Накануне нового и необычного 2000 года мир стремится подвести черту под непростым ХХ столетием, а заодно попытаться угадать, чем будет жить человечество в следующем тысячелетии. Артисты и художники, философы и писатели не только вследствие определенной новогодней протокольности, но и в силу творческой страстности не упускают счастливую возможность доступными им средствами выразить отношение к смене столетий и тысячелетий. Наряду с серьезными историческими, фотографическими и художественными ретроспективами мир западной прессы буквально пресыщен аналитическими материалами, футурологическими предсказаниями и концептуальными схемами видения будущего тысячелетия. К сожалению, эта интеллектуально-художественная волна пока совсем не коснулась пределов Украины. У нас набившие оскомину административно-показательные «конкурсы-фестивали» типа «Людина року» или «Золота ера» с их загадочными «рейтингами», претендуют на утверждение некоторого стандарта светской и интеллектуальной жизни, подведения «итогов года». Но хутор останется хутором, даже если первые и богатые хуторяне одевают смокинги и вечерние платья, а их коллеги в зале вооружены мобильными и немобильными средствами коммуникации и «разборок». Тем приятней писать о выдающейся выставке конца ХХ столетия, в рамках которой звучала Украина, где были выставлены работы украинца Ильи Кабакова.
Речь идет о выставке «Поля скульптур 2000», которая проходила в Париже, на Елисейских полях. Для парижан подобные артистические акции вовсе не в новинку. Тем не менее выставка современной скульптуры на Елисейских полях была особенной и очень непростой для восприятия. Поэтому я бы не решилась дать исчерпывающий анализ скульптур, представленных на ней, а ограничусь лишь представлением отдельных произведений и попытаюсь зафиксировать эту выставку как определенный феномен смены отношений между искусством и жизнью, характерный для нашего времени.
Для этого давайте представим себе масштабы и само пространство выставки. В ней участвовали художники со всех континентов, представившие 52 работы. Чудо Елисейских полей заключается даже не в красоте самой авеню, сейчас предельно коммерциализированной, а в виртуозности почти виртуальной перспективы (пирамида Лувра - сад Тюильри - площадь Согласия с египетской колонной - Триумфальная арка - арка Дефенс), частью которой она является. Вписанность скульптуры в свободную и гордую раскрытость внешней перспективы Елисейских полей, естественно обуславливает готовность к прокладыванию таких же перспективно-свободных смыслов во внутреннем пространстве зрителя.
В результате перемещения объектов искусства из залов музеев и специально предназначенных пространств в пространство улиц и открытых площадей просто на глазах превращают самые сложные и «концептуальные» объекты в жанр популярного (в смысле народного) и диалогичного искусства, способного вызывать сильные эмоции и неожиданные ассоциации, используя очень простые средства и материалы. Шум машин, обрывки разговоров прохожих, смех детей, звон падающих монет, скрежет тормозов полицейских мотоциклов - все это добавляет и продолжает смысл представленных современных скульптур-инсталляций.
Скульптура в истории человечества всегда несла на себе две функции. Первая - служила увековечиванию и усилению образа власти и, во-вторых, была неотъемлемой частью культа памяти событий и людей ушедшего прошлого. Впрочем, обе функции были связаны между собой. С изменением функции памяти и образа власти в современном мире, потребность в личностном видении как власти (и политики как мировой сферы реализации власти), так и содержания памяти всего человечества, все же не отменена. Кроме того, как совершенно справедливо пишет философ и критик искусства Ив Мишо, ХХ столетие привнесло в «искусство памяти», каким является скульптура, по крайней мере, три новых измерения. Во-первых, очень острым стало понимание того, что травмирующие память исторические события не стоит однозначно мемориально закреплять. Во-вторых, сама по себе политическая и социальная жизнь в ХХ столетии часто приводила к тому, что живые люди, так называемые «массы», часто становились огромной живой скульптурой. И, наконец, в-третьих, ритм жизни современного человека обуславливает своеобразный феномен «забывчивости»: мы скорее нуждаемся в организаторе, нежели в лицезрении памятных скульптур.
Ко всем сложностям существования феномена памяти в современной мире, на которые указывает Ив Мишо, добавляется еще один. Я бы назвала его феноменом «забытой природы». Несмотря на все восторги от общения с природой, расцвет экологического туризма и т.д. современный человек большую часть жизни проводит в искусственной среде. Отсюда - жажда возвращения к простым естественным материалам, природным стихиям (камню, дереву, воде, свету), игра которых в сознании современных художников и зрителей обладает определенной космогонически-художественной и гуманистической ценностью. Огромная железная клетка с надписью «Spazio libero» («Свободное пространство») Микеланджело Пистолетто, представленная на «Поле скульптур», явилась прекрасным примером этого минималистского направления искусства нашего времени.
