимали участие в их основании (к примеру, Карл IV основал Пражский университет). Конфликты в высших школах нередко разбирались на самом высоком государственном уровне.
Древнейшими университетами считаются Болонский, знаменитый своей юридической школой (основан в 1088 г.) и Парижский, где сильна была подготовка богословов (основан около 1150 г.). Именно в Парижском университете впервые произошло разделение на факультеты, которые возглавили деканы. К началу XIII в. появились университеты в Оксфорде и Кембридже. Лучшей кузницей молодых врачей слыла Салернская школа медицины. В XV в. в Европе действовало более 60 университетов, из них до 25 — в Италии, более 20 — во Франции, остальные — в Германии, Англии, Испании, Богемии (Чехии), Польше.
Единое образовательное пространство, о котором так мечтают активисты Болонского процесса, зародилось в Европе уже в те времена. Островки учености — университеты — объединялись между собой неразрывными нитями. Юноша из далекой Швабии мог проучиться годик-другой в Праге, потом отправиться в Париж, получить там диплом и устроиться преподавателем в любую высшую школу западного христианства…
Впрочем, когда Фридрих II основал университет в Неаполе, местная молодежь уже не могла свободно путешествовать по миру науки. Монарх запретил жителям города посещать другие высшие школы, а всем молодым людям приказал явиться осенью на лекции… под страхом наказания их родителей. Правда, иначе свежеиспеченный университет просто не набрал бы себе студентов.
Пиар для лектора
Здравствуй, разума чертог!
Пусть вступлю на твой порог
С видом удрученным,
Но пройдет ученья срок, —
Стану сам ученым.
«Прощание со Швабией»
В начале учебного года в святилища наук стекался самый разный народ. Были это и отпрыски богатых родителей, и уважаемые мужи, занимающие высокие должности, и молодые монахи, и нищие бродяги. Наука принадлежала всему миру, и приобщиться к ней мог любой желающий независимо от происхождения, обеспеченности и положения в обществе. Если он, конечно, мужского пола. Школы при монастырях или частные воспитатели — максимум, на что могли рассчитывать в те времена любознательные девы.
Ни каких-либо критериев отбора, ни вступительных экзаменов тогда еще не существовало. Потому уровень подготовки новичков оказывался самым разным. Одни уже на первом году обучения могли на равных дискутировать с магистрами, другие же едва освоили грамоту в церковной школе.
Зеленой молодежью обычно переполнен был факультет искусств (artes), который считался подготовительным, низшим по отношению к остальным — юриспруденции, теологии, медицины, философии. Если на упомянутых факультетах высшей научной степенью было звание доктора, то на факультете искусств — всего лишь магистра.
Многие «артисты» получали сразу и низшее, и среднее образование, изучая семь «свободных искусств»: сперва грамматику, диалектику и риторику, позже — музыку, арифметику, геометрию и астрономию. Студенты факультета искусств приравнивались к школьникам, потому их еще разрешалось пороть за нерадивость. На остальных факультетах подобное уже не практиковалось — несолидно.
Каждый школяр прикреплялся к известному преподавателю, который становился его покровителем, защищал перед администрацией факультета, представлял к испытаниям на ученую степень, а в случае чего даже вызволял из тюрьмы.
Как правило, через два года обучения юноша становился бакалавром, еще через два — магистром. А вот чтобы достичь высокой докторской степени, получить звание профессора, следовало посвятить наукам гораздо больше лет. Интересно, что зарождение высшей школы совпадает по времени с формированием западноевропейских цехов. Немудрено, что система званий в университете напоминает цеховую: школяра-новичка можно сравнить с учеником мастера, бакалавра — с подмастерьем, а уж магистр — он мастер и есть.
Как же проходили занятия в средневековом университете?
Учебная программа обычно расписывалась на целый год. Семестры впервые появились в Германии в конце XV в. Правда, условно существовало два учебных периода: большой — с середины сентября — октября по Пасху и малый — с пасхальных каникул до середины июня.
Учебных курсов как таковых не было. Студенты слушали не курс, а определенную книгу. Лекции делились на ординарные (важные, обязательные) и экстраординарные (дополнительные). Первые читались утром, когда голова варит лучше, вторые — после обеда и по праздникам. Обстановка на ординарных лекциях была строгой, словно на мессе: запрещалось прерывать лекцию вопросами, лектор обязан был носить форменное платье. Кстати, за опоздание или пропуск занятий взимался штраф, причем не только с нерадивого школяра, но и с недобросовестного преподавателя! За две недели пропусков без уважительной причины студента могли не допустить к экзамену.
