Голосеево — одно из украшений Киева, его легенда, огромный лесной массив, оказавшийся волей людей далеко не на окраине столицы.
Когда пятьдесят лет назад мы переселились на окраину этого леса, даже отдаленность мест работы не портила радости от ощущения свежести и напоенности воздуха лесными ароматами после душного города. Дышалось здесь легко и свободно.
В те годы я сбегал по нынешней улице М.Рыльского к трамвайному развороту на Голосеевской площади и доезжал до Байкового кладбища, которое пересекал зимой и летом по дороге в Тубинститут. Возле нижнего пруда с удочкой на парусиновом складном стульчике частенько сиживал Максим Тадеевич, неподалеку стоял возле черной машины водитель, хотя до нынешнего музея, а тогда дома поэта, нужно было только подняться по крутой лестнице, негласно носившей имя знаменитой бригадирши Марии Демченко. Возраст Рыльского, увы, уже был не тот…
Лес в те годы использовался на все сто. По утрам я успевал бегать к озеру с верным другом эрдельтерьером Зеро. В лесу гуляли с сыном жена и бабушки — сначала с коляской, потом за ручку… Сын с приятелями рос среди этих деревьев и озер, ходил на «Кумпол» — одну из местных возвышенностей, освоил нижнюю и верхнюю дороги к озерам, потом этот же путь прошел и внук…
По нижней тропе мы ходили за грибами, правда, даже в те годы достаточно редкими, там же было несколько родников, где можно было напиться чистейшей студеной водички и даже набрать ее домой.
По верхней дороге ходили в основном приезжие горожане и студенты Сельскохозяйственной академии, позже ставшей Аграрным университетом, а ныне сменившей свое название на Национальный университет биоресурсов и природопользования Украины.
После 1986 года мои соседи-физики ходить в лес, а тем более купаться в озерах, не рекомендовали. Да и спускаемая в лес под большим напором вода из внешнего контура местного реактора (а ее спуск продолжается и по сей день) доверия не вызывала.
А лес на глазах хирел.
Заболачивались дорожки в его приозерной части, размываясь еще и этой самой водой, никто не убирал бурелом, деревья гнили, вековые дубы рушились, уровень воды поднимался — ее стоки не расчищались, исчезали источники… В лесу появились многочисленные бомжи, они тащили сюда с местных помоек разную дрянь — тряпки, пластик, двери, выброшенную мебель. Некоторые даже отрыли себе небольшие пещеры, где отсиживались до холодов.
Да и горожане повадились в лес на пикники, разжигали костры, также сносили на свои «стоянки» строительный хлам и поваленные деревья, оставляли после себя горы объедков и посуды. Некоторые уже умудряются въезжать в лес на машинах, а никому из власть предержащих до этого нет дела, милиция же предпочитает ездить по асфальту, никуда с него не сворачивая.
И все же до недавнего времени хоть какой-то порядок в лесу поддерживали сотрудники Голосеевского лесничества, официально именуемого лесопарковым хозяйством Конча-Заспа. Но вначале была продана под строительство некоей посольской резиденции часть его территории с куском леса, а сейчас, судя по всему, и само лесничество: появилось объявление, что эта служба переехала в город, на территорию
какого-то автохозяйства. До передислокации работники лесничества поддерживали в чистоте по крайней мере детскую площадку, примыкающую к самому учреждению, украшали резными столбиками, складывали из бревен избушки, затейливые скамейки, выставляли оригинальные призывы не сорить, беречь уникальное Голосеево, даже однажды выставили ствол дерева, раненого во время войны… В самом лесу изредка проводили санитарные рубки, да и непогашенные костры было кому тушить.
И вот теперь лесничество фактически ликвидировано, чьи-то хоромы встанут на его достаточно завидной и обширной площади. Чем это чревато для леса, думаю, объяснять не нужно.
А пока здесь и в прилегающих дворах жилых домов хозяйничает по вечерам нынешнее поколение студентов-аграрников, чьи общежития примыкают к лесу. Здесь, в двух киосках рядом с остановкой транспорта, можно купить все — пиво, напитки покрепче, чипсы и прочие закуски, бутылками и обертками от которых славное студенчество засоряет лес, детские площадки, придомовые скамейки и все пространство вокруг них.
Что мешает руководству университета пройтись вечерком в радиусе двухсот метров вокруг своих общежитий и окрестных жилых домов, посмотреть, как проводит время будущая надежда сельскохозяйственной науки и практики, и уж если не принять решительные меры по искоренению вредных привычек в студенческой среде, то хотя бы отправить многотысячный коллектив студентов и преподавателей на расчистку природной жемчужины города, убрать, осушить, привести в образцовый порядок «свой» лес, взять его под официальную опеку, применив на практике свои знания, направлять сюда в выходные дни студенческие отряды?
Голосеевская беда не за горами — все глубже становятся овраги, ранятся стеклом люди и животные, гибнет молодая поросль, рубятся на дрова для костров деревья, а каждая прогулка в голосеевском лесу чревата опасностью от падающих веток и заболоченных участков.
Город наступает со всех сторон. Затянулась реконструкция Московской площади, и в часы пик (да и не только) вереницы машин идут в объезд лесной дорогой. Их выхлопы пропитывают свинцом обочины, и если лесничество действительно продано, а мифическое посольское здание наконец-то достроят и оно станет чьей-нибудь резиденцией, то в лес начнут внедряться и другие желающие — жить одновременно на природе и в городе хотят многие.
Лес — бесхозный, никому нет до него дела, пожалуй, кроме живущих рядом. Не облегчит его судьбу и новострой — Тихвинская церковь с женским монастырем на ближайшем пустыре, ранее превращенном усилиями местной общественности и зеленостроя в сквер. Зеленые насаждения обнесены забором и уничтожаются, несмотря на протесты местных жителей и письма к Леониду Черновецкому, митрополиту Владимиру и другому светскому и церковному начальству.
Необходимо срочно запретить строительство в лесной санитарной зоне, а если таковой нет, — учредить.
Нужно спасать город и его лес от варваров. Здесь нет альтернатив: либо они нас, либо мы — их. Последнее явно предпочтительнее!
P.S. Неподалеку от проданной части лесничества, огороженной массивной стеной, чудом уцелела в лесу одинокая солдатская могилка — эхо боев в лесу, когда-то изрезанном окопами и окопчиками (здесь проходила линия обороны Киева). Могилка, в принципе, не заброшенная, но надпись на латунной табличке почти неразборчива, цветов нет. Кто-то сварил каркас могилы и металлическую пирамидку, оградка целая. Но место ли ей здесь, этой памяти о неизвестном солдате, чудом поддерживаемой уже более полувека? Не следует ли перенести ее в место официального захоронения участников последней войны, не полагаясь на добрых людей и на авось? Ведь расположена она среди мусора, объедков, а что с ней будет дальше, как и с самим лесом, никто не предскажет…