Находящиеся в острой зависимости от прекрасного наконец-то получили психологическую сатисфакцию — возможность попирать его ногами. Спустившись с небес на землю, живопись украсила пол ЦСИ при НаУКМА. По ней можно и даже нужно ходить — к конструктивному нигилизму нас подталкивает польский маэстро Леон Тарасевич. Прежде чем решиться на такой радикализм мы задумываемся — что сей шаг означает для художника, живописи и нас самих. Это и есть тема нашего разговора.
Равно как приятно ли быть заложником цвета и одновременно адептом культа цвета- цветопоклонником — вместо привычной и безопасной роли наблюдателя. В новом качестве мы ощущаем себя в цветопространстве Тиберия Сильваши. Не мелочась, Сильваши сплошь покрывает живописью стены одного из залов ЦСИ. И находит вход в новое измерение — искусственное, но подлинное.
Факт расписывания стен впечатляет. Но еще более впечатляет то, какие стены отданы во власть цвета — цитадели contemporary art, относящегося к «анахроничной» живописи, мягко говоря, прохладно. В том, что куратор Юрий Онух спровоцировал диалог двух известнейших живописцев Украины и Польши, можно усмотреть проявление новой широты взглядов на современный художественный процесс.
Монументальные дела рук Сильваши и Тарасевича с подмастерьями — синий грот и переливающиеся цветом рельефные борозды вспаханного «поля» (как подсобный материал сгодятся и эти, не первой свежести метафоры ) — разные, как ночь и день. Более удачное сравнение — порядок и гармония. Тарасевич, которого критики называют приверженцем идеального порядка, идет проторенными путями. Он практикует живопись в архитектурном пространстве с 1985 года. Рационально выстраивает идеально выверенные цветоконструкции. Уникальный авторский жест, с его же слов, не столь важен, главное — «ровно нарисовать полосу». Сильваши ставит больше на индивидуальное начало и легкость живописного дыхания. Интуитивно гармонизирует цвет, избегая жестких решений. Отсутствие солидного опыта стенописи компенсируется импровизационностью еще не застывшего языка. Каждому — свое, и муки творчества, и механистичность привычки при контрастном сопоставлении выигрывают.
С первого взгляда ясно — мы сталкиваемся с чем-то новым. Инерционному восприятию мешает чувство преступления неких рамок. Это не просто декорирование пространства, не просто монументальная живопись, не просто эстетическая эмоция… Что же тогда? Напряжение вызывает то, что живопись уже не видимость, она становится первичной реальностью. Покидая виртуальное, переходит в трехмерное физическое пространство. Оно поглощает зрителя без остатка. Магнетизм имманентного пространства, цвета усиливается во сто крат.
Нелегко выйти из синего зала Т.Сильваши, что-то невидимое удерживает тебя. Цветовое пространство, внутри которого оказывается замкнутым зритель, получает над ним неограниченную власть. Таков окончательный итог эмансипации цвета.
Куратор Ю.Онух собирался поэкспериментировать в этом проекте с нелегким для произношения словом «десакрализация» — живопись должна была низвести исторически и художественно значимую архитектуру староакадемического корпуса Киево-Могилянской академии до профанного уровня. Все получилось с точностью до наоборот. Подозреваю, что цветопись — игра без правил и рычагов контроля. В «гроте» Сильваши нас окружают рой культуральных ассоциаций, они неискоренимы, поскольку заложены в генетической памяти. Невозможно абстрагироваться от символики цвета. Синий — говорит (или молчит?) о непостижимом и трансцендентном, это — символ божественной мудрости и божественной тайны. Да и сама инсталляционная идея колодца, связующего звена между сакральным и профанным мирами, куда уж более архетипична.
Интенсивность колористических переживаний, прореагировав со случайно выловленным из кураторской концепции словом, выпадает в осадок выводом из разряда прописных истин. Живопись как диалог художника и цвета никогда не будет десакрализирована. Отделена от культа, очищена от всех посторонних смыслов — но не десакрализирована. Предел ее эмансипации все-таки существует. Живопись может быть очищена от всего, кроме цвета, а этого достаточно для того, чтобы быть последним прибежищем идеального в искусстве.
Т.Сильваши на пресс-конференции поделился своим самоощущением. Живописец — транслятор цвета, отрекающийся от личного в момент творчества. Лишь забывая о собственном «я», постигаешь онтологическую сущность цвета. Позволительно ли это интерпретировать, как рецидивы мистического опыта? Думаю, да, живопись — получение откровений свыше, укрощение внешнего и внутреннего хаоса, а значит, тоже религия. Религия цвета. Вполне естественный ход событий — свято место пусто не бывает, и для некоторых приверженцев живописного дискурса его занял цвет.
«Идеальным материализмом» или «материальным идеализмом» — кому как больше нравится — называют образы Л.Тарасевича. Они живы напряжением между абсолютной визуальной ясностью и стоящим за ней невысказываемым смыслом, укорененным никак не в сфере профанного. Идеальный компонент никуда не улетучивается, даже если живопись оказывается у нас под ногами. Царица искусств не теряет своего достоинства. Прохаживаясь по «полю» Тарасевича, мы думаем не о смерти живописи, а о ее возрождении в новом качестве — чему и служат попытки художника нарушить все и сразу конвенции обычного видения.
Странная во всех отношениях выставка, цветовая революция в ЦСИ. Немного грустно, что современное искусство игнорирует вечность. Через два месяца, с началом нового выставочного сезона, стены вновь станут скучно белыми и будет свернут роскошный «ковер» Тарасевича. В назидание потомкам останется только видеохроника креативного процесса. Сами авторы, живущие динамично, относятся к неизбежному легко. «Я использую любой подвернувшийся случай, счастливый шанс работы в архитектурном пространстве», — говорит Л.Тарасевич. Что за этим воспоследует — в порядке вещей. Мы же постараемся не упустить свой счастливый шанс видеть недолговечные шедевры.