Начитка лекций «по бумажке» не одобрялась. От преподавателей требовали, чтобы речь их была живой и свободной, словно у проповедника. За диктовку же могли лишить права преподавания на год. Однако не все было так просто. Напомним: книги, особенно до развития печати, были в большом дефиците. Частное собрание в 200 томов считалось неслыханной роскошью. Поэтому, хотя теоретически школяры должны были приходить на занятия с книгами, уже ориентируясь в материале, фактически большинство видело учебник только в руках богатых однокурсников. Университеты пытались принять меры, для бедных студентов отводились отдельные часы диктанта, но полностью избежать диктовки все же не удавалось.
Несмотря на усилия отдельных ученых, университеты в основном не пробуждали в студентах интереса к изучению реальной истории и мироустройства. Схоластическая традиция церковных школ перекочевала и в школу высшую. «Подчинение» всех наук богословию, консервация традиций сильно тормозили научный прогресс. Собственное мнение, новые идеи в те времена мало кого интересовали, а толкование, отличное от общепринятого, могло сойти за опасную ересь.
О более-менее систематической подаче учебного материала говорить не приходится. Богословские науки состояли в основном из мертвого груза бессвязных фактов, отдельных положений. История представляла собой скопище легенд либо сухой перечень имен и дат. Физика, анатомия излагались умозрительно, без лабораторных опытов и наглядных демонстраций. Известно, что первый учебный скелет был приобретен Гейдельбергским университетом только в 1559 г. — как великая редкость. Остается только догадываться, какими были результаты первых операций молодых хирургов…
Главное достоинство средневекового школяра — хорошая память. Ведь он должен был вместить в голове огромное количество текстов «авторитетных» древних мыслителей, а также их комментаторов. Не все, конечно, были настолько прилежны, чтобы знакомиться с первоисточниками. Даже Библию читал далеко не каждый юный богослов, многие удовлетворялись комментариями. Настоящим бедствием стали так называемые суммы — краткие изложения «программных» книг, пользующиеся большим успехом у нерадивых студентов. Традиция облегчать себе жизнь бытует и по сей день: так, в США издаются сокращенные пересказы литературной классики, а у нас — сборники готовых сочинений.
Никаких письменных работ в Средние века не существовало. Практические занятия проходили в форме репетиций и диспутаций. На репетициях школяры повторяли пройденный материал, отвечали на вопросы по тексту. На диспутациях же должны были научиться оперировать логическими понятиями и отточить свое красноречие во время ученого спора. В спорах этих истина рождалась редко. Главное — доказать любое утверждение любым способом, поупражняться в нанизывании слов. Нередко споры выливались в бесполезное теоретизирование или даже изысканно-циничное богохульство.
Предполагалось, что диспуты должны проходить культурно, с уважением к собеседнику. Однако разгорячившиеся школяры частенько переходили от логических доводов к личным оскорблениям, угрозам, пощечинам и пинкам, а оттуда уж недалеко и до драки.
Языком ученого западнохристианского мира была латынь. Говорить и писать школярам разрешалось только на ней. С одной стороны, латынь помогала пришельцам из разных стран понять друг друга. С другой — искажалась до неузнаваемости словечками из национальных диалектов, превращаясь в «кухонную».
До того как должность профессора стала оплачиваться городом, преподаватели жили на деньги, вырученные за чтение лекций. Студенты выступали в качестве нанимателя, заключая с ученым договор об оплате образовательных услуг и помещении для занятий. Кстати, общие аудитории появились в университетах далеко не сразу. Болонские профессора, к примеру, собирали студентов у себя дома. Позже залы для проведения лекций начали арендовать у горожан.
Гонорар за лекции мог оговариваться отдельно для каждого слушателя или же быть одинаковым для всех. Назывался он pastus — «корм».
Не всем лекторам приходилось «кормиться» до отвала. Если к знаменитым профессорам ученики шли охотно, то менее известных просто игнорировали. Поэтому последним приходилось «пиарить» себя всеми доступными способами. Они приходили к студентам на дом, вербовали их на лекции в трактирах, щедро угощая выпивкой, распускали лестные слухи о себе через торговцев, ростовщиков и даже уличных девиц. Кроме того, платили мзду более прославленным профессорам, дабы те уступали им часть своих часов.
