Через 35 лет после Семипалатинского полигона, где испытывались первые советские атомные бомбы, уже в довольно зрелом возрасте мне довелось в течение 58 суток участвовать в ликвидации последствий чернобыльской аварии. Чиновники, ревностно выполнявшие разнарядку по замене ликвидаторов, не посчитали убедительным аргументом мое предыдущее пребывание на атомном полигоне и полученное там облучение.
Для меня Чернобыль начался телефонограммой из штаба округа на имя командира части, где я проходил службу. В распоряжении сообщалось: офицера Шевченко Т. после медицинского освидетельствования направить в распоряжение начальника опергруппы КВО для замены офицера такого-то. Еще не зная заключения медиков, «прозорливые» кадровики тем не менее определили дату моей явки в опергруппу.
Суть моих обязанностей была в организации и проведении политико-воспитательной работы с людьми. В основном то были 35-40-летние мужчины, внезапно и спешно откомандированные через военкоматы на «учебные» сборы в Чернобыль. Оторванные от семей, они мысленно оставались все еще там - дома. То, что разбушевавшийся атом будет укрощен, сомнений ни у кого не вызывало. Тревожило другое: что будет с нами - заложниками атома - потом? Многообещающие заверения всех без исключения начальников (военных и гражданских) о том, что все будет «нормально», что самое страшное и непредсказуемое уже позади - люди всерьез не воспринимали.
За время моих «чернобыльских суток» мне несколько раз приходилось бывать на площадке промзоны АЭС, где шла разгрузка стройматериалов и другого имущества, на территории, прилегающей к 3-му и 4-му энергоблокам, в самом 3-м, а также на точках, где проводилась дезактивация обмундирования, имущества и автотранспорта и санитарная обработка самих ликвидаторов. Там работали люди, временно подчиненные мне по службе, которым я накануне говорил о важности выполняемой работы, убеждал в ее радиационной безопасности. Но одно дело - убеждать словами, и совсем другое - личным примером.
Будем самокритичны и правдивы. Не всегда и не все начальники (наверное, и я в том числе) регулярно бывали на трудных и опасных участках зоны, а это, мягко говоря, не оставалось незамеченным теми самыми «винтиками», которые, не стесняясь в выражениях, комментировали подобное поведение «верхов». Но еще острее была оценка посещений московского начальства, которое, порой даже не вылезая из комфортного авто, через открытую дверцу общалось с ликвидаторами: «Как дела, герои?» Получив всех устраивающий ответ: «Нормально!», визитеры не задерживались.
У меня остались пропуска на право въезда в закрытые зоны: «ЧЕРНОБЫЛЬ», «ПРИПЯТЬ» и «ВСЮДУ», выдававшиеся в ограниченном количестве, да временное ведомственное удостоверение, подтверждающее личную причастность к ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС и сулящее будущие льготы. А в то время нам полагалось лишь бесплатное солдатское питание да «суточные». Вот, пожалуй, и все материальные блага, которыми государство так «щедро» потчевало тогда своих сынов - чернобыльских ликвидаторов. Правда, людям, работающим на «печке» (крыша третьего энергоблока) и в местах, где уровень радиации многократно превышал допустимые нормы, дополнительно платили «энную» сумму, но сколько именно, держалось в секрете, что порождало кривотолки и домыслы.
В первые дни чернобыльской трагедии обещания достойно оценить самоотверженную работу и риск каждого ликвидатора выдавались должностными лицами в неограниченном количестве и на всех уровнях. Ведь непредсказуемость обстановки на ЧАЭС диктовала необходимость привлечения все новых и новых добровольцев на работу, связанную с риском, а нередко и самопожертвованием. И недостатка в людях не было. Государство открыто благодарило (и морально, и материально) таких добровольцев. Многих уже посмертно или основательно покалеченных.
Потом руководящие мужи спохватились, как бы не переборщить в щедрости. Ликвидаторам стали больше обещать, чем помогать. И вот пришло время, когда уже не только не выполняются обещания по социальной защите чернобыльцев, но и взят курс на систематическое сокращение узаконенных льгот. Под видом «уточнения» кабминовские чиновники вначале пересмотрели категории ликвидаторов, а потом и статусы территорий, пораженных радионуклидами, и пострадавших, проживающих на этих территориях. Затем стали урезать льготы всем жертвам чернобыльской катастрофы.
Дело не только в попытках материально ущемить ликвидаторов. Нередко эти люди подвергаются еще и моральному унижению со стороны чиновников. Госслужащие способны сразить наповал человека, который прошел и крышу разрушенного энергоблока, и подземелье под бушующим реактором, небрежно брошенной в его адрес циничной фразой: «А я вас туда не посылал», а то и выразительнее: «В державе и так нет денег, а вы со своими чернобыльскими льготами лезете…» Я видел, как инвалиды отступали.
