Подобно мощной птице взметнулся ввысь стремительный пассаж кларнета, чуть задержался на портаменто и вмиг воспарил над головами зачарованных слушателей прекрасной мелодией.
Словно гордая модель на смотре высокой моды, она неторопливо прошлась вдоль подиума регистров и тембров, и тут же уступила место подругам. Такие разные - меланхолично-задумчивые, грациозно-изящные, задиристо-насмешливые, они сменяют одна другую, но неизменно возвращается та - самая первая, всякий раз в ином облике, но всегда узнаваемая и прекрасная во всех превращениях. Какое разнообразие гармонических красок, мелодических узоров и линий! Какое богатство эмоций и настроений - от нежной лирики до безудержного веселья и, наконец, победного ликования, когда, построившись в праздничную колонну, все участницы смотра шествуют к торжествующему финалу.
Впервые этот парад волшебных мелодий состоялся 12 февраля 1924 года, в очередную годовщину дня рождения Авраама Линкольна, на концерте, который в шутку стали называть «Манифестом об освобождении джаза», потому что был он ознаменован первым исполнением «Рапсодии в голубых (блюзовых) тонах».
Наступление этого выдающегося события было предопределено Провидением еще 26 сентября 1898 года. Именно тогда, ровно 100 лет назад, родился Джордж Гершвин, композитор, сделавший нечто поразительное и немыслимое:
«Многие композиторы ходили вокруг джаза, как коты вокруг тарелки с горячим супом, ожидая пока он остынет, чтобы насладиться им, не опасаясь обжечь языки, поскольку они привыкли к тепловатой, дистиллированной жидкости, приготовленной поварами классической школы.
Леди Джаз, украшенная интригующими ритмами, шла танцующей походкой через весь мир, вплоть до эскимосов на Севере и полинезийцев на Южных островах. Но нигде ей не встретился рыцарь, который ввел бы ее как уважаемую гостью в высшее музыкальное общество. Джордж Гершвин совершил это чудо... Он - принц, который взял Золушку за руку и открыто провозгласил ее принцессой, вызывая удивление мира и бешенство ее завистливых сестер».
Так писал известный дирижер и музыкальный критик Уолтер Дамрош о фортепианном концерте Гершвина, но с полным правом эти слова могут быть отнесены ко всему творчеству Гершвина. Любовь к джазу, глубокое понимание этой ветви американского фольклора пронизывает все жанры, в которых работал композитор - песни, мюзиклы, концертные и сценические сочинения.
Черпая свое вдохновение из источника под названием «Джаз», Гершвин, возможно, и не подозревал, каким мощным потоком вернет он это вдохновение джазу. Вряд ли кто-то из композиторов прошлого и настоящего может сравниться с Гершвиным по числу сочинений, ставших излюбленными темами джазовых импровизаций. Среди тех, кто обращался к мелодиям Гершвина, гранды джаза самого высокого ранга: Бенни Гудман, Сидней Беше, Диззи Гиллеспи, Джерри Маллиген, Майлс Дэвис, многие другие и, конечно, несравненные Луис Армстронг и Элла Фитцджеральд.
Снобистски настроенные музыканты и музыкальные критики не считают Гершвина профессиональным композитором. Действительно, он не обучался ни в каком музыкальном учебном заведении, не имел диплома об официальном музыкальном образовании. Да и музыкой-то Джордж начал заниматься в некотором роде случайно, «перехватив» пианино, купленное для старшего брата - Айры. Но образованности этого «дилетанта» хватило бы на десяток профессионалов. Во-первых, в юные годы он имел прекрасных наставников - Хаммбитцера и Киленьи, которые научили его основам музыкального искусства и ремесла. Во-вторых, он всю свою жизнь не упускал случая взять уроки у каких-либо авторитетных музыкальных педагогов и специалистов. Достаточно назвать такие имена, как Герман Вассерман, Рубин Голдмарк, Генри Коуэлл, Джозеф Шиллингер. В-третьих, Гершвин постоянно занимался самообразованием, изучал творчество великих композиторов прошлого и своих современников. Он прекрасно знал Баха, Бетховена, Моцарта. Он, как немногие в то время, смог понять и по достоинству оценить творчество Арнольда Шенберга, Альбана Берга. Среди любимых композиторов Гершвина - Морис Равель, с которым его связывали взаимные чувства дружбы и симпатии, Клод Дебюсси, Игорь Стравинский. И наконец, Гершвин обладал колоссальной интуицией, музыкальной восприимчивостью, позволявшей ему постигать сущность творчества других композиторов и, заимствуя их технические достижения, переплавлять в своем воображении, создавая неповторимый «гершвиновский» стиль и колорит.
Гершвин был наделен необычайной работоспособностью и целеустремленностью, он четко определил свой путь в искусстве. С самого начала этого пути, когда он, добившись от родителей согласия на прекращение учебы в коммерческом училище, пошел работать за 15 долларов в неделю плаггером - музыкальным агентом в издательство Ремика, до вершин своей славы самого исполняемого и высокооплачиваемого (250 000 долларов в год) композитора США, Гершвин оставался верным поставленной цели. Цель эта - песня. Ради нее Гершвин разбирал фуги Баха, слушал лекции по гармонии в Колумбийском университете, штудировал трактаты и учебники по теории композиции, полифонии и другим музыкальным наукам. Потому что считал - только будучи образованным и знающим музыкантом можно создать настоящий песенный шедевр. Он восхищался песнями Ирвинга Берлина и Джерома Керна, на первых порах даже подражал последнему. Но искал свое собственное место среди мастеров жанра. И нашел.