Не были святыми средневековые преподаватели. Хотя за получение взятки могли уволить с должности, деньги и подарки на экзаменах принимались охотно. В XV в. в Лейпциге факультет артистов, дабы увеличить свои доходы, раздавал ученые степени недостойным людям. А в Кельне профессора так обленились ходить на лекции, что посылали вместо себя представителей… Правда, на смертном одре грешники искренне раскаивались в зле, причиненном студентам.
Ни тебе проездных,
ни кино за полцены…
Естественно, город был заинтересован в доходах и славе от расположенного в нем университета. Однако обилие чужаков мужского пола, большинство из которых — отнюдь не пай-мальчики, не могло не накалять атмосферу. Конфликты между школярами и горожанами возникали на каждом шагу. Городские власти обычно принимали сторону своих граждан. А все студенты, откуда бы они ни приехали, образовывали общину чужеземцев, противопоставленную общине местных жителей. До такой степени, что, например, в Болонье студентов — местных граждан и пришельцев вносили в разные списки. Чужеземцев воспринимали как единое целое: за выходку одного школяра могли привлечь других, не причастных к происшествию. Причем наказать довольно строго: городские судьи частенько бывали излишне пристрастными.
Выходом из создавшегося положения стало введение особой подсудности для студентов. Начало ему положил Фридрих I Барбаросса, издавший в 1158 г. указ Authentica Habita в пользу болонских школяров. Указ стал основой для более поздних грамот других правителей. Теперь проступки школяров должны были разбирать преподаватели, ректор либо местный епископ — по выбору, горожанам же запрещалось чинить самоуправство. Арестовывать студентов разрешалось только за тяжкие преступления, а уж сажать одного из них за долги другого считалось и вовсе недопустимым.
Со временем особая подсудность распространилась не только на школяров, но и на массу обслуживающего их «персонала». Расправы городских судей счастливо избегала прислуга, коей могло быть немерено, владельцы «станций» (своеобразных книжных лавок-библиотек), продавцы бумаги и пергамента, переписчики и типографы, переплетчики и орнаменталисты, аптекари, содержатели бань, мастера, изготовлявшие математические, астрономические и хирургические инструменты, ростовщики, ссужавшие школярам деньги, посыльные, за отсутствием почты служившие единственным средством связи, и даже трактирщики, у которых наиболее часто пировали студенты.
Шли годы, и быть школяром становилось все выгодней. Пусть не было в те времена кино и музеев, в которые можно было бы «шарово» попасть по студенческому билету (да и самих студенческих не существовало), пусть не катали на дармовщинку извозчики (ну, разве что по доброте душевной), а все же льгот студентам хватало. Они освобождались от воинской, постойной, сторожевой, караульной повинности, не платили городу налоги. Болонская юридическая коллегия — та вообще приравняла школяров-юристов к рыцарям и даже узаконивала их внебрачных детей. А в Кельне разрешалась безакцизная продажа пива студентам…
Отношения между студентами и преподавателями, взаимные права и обязанности регулировал статут, разработанный самими же школярами. Ректор университета почти всегда выбирался последними из своей же среды. Естественно, это был человек зрелый и опытный, как правило, низшего духовного чина (иной не мог, к примеру, разбирать дела молодых богословов).
Профессоров тоже вначале выбирали, но потом город стал предоставлять им официальное рабочее место с жалованием, а кроме того, жилье и даже гражданство. Облагодетельствованные ученые становились отрезанным ломтем для общины чужеземцев. Для защиты своих интересов они объединялись в корпорацию профессоров — в противовес школярским ректорам. Пришлые же профессора по-прежнему входили в корпорацию школяров. Такая вот путаница…
Поддерживали студента материально не только родные и друзья. Помимо факультетов, студенты делились на землячества — «нации». Земляки помогали друг другу деньгами и связями, отстаивали общие интересы, придерживались традиций своей родины, вместе отмечали праздники. Иногда нация могла выбирать собственного ректора, иметь свой суд.
Монашеские ордена нередко командировали в университеты способных послушников, обеспечивая их всем необходимым: книгами, едой, одеждой и жильем. Кстати, школяры-священнослужители имели право пользоваться доходами от своих приходов, не пребывая в месте служения.
На образовательные нужды была направлена и общественная благотворительность. Городские магистраты и зажиточные граждане делали пожертвования в пользу высших школ, предоставляли способным студентам стипендии, бесплатное жилье, стол, одежду и т.д.