В связи со сказанным о природе современной скульптуры и в соответствии с самой структурой выставки все представленные на ней работы я бы разделила на три условные группы: первая, непосредственно обращающаяся к личностной перспективе и смыслам зрителя, вторая - толкующая на свой манер политические события нашего времени (очень яркий пример - огромный, 2,5 метра высотой, бронзовый френч под стеклянным колпаком китайца Чанго Сюи), и третья - играющая с чистыми формами и символами, которые пробуждают в зрителе невербализованные ощущения пространства и времени, то есть внутренний континуум существования личностных смыслов (стена из стеклянных сосудов с дистиллированной водой под названием «Проход» француженки Брижжит Наон; огромный плавающий самолет, «Scotch Gambit», Пономаренко; расцвеченные полосатые орифламмы Даниэля Бюрена, украсившие все пространство Елисейских полей).
Уже первый выставочный объект «Случайные прохожие, которых я встретил» - фотографии Брако Димитриевича, боснийского художника, живущего и работающего в Париже и Нью-Йорке, висящие на первых, со стороны площади Согласия, деревьях Елисейских полей, вводят зрителя в некоторый необычный контекст видения человеческой личности и восприятия информации. Мы уже давно привыкли к тому, что огромных фотографически-документальных изображений достойны лишь «великие» личности - руководители государства, звезды экрана, топ-модели. На двух огромных фотографиях Брако Димитриевича изображены лица обычных «людей с улицы», «прохожих», и их лица, оказывается, вызывают, пожалуй, большее соучастие и желание прочтения, нежели приевшиеся лица-маски упомянутых «великих». Эти лица-маски мы как бы в силу приличия обязаны уважать, ими восхищаться и предполагать в них некий смысл, даже если он там напрочь отсутствует лично для нас. А вот лица обычных людей, разве они не достойны спокойного и эстетического лицезрения? И кроме того, разве глядя на простое человеческое лицо вне клише, мы не стараемся глубже вглядеться в свое собственное, возвращая тем самих себя самим себе же?
Если фотографии Брако Димитриевича призваны дебанализировать видение человеческого лица «с улицы», то инсталляция Мохамеда Эль База «Х раз на Елисейских полях», 33-летнего марокканца, шокирует ухо, предлагая ему в обычной уличной ситуации услышать «необщий» текст. Представьте себе шесть телефонных кабинок, ничем не отличающихся от обычных, стоящих на Елисейских полях. Вы заходите в кабинку и берете трубку. Но вместо всегда готового «Как дела?» («Comment ca va?») вы слышите замечательный по красоте текст на французском, рассказывающий проникновенным мужским голосом, обращенным именно к вам, о глубинных переживаниях и психологических заметках автора композиции. Проникновенность замысла художника хорошо поймут те, кто хоть раз в жизни испытывал тошноту и буквально телесное недомогание от понимания того, что 90 процентов сказанных и услышанных нами за день слов - банальности, ничего не значащие привычные фразы, понимание которых не требует ни малейшего напряжения наших душевных сил.
Хотя банализация речи - явление универсальное и необходимое в истории культуры. Тем не менее для наших, посткоммунистических ушей, оно приобретает некоторые угрожающие размеры. Поэтому, скажем, моя реакция на это чудо дебанализации речи была гораздо острее, чем большинства французов, довольно вяло реагирующих не эту телефонно-звуковую скульптуру. Как нарочно, в этот день прямо напротив телефонных будок Мохамеда Эль База расположилась живая фигура неподвижной скульптуры в виде египетской мумии в позолоченном костюме. Родители и дети, столь падкие на новизну «египетской скульптуры» (парижане уже давно привыкли к фигурам а ля Чарли Чаплин и а ля Мадам Рекамье), скорее отдавали предпочтение этой камуфляжной фигуре, искусство которой заключается в многочасовом неподвижном стоянии (что, кстати вполне вызывает уважение, но не более), а не лабиринтам текста, льющегося из обычной, предназначенной для comment ca va телефонной трубке.
