Странный - странник - страна спящих скал. Вернее, царица этих самых скал - так называется одна из последних картин Анда. Рокотовски загадочное лицо над платьем-дымкой, которое (платье) при ближайшем рассмотрении оказывается скалистой грядой.
Странник, вестник, мистификатор - постоянные мотивы Анда. Мешочек красного бархата, свисающий под другим, до боли знакомым, лицом в шутовском колпаке, - Сальвадор. А еще приделан колокольчик - можно дернуть и зазвонит. Мистификатору Сальвадору - мистификатор Анд. Звоните в Никуда!
В симпатичном двухэтажном домике «Нефа» при благоприятном стечении обстоятельств можно выпасть из пространственно-временного и каузального континуума. Выпасть Бог знает во что: в решающие моменты евангельской истории, застывшую музыку древнего рельефа или ошеломляющую ясность - прозрение вполне современного подсознания. Иногда так и обозначено: «Погружение в бессознательное». Субмарина. Почему ее когда-то назвали желтой? Знаешь? Тоже забивал?
Анд морщится. Человек строгих правил. Какие косяки? Работа день и ночь в тихой сосредоточенности. Комната-мастерская его напоминает каюту Немо или келью отрока при Петербургской академии XVIII века. Линзы какие-то висят, отражатели света из фольги, камни, ракушки на полках. Узелки на память - так Цветаева когда-то билетики хранила. Сети для мелькнувших состояний, конденсаторы мгновений. Алхимик состояний, вдохновений, преображений.
Удивительно ложится на современное сознание. И, естественно, подсознание. Ибо что современное сознание без под-? Жертвы масс-медиа, виртуальные пленники - Анд протягивает вам соломку тихой сосредоточенности. Это как Гребенщиков летней ночью на даче, а то и Моцарт.
Маковую соломку забвения, аутентики давно отзвучавшей гармонии. Только дай Бог мудрости и терпения дослушать, досмотреть до конца, не щелкнуть переключателем. Анд выстраивает кукольный домик старой, доброй деревянной рамы, обволакивает лессировками, нагнетает туманы-сфуматто - как давно забытый композитор-романтик.
Эти его зимние пейзажи с пеленой андерсеновского снега, где на киевских улочках брейгелевские фигуры, а у подножия такого узнаваемого Ричарда разыгрывается настоящая сказка. Ощущение, что ты заснул и проснулся вроде в знакомом, но совсем другом мире. Где только щемящая грусть и метель, и одиночество, и теплый свет в окне. Где один склоненный силуэт его постоянного героя-путника выражает больше...
Красиво слишком получается? Но Анд все время балансирует на грани. Бесстрашно, надо признаться, балансирует. Недрожащая рука. За ней - поколения и поколения академической образованности. Вышеупомянутый Дали тоже лихо писал. И мог бросаться с любых берегов в любые пучины.
Анд - дитя позднего времени, уставшего от пучин и катаклизмов. Гармонии взыскующего времени - так красиво раньше говорили. Анд красиво и пишет.
Лбом прислоняюсь к прохладной резной раме. Неужели еще кто-то так пишет? Темперные прокладки, ван-эйковские лессировки, энкаустика. Тихий шелест бесконечных страниц. Как называли старые рукописи с проступающими древними знаками-палимпсесты?
Анд Трисмегист, прирожденный герменевтик, вслушивается в давным-давно отзвучавшие мелодии, вытягивает их еле ощутимую ниточку-струну из хаоса забвения и выкладывает, как драгоценность, на бархатные подушечки своих странных картин. Археолог исчезнувших состояний, путешествующий сквозь века и культуры.
Ниточки натянулись и дрожат, ограждая, конструируя мизансцену трагедии. Анд - режиссер своего конструктивистского театра, где само пространство вибрирует в заданном темпоритме.
В последнее время эти нити обнажены и зримо проступают. Уходят предметы, реальность, которая, может быть, и случайна? Звучит лишь только музыка, ритм линий, объемов, плоскостей, переходящих, перетекающих друг в друга. Бесконечные метаморфозы реальности, воображения...