Среди прочих вопросов, в университетском статуте регулировался и жилищный, и, надо сказать, в чем-то получше, чем в наши дни. Специальная комиссия, в которую входили горожане и представители университета, осматривала помещения под найм и устанавливала за них льготную таксу. А если горожанин отказывался сдать помещение, то его дом на пять лет подвергался бесчестию. Никто из университета не мог нанять его под страхом исключения. Такое же бесчестие падало на хозяина, оклеветавшего школяра, а также на соседние дома, если в их районе студента избили или ограбили. В случае ограбления в городе или его окрестностях потерпевшему возмещали убыток.
Позже появились общежития — пансионы, коллегии и бурсы.
Кутилы vs. Зубрилы
Я унылую тоску
Ненавидел сроду,
Но зато предпочитал
Радость и свободу
И Венере был готов
Жизнь отдать в угоду,
Потому что для меня
Девки — слаще меду!
«Исповедь Архипиита
Кельнского»
Студенчество Средневековья было довольно пестрым. Богатые и бедные, прилежные и разгильдяи, тихони и сорвиголовы… Старательные и удачливые (а таких было немного) становились юристами, медиками, официальными светскими и церковными чтецами, должностными лицами для государственных учреждений. Остальная масса «забивала» на учебу, оседая в трактирах и на улицах.
Существовали в те времена и свои «мажоры». Они не только щедро оставляли родительские денежки в окрестных кабачках и заведениях сомнительной репутации, но и устанавливали собственную моду. Университетский статут обычно предписывал ношение особого, подобного монашескому, костюма: длинный сюртук-подрясник с поясом и плащ с башлыком обычно серого или темного цвета. Во Франции, правда, студенты носили красную «униформу», отороченную мехом. Но что молодым модникам какой-то статут! Наплевав на все, они щеголяли в ярких разноцветных костюмах, напоминающих платья придворных или рыцарей. Особенно отличались немецкие студенты. По свидетельствам XV в., на одно их платье уходило до 100 аршин тонкой материи. Дорогое оружие, сапоги с длиннющими носами, разрезы на одежде, открывающие тело, роскошные воротники с брыжами, нагрудники, корсеты (напомним, речь идет о мужчинах!), панталоны разных цветов для каждой ноги… Администрация приходила в ярость, а родители хватались за голову: расходы на «прикид» получались колоссальные. Многочисленные запреты пестрели в статутах, государи издавали строгие эдикты, злополучные «стиляги» и их портные преследовались… Но все напрасно.
Приплыв «мажорского» капитала значительно оживлял жизнь города: на узких улочках вырастали каменные дома-дворцы, прокладывались новые дороги. «Богатенькие буратины» приезжали в сопровождении многочисленной челяди, арендовали дорогое жилье, питались в лучших заведениях. Кутежи, праздники и маскарады тоже проводились за их счет. В то же время именно эти персоны могли позволить себе купить или взять напрокат необходимые учебники на «станции», нанять переписчика или позже договориться с типографом.
Другое дело — студент бедный. Ему доставалось самое плохое жилье, да и оттуда могли выгнать на улицу прямо посреди учебного года. Трактирщики, пивовары, торговцы, владельцы постоялых дворов так и норовили содрать со школяра лишнюю копейку. В отчаянии он опускался до воровства и нападений на граждан. Город своеобразно пошел ему навстречу. Если вначале официальное право просить милостыню на улицах города предоставлялось только членам цеха нищих, то в конце концов такое право предоставили и нуждающимся школярам. Вечерами они собирались под окнами бюргерских домов и пели. Успеха, как правило, добивались обладатели не самого красивого, а самого зычного и противного голоса. Горожане спешили бросить в окно еду или монеты, тем самым покупая себе право на спокойный сон. В 1522 г. городской совет Аугсбурга постановил, чтобы граждане, не желающие слушать вопли под окнами, ежемесячно вносили пожертвования для студентов специальному уполномоченному. За это на их дом будет прикреплен жетон, увидев который, попрошайки пройдут мимо. Но, к сожалению, этих пожертвований было недостаточно. Искатели знаний нередко погибали на улице от голода и нищеты.
Улучшило ситуацию создание первых общежитий — коллегий и бурс, предоставлявших спальное место, стол и содержание для неимущих школяров. Кстати, слово «бурса» (в буквальном переводе — «кошелек») вначале означало одно «койкоместо» в общежитии и сумму, выделяемую на каждого студента.
Со временем в коллегиях стали жить не только малоимущие, но и все школяры. Снимающий жилье где-то на стороне считался не принадлежащим к студенческой общине. Проживать и питаться в бурсе оказалось дешевле, потому выгоду быстренько оценили и богачи.
