РУДОКОПЫ ДОНБАССА

Николай был самостоятельным, работящим мужиком. Дочку Марии Кузьминичны, Любу, взял в жены с ребенком, инвалидом первой группы — у девочки детский церебральный паралич. Вскоре один за другим в семье родилось двое пацанов. Кроме того, у Коли была дочь от первого брака и тоже нуждалась в отцовской помощи. Вот он и крутился как мог. Даже в отпуске ни дня не сидел без дела.

На дворе стоял октябрь, приближалась зима. Донбасские зимы ветреные, чтоб сохранить тепло, нужно много топлива. Николай Рудько хоть и работал на шахте, уголь купить мог далеко не всегда. И копал его, где только мог.

— Накануне загорелся старый террикон шахты 102-бис, — рассказывает М.Белокобыльская. — Такое случается: уголь внутри тлеет, а потом вспыхивает. Понаехали трактора, начали «утюжить» отвал. Сдвинули пласты породы, уголек и обнажился. Весь поселок туда побежал с тачками-ведрами. Побежали и мы с Николаем…

Уголь оказался хорошим, и они работали без передышки. Шахтер рубил, теща возила. «Коль, может, бревен привезти, закрепить выработку?» — заикнулась Мария Кузьминична, вглядываясь в полутемную пещеру. Она сама по молодости 11 лет оттрубила в шахте, об опасностях горняцкого дела знала не понаслышке. «Некогда крепить, через три дня на работу выходить, а дел полно. Так дорубаю», — отмахнулся зять. И добавил: «А вы тут не стойте, загружайте тачку и езжайте».

Женщина потащила к выходу брезент с топливом и вдруг услышала позади шум. Там, где секунду назад стояли она и Николай, дымилась черной пылью бесформенная каменная масса. Она бросилась рыть эту гору руками, но, поняв, что одна ничего не сделает, побежала за людьми. Когда все вместе разгребли завал, 42-летний Николай Рудько был уже мертв.

…Мы сидим в летней кухне Белокобыльских-Рудько и перебираем фотографии. «Это мы на Дне города, я, семьи сына и дочери, соседи. Это Новый год отмечаем. А вот на море отдыхаем, сразу одиннадцать человек. Могли себе позволить, ведь все работали. Муж с Колей в шахте, мы с дочкой на швейной фабрике. Потом супруг умер, меня отправили на пенсию, Любу сократили — тогда полфабрики пошло под сокращение. Николай остался единственным нашим кормильцем. Но и он зарплату получал время от времени, да и ту не полностью, а по частям. Поверите ли, когда случилось горе и он погиб, в семье осталась одна гривня на хлеб. А ведь надо было человека похоронить, помянуть, чтоб все было по-людски».

Деньги взяли в долг на похороны. Предприятие ничем не помогло, рассудив, раз гибель случилась не на производстве, значит, и ответственности перед рабочим никакой. Что же касается чисто человеческого сочувствия, о нем тоже говорить не приходится: с момента трагедии прошло два года, а семья до сих пор не получила остатки отцовской зарплаты. «И сказать бы, деньги большие, а то несчастных 270 гривен сиротам отдать не могут», — горюет Мария Кузьминична.

Чтобы вернуть долги соседям, сразу после сороковин Люба уехала на заработки в Москву, оставив детей на попечение бабушки. К счастью, те растут неизбалованными, хлопот не доставляют. Хотя душа за них болит. Старший мальчик сейчас ходит в одиннадцатый класс, младший — в девятый. Нужно думать об их будущем, а какое у них будущее в Донбассе? Работы нет, образование платное. Если на пропитание детворы худо-бедно, но хватает, дальнейшую учебу сыновей Люба не потянет. А значит, у ребят один путь — в Россию, торговать вместе с матерью. Там, между прочим, сейчас вкалывает половина жителей Донбасса, причем самая молодая и трудоспособная. Жизнь их полна проблем и заслуживает самого пристального внимания нашего брата журналиста. Но речь сегодня не о них, а о тех, кто остался здесь. Пока еще остался…

К Белокобыльским мы попали случайно. Вообще-то, ехали в село Березовку, к Пивоваровым, в марте этого года похоронившим 30-летнего Александра. Он вместе с отчимом рубил уголь в заброшенном стволе шахты 102-бис. На глубине 150 метров парня завалило. Пришлось старику вместо топлива выдавать на-гора изувеченное тело пасынка.

