В этом году «Золотой Лев» (Международный театральный фестиваль, во Львове состоявшийся с 20 по 30 сентября) «крутился», главным образом, вокруг, условно говоря, духовно-религиозной темы. Стоит лишь бросить взгляд на афишу фестиваля: «Иисус любит тебя» (Театр современного балета, Голландия-Португалия), «Смерть в соборе» (Венгерский театр из украинского города Берегово)...
Репертуарным указателем для остальных участников стал спектакль «Дорога в Дамаск» Духовного театра «Воскресіння» из Львова, главреж которого является и директором фестиваля. Трилогия
А.Стриндберга, сыгранная «Воскресінням» за полтора часа, в СНГ не публиковалась, поэтому позволю себе сделать микролибретто этого спектакля. Некий известный у себя на родине, в Швеции, поэт под именем Неизвестный проделал путь из пункта «А» («Атеизм») в пункт «Б» («Богопризнание»). Начиная как истый ницшеанец со слов «Я плюю на богов!», Неизвестный завершает сожалением, что его и его спутницу Ингеборг, которую он с какого-то времени воспринимает как Еву, изгнали из рая. Чтобы прийти к таким изменениям в своем мировоззрении, поэт должен был умереть, пройти сквозь чистилище, ад и снова возвратиться на грешную землю.
Это очень упрощенный пересказ - у драматурга все сложнее. А тут режиссер еще добавил своих сложностей, плотно упаковав сюжет в несколько слоев пластических, музыкальных, светоэффектных, декорационных и прочих символов. Использование знаковых элементов самых различных культур и эпох (от динамизированных фресок Древнего Египта и картины Мунка «Крик» до индуистского храмового танца и поволжской топотухи) обозначает не безвкусную эклектику, а - намек на духовную универсальность, на генетическое родство всех верований...
Театральные гурманы попали на настоящее эстетическое пиршество. Однако, боюсь, и они не в силах были переварить увиденное и услышанное. А для неподготовленного зрителя семантика спектакля оказалась вообще твердейшим орешком. Впрочем, и сама труппа вместе с режиссером и Стриндбергом, кажется, не знала некоторых моментов, связанных с избранной темой. В оригинале «Бытия», из которого цитируется «Ты вкусила от древа познания!», фраза полностью звучит так: «... от древа познания добра и зла, не вкушай от него...» А полная редакция сакрального стиха могла бы повлечь за собой решительный пересмотр оценок в спектакле. Потому как может оказаться, что познание вообще и познание добра и зла это не совсем одно и то же. Запрет мог бы не иметь агностического характера. «Плохое» и «хорошее» могут быть атрибутами только этики, почему-то нежелательной для людей.
Возможно, сущность театрального искусства состоит не в том, чтобы отвечать на вопросы, а только ставить их. Возможно, «Дорога в Дамаск» призвана спасать мир красотой мизансцен, костюмов, таинственных текстов и призывов прийти к Богу. Возможно. Только спектакль, осуждающий познание, отрицает одну из функций искусства, познавательную.
Между тем, ответ на парадоксальный вопрос о познании имеется в самом Святом письме, только в других разделах. В Новом Завете Иисус призывает людей познать (!) Бога. А под Богом, скажем, Евангелие от Иоанна предлагает разуметь «Слово», которое «было вначале». «Слово» же с греческого языка (именно на нем писалось данное Евангелие), где оно звучит как «Логос», переводится как «понятие», «суждение», «идея», «разум», «мысль»... А как можно познать «Слово», не познав добра и зла!
Как раз к «Слову» апеллирует Роман Виктюк, аргументируя то обстоятельство, что в его «Саломее», преподнесенной «Золотому Льву», усиленно эксплуатируется хореография и меньшее значение придается главному средству драматического театра - речи. Роман Григорьевич отважился постигнуть мистическую глубину Библии, на которую раньше вроде бы никто не обращал внимания: «Искусству дано понять, что было до Слова. Это было напряженное дыхание, из энергии которого потом уже возникло Слово. Впрочем, Слово в религиозном понимании давно уже потеряно. И только театр его может вернуть». Не стану анализировать высказывание, но театр как искусство, в отличие от науки держится в основном на эмоциях. И как театр будет преодолевать эту преграду, лично мне неизвестно.