В бурсе существовали свои строгие правила. Нельзя было покидать здание без разрешения, ночевать вне учебного заведения, носить неформенное платье, говорить не по латыни. Ношение оружия, азартные игры, общение с веселыми девицами наказывались штрафом, заключением в тюрьму или же изгнанием из университета — в зависимости от тяжести проступка. Скудное содержание и строгие правила давали повод для возмущений и беспорядков, особенно среди зрелых мужей. В результате коллегии превратились в «жилища праздности и пороков».
Естественно, не обходилось без злоупотреблений. Заказывали музыку те, у кого было много золота, а угодливые хозяева «пансионатов» в пух и прах рассыпались, чтобы удовлетворить их желания. За монетку-другую они охотно покрывали ночные отлучки, кутежи и проделки школяров. Кроме того, могли нелегально поселить в коллегии родичей и приятелей «мажоров». В погоне за прибылью начальники коллегий специально выискивали денежных постояльцев на площадях, в трактирах, на постоялых дворах.
Различие между преподавателями и учащимися в те времена не было таким четким, как сейчас. Бакалавры и магистры имели право читать определенные лекции, а за вырученные деньги могли послушать лекции других ученых. Преподаватели зачастую не намного превосходили по возрасту своих студентов. И те, и другие были холостяками, одинаково присягали на верность ректору и статутам, пользовались общеуниверситетскими привилегиями и подлежали одинаковому наказанию за проступки, одинаково жили в коллегиях, одинаково отличались в веселых похождениях и попойках.
Люди женатые в университетском сообществе встречались довольно редко. Недаром слово «бакалавр» употреблялось и в значении «холостяк». В те времена бытовало мнение, что научная деятельность и семейная жизнь — вещи несовместимые, потому брак ученого мужа считался чем-то, мягко говоря, экстравагантным. Так, в венских матрикулах против имени одного профессора сохранилась пометка: «Впав в безумие, женился». И ладно там богословы — сплошь лица духовные, особенно высшие чины, скованные обетом безбрачия. Но даже на медицинском факультете Парижского университета, куда монахам, даже бывшим, вход строго воспрещался, вступать в брак разрешили не раньше 1452 г. Правда, на любовном пыле студентов это никак не сказывалось, так что проблем с внебрачными детьми в Средневековье хватало.
Дедовщина по-бурсацки
Выходи в привольный мир!
К черту пыльных книжек хлам!
Наша родина — трактир.
Нам пивная — Божий храм.
Ночь проведши за стаканом,
не грешно упиться в дым.
Добродетель — стариканам,
безрассудство — молодым!
— распевали во всю глотку школяры, будоража сон добрых горожан. И ладно бы только горланили! Выходки молодых гуляк доставляли бюргерам немало хлопот. Студенты обзывались, нападали на прохожих и сторожей, дрались камнями, обносили сады, врывались ночью в дома, не брезговали воровством и грабежами, опрокидывали прилавки и возы на рынках, развратничали с кухарками и служанками (а порой — и с дамами посолиднее), оскорбляли невесту по пути в церковь, заявлялись на свадьбу и требовали угощения и т.д. Причем магистры в разгуле порой давали фору первокурсникам. Своими проделками не стеснялись даже нарушать покой ректора. Но особенный разгул царил на маскарадах…
Как выразился однажды потерявший терпение Мартин Лютер, «мальчиков-христиан лучше посылать прямо в пасть ада, чем в университет, так как сатана от начала мира не выдумал ничего сильнее высших школ». И вправду, приобщение к сокровищам науки отнюдь не воспитывало из школяров интеллигентов. Однако в ту эпоху грубые нравы царили во всем обществе. Просто в студенческой среде это проявлялось особенно резко.