На подъезде к селу выяснилось, что речка Луганка без моста, размытого дождями, совершенно «неавтоходна». Пока уточняли объездные автомобильные пути, кировчане приняли самое деятельное участие в журналистской командировке.

— Если вам пострадавшие при самовольной добыче угля нужны, в Березовку ехать вовсе не обязательно. Их и тут полно. Вон к Петренкам загляните, — посоветовал оперуполномоченный УГО ОВД города Кировска Александр Бариков. — К счастью, хлопца спасли, хотя ему пришлось целую неделю в заброшенных выработках париться. Он, спускаясь вниз, коногонку разбил, остался без света, ну и заблудился. Ему с женой повезло: баба оказалась настырной, собрала кучу народу и — в шахту. Когда спасатели на бедолагу наткнулись, он уже вешаться собрался, петлю прилаживал. Хорошо, что не успел.

— А мой знакомый из шахты так и не вышел. И поиски ничего не дали. Близкие подождали, сколько могли, поставили на краю террикона крест и ходят теперь туда, как на могилу, — подключился к разговору еще один здешний житель.

Мужики перебрали с добрый десяток фамилий кировчан, ставших жертвами «левого» угля. Ближе всех из их перечня — на соседней улице — жили Белокобыльские. Туда мы и завернули…

Люди в шахтах гибли всегда — такая уж это профессия, по степени опасности занимающая одно из первых мест в мире. В минувшем году жертвами угледобычи стали 300 человек, 16 тысяч — травмировано. Это официальные данные легальных предприятий. Пострадавшие в старых, заброшенных шахтах и новых самодельных «копанках» в их число не входят. На самом деле этих рудников как бы не существует, и если кто сломал в них шею, то исключительно по собственной вине. Но если бы такая статистика велась, чиновники ужаснулись бы масштабам беды. Драмы, подобные кировским, сегодня происходят на Луганщине повсеместно. Аналогичные истории, правда, с разными деталями, можно услышать в Стаханове, Первомайске, Брянке, Алчевске, Антраците, Красном Луче, десятке других городов и поселков, по которым прокатился каток под названием «реструктуризация угольной отрасли».

— Согласно этому плану в Луганской области за последние годы закрылось 42 шахты, — рассказывает заместитель начальника Луганского УБОП Валерий Гайворонский. — Предполагалось, что, уйдя из горной отрасли, тысячи здоровых, крепких мужчин взамен получат рабочие места на других, новых предприятиях. Увы…

Произошло все с точностью до наоборот. Из трех миллиардов гривен, вложенных в закрытие шахт Донбасса, по свидетельству председателя Счетной палаты Украины Валентина Симоненко, 154,5 млн. гр. использованы незаконно, а 157,7 млн. — неэффективно. За этими довольно корректными формулировками просматривается грубая и жесткая правда — львиная доля шахтерских денег, по сути, украдена. Становится понятно, почему было отвергнуто первоначальное предложение Всемирного банка — решить проблему дальнейшего трудоустройства горняков путем целевых денежных выплат. Ну получил бы шахтер 10 тысяч долларов подъемных, что бы тогда «имел» украинский чиновник? Отказав рабочим в праве самостоятельно распорядиться своими финансами и своей судьбой, государство пообещало на эти деньги создать новые рабочие места и предприятия. И снова обмануло: до сих пор ни на то, ни на другое не выделено ни-че-го!