Впрочем, методологическое новаторство Виктюка было не единственным эпатирующим моментом «Саломеи». Роман Виктюк, заявивший, что актеры его театра являются искренне верующими людьми, для постановки избрал пьесу Оскара Уайльда, запрещенную в самой Англии и царской России по требованиям христианских конфессий. А еще мастер Виктюк «сумел» примирить в своей постановке христианскую склонность к аскетизму со стремлением к наслаждениям и свободе. Возможно, оригинальное понимание режиссером «наслаждения» и «свободы» и дало ему творческое право назначить на роль самой Саломеи очень талантливую и симпатичную... Дмитрия Бозина. В том, что немалая часть львовских зрителей не приняла «Саломеи», Виктор Григорьевич обвинил Дьявола.
Ни вопросом изгнания людей из рая, ни тем, что было вначале, Гамлет, как известно, не интересовался. У него был собственный вопрос - «Быть или не быть?». Принца Датского можно считать первым экзистенциалистом. Не таким был принц из Театрального центра Автандила Варсимашвили. Жизнелюбивые грузины прикинули, что «быть или не быть» - вообще не вопрос: раз уж «есть», то пусть себе «будет». И сделали в заглавном монологе ощутимую купюру. Варсимашвили, следуя назиданию С.Есенина, сказавшего «В этой жизни умереть не ново...», решил не лишать Гамлета удовольствия жить. Сам же принц датский с неистовым грузинским темпераментом сказал своим оппонентам: «Не быть!» - и из умницы-интеллектуала (ходил по сцене в очках, толстовке и с книжками) превратился в заурядного киллера. Но творческий коллектив Центра не счел это грехом, как будто буквально понимая ветхозаветный наказ «не вкушать от древа познания добра и зла», и в работе над «Гамлетом» не пользовался понятиями «положительный» и «отрицательный». Каждый из персонажей просто преследует собственные интересы. Грузины, учитывая опыт Стуруа, на Шекспире зубы съели. Это им, наверное, дает право читать «Гамлета», театральную библию, с собственным акцентом.
Чем бы мог удивить «Золотого Льва» литовский «Гамлет», творение режиссерских рук Некрошюса, можно только догадываться. На вопрос: «Быть на фестивале во Львове или на гастролях в Швейцарии?», - принц вильнюсский ответил: «В Швейцарию!.. В Швейцарию!..» Но литовскую сценическую речь львовяне все же услышали, правда, - в исполнении Малого драматического театра из Вильнюса. Вильнюсский Малый давал «Маскарад», срежиссированный Р.Туминасом. Зрители могли пользоваться аппаратом синхронного перевода, но многие этого сознательно не делали. Искушенная публика предпочла сосредоточиться не столько на том, «что» делают актеры, сколько на том, «как» им это удается. А сосредотачиваться было на чем. Процессу концентрации внимания способствовало пространственное решение спектакля. Римас Туминас погрузил сцену в черные одежды, все декорации свел к трем пьедесталам - двум небольшим круглым и одному массивному прямоугольному. Актеры вполне комфортно себя чувствовали на ногах, обживая пьедесталы, валяясь по полу... Даже в карты Арбенин с Казариным перекидываются стоя. И Нина умирает стоя на пьедестале, превращаясь в надгробную скульптуру...
Полная внешняя условность, с избытком компенсируемая работой актерских душ. Реалистической актерскую игру назвать, наверное, нельзя. Это, скорее, гиперреализм. Но даже сам К.Станиславский не смог бы произнести после «Маскарада» свое сакраментальное «Не верю!» Особенно хорош был Казарин. Актер Регимантас Адамайтис с позволения Туминаса играл придурковатого самца. Играл настолько блистательно, что вся декоративная позолота в зале львовской оперы, где проходило представление «Маскарад», поблекла... Порой эксцентричность Казарина затмевала весь трагизм литературной основы «Маскарада»... Характерные роли всегда более выигрышны. Хотя и сам Арбенин в исполнении Арвидаса Даршиса был великолепен: держать паузу в три минуты, чтоб в зале не слышны были даже шорохи, это, знаете ли... не голосовые связки надрывать!