Поступив в университет, каждый новичок проходил специальный обряд посвящения, называемый «снятием рогов». Считалось, что зеленый первокурсник — беан — до сих пор не знал жизни, был невинным, словно лесная тварь. Но пришло время содрать с него шкуру ветхозаветного Адама… Толпа старшекурсников врывалась в комнату юноши и начинала принюхиваться. При этом все морщились и заявляли, что в помещении несет зверем. Затевались поиски, новичка довольно быстро находили в каком-нибудь укромном уголке, хватали и устраивали «очищение». Для этого обливали и заставляли пить воду, сдобренную растениями, выросшими в отхожем месте. Дальше в ход шли самые странные вещи: вонючие мази и пилюли, щипцы, пила, ножницы для стрижки, срезания ногтей и вырывания зубов (беан предусмотрительно вставлял себе деревянные). Во время истязания новичку задавали самые дурацкие вопросы и за любой ответ навешивали оплеух. После очищения беан должен был закатить всем пир. После этого в течение целого года он «прикреплялся» к старшему товарищу, называл его своим господином, прислуживал за столом, чистил обувь, развлекал, а если надо — просил для него милостыню и даже воровал. Патрон отбирал у него деньги и еду, издевался, бил, брал с собой на разврат. Через год — снова испытание, угощение, и вот беан сам становился «дедом»…
Родители старались отправить сына учиться как можно раньше, поскольку знали: чем младше студент, тем милосерднее к нему «деды».
Студенты называли себя служителями Венеры и Вакха. У них существовало множество разнообразных способов пить вино и пиво. Немецкие студенты разработали целый устав для пьяниц со странными обрядами и церемониями. Захмелев, кутилы травили похабные анекдоты, распевали веселые песенки и выясняли отношения между собой. Немало молодчиков полегло в драках и на дуэлях, еще больше отделались синяками, переломанными костями и отбитыми почками.
Но гнев свой, как уже рассказывалось выше, студенты вымещали не только друг на друге, но и на местных жителях. Стычки между горожанами и школярами — явление столь же обыденное в те времена, как брак без любви. И порой последствия мелкого конфликта были самыми что ни на есть глобальными.
Возьмем, к примеру, Париж 1229 года. В одной из пригородных таверн школяры нашли вино превосходным, но счет за него — слишком высоким. В итоге хозяину досталось на орехи. Соседи прибежали на помощь и поколотили драчливых гостей. На следующую ночь школяры вернулись большой толпой и перевернули вверх дном весь дом, не пощадили даже женщин. Приор монастыря, которому принадлежало селение, пожаловался королеве Бланке, правившей в то время за Людовика Святого, а та поручила разобраться в ситуации парижскому прево. Он и разобрался — без особого следствия. В результате полицейские избили студентов, не повинных в инциденте. Университет взбудоражился. Магистры потребовали извинений и возмещения вреда в течение шести недель, иначе вся учеба будет остановлена. Прошло шесть месяцев — но реакции не последовало. Тогда преподаватели собрали свои пожитки и покинули город. За ними потянулись студенты — в Англию, Германию, Италию… Городские власти схватились за голову. В конце концов дело было улажено на самом высоком уровне — папой и королем. Парижский университет возобновил свою работу, и в ближайшую осень город наводнили 30 тысяч беанов.
Случались стычки и более кровопролитные. Так, в 1209 г. в Оксфорде магистры и школяры решили прекратить занятия после того, как горожане повесили нескольких школяров. В Лейпциге сапожные подмастерья послали университету формальное объявление войны, а иногда (Кельн, Гейдельберг) дело доходило до реальных сражений под знаменами.
Хотя статутом это обычно запрещалось, школяры охотно вмешивались в политическую борьбу горожан, выступали адвокатами в городских судах. А горожане, в свою очередь, вмешивались в распри студентов, конфликты между представителями разных наций, партий и групп. После мертвого застоя церковных школ подобное брожение умов было явным прогрессом. Уже в те времена студенческая среда воспитывала вольнодумцев, которым суждено было расшевелить общественные устои…
И все же множество молодых людей бесславно погибали в лени и дебоширстве. И никакие административно-полицейские меры не смогли искоренить пороки в студенческой среде. Только с развитием науки и культуры всего общества нравы начали понемногу облагораживаться.
***
Расцветали и умирали высшие школы. Итальянские университеты пришли в упадок с раздроблением страны. В отдельных княжествах звание профессора присуждалось не за научные достижения, а по наследству, как титул аристократа. Практически ни один выдающийся англичанин XVIII века не обучался в университете. Долго и тяжко искоренялась схоластика. Коллегии поглощали университеты — так появилась Сорбонна. В XIX веке вознеслись немецкие вузы, а в ХХ — американские. Высшее образование распространилось по всему миру, стало доступно представителям любого пола и расы, с появлением интернет-технологий — даже на расстоянии…
А студенты все так же веселятся и вольнодумствуют. И дай Бог, чтобы не забывали о духе свободы, который зародился именно в их среде во времена, когда большинство людей засыпали с оружием в руках и опасливо косились на площадные костры…