Конечно, ликвидаторы еще повоюют за свои права. Только не дает покоя вопрос: зачем, почему и на что растрачиваются их силы, нервы, подорванное здоровье?
Важно, чтобы статус ликвидатора не присваивали людям, не причастным к аварийным работам на ЧАЭС. Ведь давно уже не секрет, что отдельные «ликвидаторы» в то страшное время были всего-навсего гастролерами или контролерами, а нередко и просто туристами. Их пребывание в «зоне» (о местах повышенной опасности не говорю, их туда и близко не пускали) исчислялось… часами. Но «чернобыльский след» в их документах оставался, как и у лиц, откомандированных к месту прежней работы по причине низких деловых и моральных качеств (симулянты, пьяницы и даже наркоманы). Самые «активные» и нахальные из когорты «липовых» ликвидаторов первыми обзавелись заветными удостоверениями, без осложнений их обменяли и перерегистрировали и в полном объеме пользуются чернобыльскими льготами. Они всегда и везде - первые…
Теперь о том, как был организован радиационный контроль на ЧАЭС. Как велся учет полученных каждым «доз смерти»? Да порой никак. Подавляющее большинство ликвидаторов индивидуальных дозиметров не имело. В лучшем случае они были обладателями так называемых «накопителей», показания которых не отражали точного «улова» радиации, полученного каждым. У меня, как и у некоторых других начальников, был индивидуальный дозиметр, и не один, но они плохо или совсем не работали. А на обследованиях всем нам часто занижали дозы.
Полностью согласен с мнением специалиста отдела радиобиологии института проблем онкологии им. Р.Кавецкого НАН Украины Н.Дружины, высказанным еще в 1988 году: «От этих малых доз и танцуют экспертные медицинские советы». Старая ложь рождает ложь новую, современную и как бы узаконенную… А ведь любому дилетанту ясно, что за основу надо брать не дозу, а реальное состояние здоровья ликвидатора».
Через много лет после чернобыльской беды специалисты одного из киевских вузов впервые в мировой практике установили диагноз: «пострадиационная энцефалопатия». Она - словно спусковой механизм для заболевания органов (легкие, желудок), систем (иммунная, эндокринная), генетических патологий.
До командировки на ЧАЭС мне не приходилось обращаться за помощью к врачам-стоматологам. Но уже через полгода после пребывания в Чернобыле у меня в течение десяти дней выпали (да, выпали без удаления!) сразу девятнадцать зубов. Одновременно закровоточила язва желудка, образовалась опухоль на щитовидной железе (пришлось оперироваться), появилась тахикардия. Врачи объявили диагноз: вегетативно-сосудистая дистония.
Собирая документы, подтверждающие причинную связь приобретенных болезней с участием в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС, я нередко сталкивался с равнодушием и некорректными, мягко говоря, намеками, что причиной болезней являются не полученные дозы облучения, а… «дочернобыльские» болячки и возрастные изменения организма. А робкая попытка возразить: до Чернобыля я же был здоров! - оставалась гласом вопиющего в пустыне. Мое здоровье ухудшалось, я лежал в госпиталях и клиниках.
Я бы мог остаться вне Чернобыля, сославшись на «объективные» причины. По директиве министра обороны СССР лица старше 50 лет, как и воины срочной службы, не должны были направляться на аварийные работы в «особую зону». Да, мог. Но вот смог бы я после этого смотреть в глаза человеку, убывшему туда вместо меня? Скажу честно: не уверен…
Тем болезненней воспринимается позиция нынешних представителей власти Украины, страдающих синдромом беспамятства, бездушия и неблагодарности к «атомным» солдатам, ликвидаторам и инвалидам Чернобыля. Порой кажется, что чернобыльцев, и особенно инвалидов, кое-кто преднамеренно и преждевременно хочет «пустить в расход». Бог им будет судьей. Обязательно будет!
Не по своей вине люди, причастные к ликвидации чернобыльской беды, потеряли здоровье. Государство обязано о них позаботиться и всегда помнить, в каком неоплатном долгу оно перед людьми, спасшими от гибели часть человечества.
Справка "ЗН"
Тарас Дмитриевич Шевченко - полковник в отставке, участник Великой Отечественной войны, ветеран воздушно-десантных войск.
Служил в частях спецназа, где готовили «специалистов узкого профиля» - диверсантов, участвовал в испытаниях первых советских атомных бомб (Семипалатинский спецполигон, 1951 г.), служил в «крылатых войсках» (совершил 327 прыжков с парашютом).
Осенью 1948 года оказывал помощь жителям Ашхабада после землетрясения, а весной 1987 - был ликвидатором последствий аварии на ЧАЭС.
Будучи гражданином Украины, награжден орденом Российской Федерации «За личное мужество».