У литовцев не было никаких проблем ни с формой, ни с содержанием. Проблемы были только с пожарниками. Бюрократы в медных касках наотрез отказали Вильнюсскому МДТ использовать установку, «плюющуюся» горячим «снегом» (лохмотьями из целлофана). Оргкомитетчикам нужно было беспокоить киевских бюрократов в минкульте, чтобы спектакль не потерял своего решающего выразительного средства. «Снег» позволял актерам быть детьми, передать игровую атмосферу «Маскарада», «охлаждать «страсти» и... сделать оправданной ключевую метафору спектакля - снежный ком. Он из небольшой снежки («красной нитью» проходящей сквозь весь спектакль) скатывается не буйно помешанным слугой в глыбу, способную придавить человека. Это визуальный график, передающий, как «незначительное» подозрение, спровоцированное гордыней (одним из тягчайших грехов), доходит до размеров преступления.
Содержание спектакля «Сinemа», привезенного на «Золотой Лев» польским театром КТО, совершенно нерелигиозно. Если я с остальными зрителями правильно «раскусил» авангард этого спектакля, то он, спектакль, вообще демистифицирует представление о жизни. Труппа не слишком серьезно отнеслась к человеку, к традиционным ценностям. Вместе с тем присутствие «Синема» на фестивале с обозначенной духовной направленностью все же можно признать уместным: добрая часть сцен выстроена на ироническом переосмыслении фрагментов из... Кинобиблии - сборника классических голливудских фильмов.
Спектакль Молодого театра (г.Киев) «Автомобиль», как будто продолжая настроение «Синема», «проехался» по писательской «кухне». Началом действия «Автомобиля» послужил конец, который задумал положить своей карьере некий писатель. На этот раз не шведский, а - советский. (И это позволяет сказать, что «Автомобиль» курсировал рядом с «Дорогой в Дамаск».) Он (артист Алексей Вертинский) без намека на трагизм стащил все свое «литературное наследие» и полил его бензином. Зажигалка падает на школьную тетрадь и... «вспыхивает новое вдохновение» - литератор отталкивается от содержания детского сочинения и пытается создать «оригинальный» сюжет.
На глазах у публики появлялись новые персонажи, обстоятельства, моменты биографий, сюжетные повороты... И это оказалось неожиданно весело. То, что для вымышленного писателя составляло проблему, для автора «Автомобиля» становилось творческой находкой.
Казалось бы, «писатель» уже «выносил» новую «нетленку»... Казалось бы, и вдохновение пришло... И вот уже лихорадочное стучание по клавишам печатной машинки... А все равно - не то!.. Искусственно, из пальца высосано... На большую литературу не тянет. Полный депресняк. Герой срывается на воспоминания о прожитом... Текст ложится легко, чувства глубокие и искренние... Не зря считается, что настоящее искусство может родиться только из лично пережитого... Герой ничего такого уже не замечает. Он считает себя плохим писателем... С талантливыми людьми заниженная самооценка случается. Он вспоминает, что Нерон поэта казнил только за то, что тот был бездарным... В сумбурной голове решение зрело недолго - писательские руки поливают собственное тело из той же канистры. (Вот уж действительно, если перефразировать Александра Сергеевича: «Над вымыслом бензином обольюсь...»!) Конец несчастьям? Да, но без фатального исхода. Самоинквизиция не состоялась. Герой вспоминает, что он был счастлив... мальчиком... когда мама купила ему синий игрушечный автомобиль... И - о, чудо! Герой находит то зернышко, из которого он взрастит древо, действительно стоящее познания лучших.
После спектакля, как водится, состоялся «театральный разъезд». Тронутые увиденным продвинутые зрители сходились во мнении, что «Автомобиль» является исповедью. А я даже не побоялся возвести спектакль в разряд евангелия (неканонического, конечно) от Стельмаха. Почему нет! «Голгофа» была. «Воскресенье» было. Было и «откровение»: внешне непыльная работа писателя оказалась адской каторгой; творение в жертвоприношение требует всего творца; художники - это особенный подвид гомо сапиенса, ведущего свою генеалогию не от неандертальца, а от ребенка (это в драматурге откопал режиссер Славинский, покрасив печатную машинку в тот же синий цвет).
Р.S. Автор настоятельно просит не путать сюжет статьи и фабулу фестиваля. Спектакли в афише выстроились совершенно в ином порядке. «Автомобиль», сыгранный в числе первых, лично для меня, человека текста, стал приятной точкой в размышлениях» о фестивале. «Маскарад» принял на себя роль кульминации «Золотого Льва», забрав главные призы сразу по четырем номинациям: «За лучший спектакль», «За лучшую режиссуру», «За лучшее оформление» и «За лучшую женскую роль», доставшуюся исполнительнице роли Нины Адрия Чепайте.