Простота и формальность - разные вещи. Что прекрасно продемонстрировала замечательная скульптура немца Стефана Балькенола «Человек на повозке». Среди роскошного елисейского пейзажа совершенно естественно и трогательно выглядел раскрашенный деревянный крестьянин (в полный человеческий рост) на самой настоящей повозке, огромные круглые кисти которого напоминали шарниры какой-то детской качели. Совершенно замечательное напоминание современным citadinам, городским жителям, о непреходящей простой ценности человека земли. И хочешь не хочешь, а напрашиваются родные параллели. Например, об уважении к «человеку труда», попросту говоря нашим украинским бабушкам, продающим «плоды земные» на так называемых «стихийных рынках». Трудно себе представить, что в ближайшее время в воспаленном мозгу кого-то из украинских художников может возникнуть добрый, человечный образ украинского крестьянина-труженика: ведь напрашивающийся неотъемлемый партнер этого образа - милиционер с дубинкой, отнимающий у бабушки корзинку, не очень вписывается в гуманистический пафос возможного произведения.
Наконец, в условной группе личностно-смысловых фигур следует назвать скульптуру «Памятник потерянной перчатке» Ильи Кабакова, украинца, уроженца Днепропетровска, живущего и работающего в Париже и Нью-Йорке. Эта скульптура - памятник симфонии человеческих чувств и ассоциаций, толчком для создания которой может быть самая обыкновенная забытая кем-то перчатка. Девять разных людей, разных личностей и характеров размышляют на тему этой перчатки. Тексты их размышлений на четырех языках (французском, английском, немецком и русском) расположены на девяти пюпитрах, окружающих эту скомканную красную перчатку, что создает впечатление прочтения некоторой партитуры. Завершающий монолог - текст брюзгливого критика, размышляющего над судьбами современного искусства: «Какое красивое пятно на зеленом, алый, яркий узор, какая свежесть. Никому это не нужно, теперь кругом одни «концепты», «абстракции», «инсталляции», прочая и прочая бездарность и глупость».
Впрочем, жизнь, как говорит психоаналитик в замечательном французском фильме «Соседка», обладает большим воображением, чем мы. И выставка на Елисейских полях дает тому прекрасное подтверждение. Самая открытая пространствам города выставка беднее, чем сам город. И смыслы, которые он ежесекундно спонтанно порождает, способны трогать и возбуждать наше воображение гораздо больше, чем самый изысканный концептуализм. Так вот, выставленные на Елисейских полях скульптуры располагались не только в центре пешеходной части улицы, но и в глубине парков и скверов, которые украшают начало Елисейских полей со стороны площади Согласия. Таким образом, зрители должны были постоянно перемещаться с пешеходной части в глубь парковых аллей в поисках затерянных выставочных объектов, которые не всегда было просто узнать. Очевидно, предполагая возможность конфуза, организаторы посчитали необходимым обозначить экспонаты выставки некоторыми условными табличками. Честно говоря, надобность в них возникала крайне редко, настолько выразительны сами скульптуры. И только однажды я лихорадочно стала искать отсутствующую табличку. Как раз напротив потерянной перчатки Кабакова, в глубине сквера, на скамейке ротонды спал вполне симпатичный бомж. Был ли он частью выставки скульптур, либо просто человеком без «фиксированного места жительства» (SDF, по-французски), я поняла не сразу. Потому что часовая привычка вглядываться в смыслы простых объектов, приобретенная по ходу ознакомления с выставкой, дала о себе знать. А чем фигура спокойного и даже умиротворенного молодого, укрытого вполне пристойным синим одеялом, но тем не менее - бомжа, спящего на обочине «самой красивой улицы мира», сама по себе не является произведением искусства жизни, обладающей столь богатым воображением?
Если искусство настоящее и жизнь состоит не только из лжи и обмана, тогда различие между ними в современном мире становится все более и более относительным. Если же жизнь полна лжи и притворств, а об искусстве нельзя и упоминать, не добавляя к нему «так называемое», то разрыв между ними колоссальный. Между красивым бомжем на Елисейских полях и скульптурой, выставленной там же, разница по сути ничтожна и уж вовсе несоизмерима с той пропастью, которая разделяет суррогаты зрелища, подсунутые нам художниками «от власти» и тысячами беспризорных детских глаз и грязных ручек, протянутых к нам в наших ежедневных поездках в киевском транспорте.
Может быть, когда-нибудь также станет очевидно, что прекрасные городские пространства древнего Киева могут быть пространством реального диалога жизни и искусства, столь характерного для культурной жизни Европы и Америки конца второго тысячелетия.