Не дождавшись милости от властей, шахтеры, как мичуринцы, решили взять ее от природы сами. Сначала вспомнили о старых, чуть ли не дореволюционных выработках. Затем чью-то светлую голову осенило: не стоит лезть так глубоко. В Донбассе есть места, где угольные пласты выходят практически на поверхность. Достаточно снять слой грунта в два-три метра, и перед тобой целый карьер. Правда, нужна техника, хотя бы бульдозер. Кроме того, поверхностный уголек по возрасту молодой и низкозольный, в печи от него толку мало. Значит, надо его обогащать, а эта процедура возможна только на специальной обогатительной фабрике. В общем, неорганизованному шахтеру в одиночку с этим процессом не справиться. Но ведь его можно организовать. И такие умельцы нашлись в огромном количестве и во множестве районов — Антрацитовском, Славяносербском, Лутугинском и т.д. и т.п. Поскольку схема «левой» добычи угля везде одна и та же, рассмотрим ее на примере Перевальского района.

— В Перевальском районе скооперировалось несколько местных руководителей, — рассказывает начальник отдела УБОП в Луганской области Валерий Гончаров. — Они облюбовали огромный холм на землях Бугаевского поссовета и протрубили сбор граждан, желающих заработать. Учитывая, что в Перевальске с трудоустройством сложно, проблем с кадрами не возникло. Землю разделили между бригадами, и с конца апреля работа закипела.

К сентябрю холм походил на изрытый ходами муравейник. Некоторые выработки тянулись на 15 метров в глубину. У кого сложно с воображением, посмотрите на четырехэтажный дом и представьте его в земле. Только без ступенек и лифта. Уголь в самодельных «копанках» рубится дедовскими обушками, на поверхность подается при помощи железных канатов и примитивных деревянных воротов по типу колодезных. Тара — кто какую приспособит: мешки, тазы, есть даже ванна из городской квартиры, поставленная на колеса. Разговор о технике безопасности здесь вообще неуместен, на ее соблюдение нет ни времени, ни средств.

— И сколько же угля можно выдать на-гора в таких условиях? — спрашиваем у рудокопов, которые при виде милицейской машины попытались разбежаться в разные стороны, но вскоре все же вернулись к своим норам.

— А это кто как работает. Один за сезон рубит 50 тонн, другой в три раза больше, — вводят нас в курс дела «нелегалы». Пока мы знакомились и осматривали подземное хозяйство, из села прибежала женщина и с ходу перешла в наступление: «Что, очередные контролеры приехали? Вы думаете, наши мужья от хорошей жизни свое здоровье гробят? Тут в основном безработные, а у всех семьи, дети. На что жить? Ну, заработают они копейку, так и ту норовят отнять…»

Жаждущих приобщиться к плодам шахтерского труда действительно хватает. Требуют откупную некоторые проверяющие. Наезжают бандиты. Для переговоров с ними здесь даже вывешен белый флаг. Не прочь нагрести «шарового» уголька из чужой выработки и свой брат безработный. Поэтому на некоторых лазах стоят решетки с замками.

За тонну добытого горняками топлива «хозяева» платят им 40 гривен. Но вывоз угля в Перевальск, на специальную площадку, рудокопы оплачивают сами, шофер пятитонного КамАЗа берет за ходку тоже сороковник. Рабочий день длится 10—12 часов. Естественно, болезнь, травма — твои личные проблемы, как, впрочем, и гибель. С учетом всех этих обстоятельств заработки и в самом деле получаются весьма скромные. Работодатели же купленный у шахтеров уголь потребителю продают в три раза дороже и оперируют не тоннами, а вагонами и эшелонами.

Вот только один факт из милицейской хроники: «При проверке хозяйственно-финансовой деятельности одного из ООО, действующего на территории Иллирийского сельсовета Лутугинского района, выяснилось, что 42-летний директор занимался незаконной разработкой угольных пластов в трех карьерах. С августа по октябрь текущего года здесь добыто 49 вагонов угольной массы. Против него возбуждено уголовное дело по признакам ст.240 УК Украины за нарушение правил охраны недр». Вполне возможно, директора накажут, хотя, как говорится, это не факт. Но принесет ли такая мера утешение рабочим?

Один из оперативников пожаловался, что его чуть не побили собственные родственники, когда узнали, что он участвовал в закрытии «левой» шахты. «Ты, что ж, не понимаешь, у людей других источников доходов нет!» — втолковывали милиционеру очевидную для Донбасса истину.

Наверное, она очевидна не для всех?