Все песни Гершвина овеяны какой-то особой аурой жизнеутверждения. Все они несут в себе живое, теплое чувство. В них музыка органически слита со словами - огромное количество песенных текстов написано братом Джорджа Айрой, ставшим лучшим поэтом-песенником своего времени. Неожиданные ритмические и гармонические обороты, тональные сдвиги придают мелодиям особую рельефность и выразительность.
Как ни странно, не все песни были сразу поняты и приняты. Шедевр «Человек, которого я люблю» получил европейскую славу и лишь потом нашел признание в Америке. Знаменитая «Колыбельная Клары» - «Summertime», ставшая своего рода «Гимном джазменов Советского Союза», была довольно холодно встречена на первом спектакле «Порги и Бесс» в Ленинграде.
Но время все расставляет по местам. Сегодня песни Гершвина в разных интерпретациях, транскрипциях, обработках пользуются неизменной популярностью. «Лиза», «О, будьте добры», «Ко мне пришел ритм», «Сказочно», «Обнимаю тебя», «Человек, которого я люблю», «Summertime»... список можно продолжать и продолжать.
Кстати, об обработках. Темы песен Гершвина очень пластичны, они словно сами «просятся в импровизации». Это неудивительно. Гершвин был великолепным импровизатором. Импровизационность, одна из важнейших черт джаза, присуща и «Рапсодии в голубых (блюзовых) тонах», и второй рапсодии, и фортепианному концерту, и симфонической поэме «Американец в Париже». Сохранились записи гершвиновских импровизаций на темы собственных песен.
«Я никогда не видел человека более счастливого, буквально излучающего радость бытия, чем Гершвин, играющий на рояле свои песни. Импровизируя, он незаметно варьирует мелодию и с детской радостью, довольно улыбаясь, встречает восторженную реакцию слушателей». (Беннет Сарф).
«Он вытягивал какую-нибудь прекрасную мелодию из клавиатуры, как золотую нить, затем он как-бы заигрывал с нею, видоизменяя и жонглируя, пробуя на вкус, с неподражаемым озорством лепя причудливые узоры, связывая ее в узлы, чтобы затем развязать их и, наконец, швырял ее в поток постоянно меняющихся ритмов и голосов». (Рубен Мамулян).
Было бы ошибкой считать Гершвина «джазовым композитором». Сам он рассматривал джаз, как народную, фольклорную основу своего творчества. Гершвин был, возможно, первым, кто ощутил в народном творчестве североамериканских негров черты общенационального, общеамериканского искусства. Он говорил:
«Джаз - это выражение энергии Америки... Джаз - это лицо Америки, в том смысле, что он по-своему выразил нас самих... Больше, чем любой другой стиль музыкального фольклора, джаз вошел в плоть и кровь американского народа ...»
Ну, а чтобы проникнуть еще глубже в душу народа, следовало обратиться к истокам джаза - блюзам и спиричуэлс.
И поэтому, когда композитор созрел для написания широкого полотна - оперы из народной жизни, вполне естественным был выбор ее литературного источника - романа Дюбоза Хейуарда «Порги и Бесс».
Прообразом рыбацкой деревушки Кэтфиш-Роу стал для Гершвина Фолли-Айленд - островок в десяти милях от Чарльстона. Сюда, в снятую им хижину, привезли старенькое пианино, и Гершвин начал работу над оперой в «условиях, приближенных к реальным». Джордж стал своим для негров. Они охотно вступали с ним в беседы, даже приняли в свой хор, исполнявший спиричуэлс. Хэйуард, посетивший Гершвина на острове, потом писал: «Я никогда не забуду, как однажды вечером Джордж пел вместе с неграми и постепенно к их громадному восторгу, перехватил роль запевалы. Я думаю, что он был единственным способным сделать это».
Всякий художник, создавший шедевр, невольно сталкивается с проблемой - а что же дальше? К сожалению, часто - а может быть такова воля рока? - он не успевает ее решить. Моцарту не удалось завершить свой «Реквием». Чайковский ушел из жизни через две недели после первого исполнения Шестой симфонии.
После премьеры «Порги и Бесс», состоявшейся 30 ноября 1935 года, Гершвин не прожил и двух лет. Операция опухоли головного мозга оказалась запоздалой, и 11 июля 1937 года композитор скончался. Прожил меньше 39 лет - обидно мало. Но вновь приходят на память ассоциации - Моцарт, Шуберт, Шопен, Мендельсон... Ранняя смерть не помешала гениям утвердиться и сохраниться в памяти человечества, войти в бессмертие вечной жизнью своих творений. Так и Гершвин...
В 1955 году Арам Хачатурян написал: «Время - лучший судья. Восемнадцать лет прошло со дня смерти Гершвина. Тысячи сонат, симфоний и квартетов, написанных в эти годы, преданы забвению. Но музыка Гершвина живет и процветает. Она стоит в ряду той классики, которой справедливо гордится американский народ». Сегодня, когда исполняется 100 лет со дня рождения великого американца, эти слова столь же справедливы. И будут справедливыми всегда.