«Я вам не скажу за всю Одессу»

Леонид Утесов: очень личное

Со дня смерти Леонида Утесова прошло уж четверть века, но личность большого эстрадного артиста не стала тенью и не оказалась призрачным силуэтом на фоне наших стремительно меняющихся шоу-будней. Утесов — что на пленках, что на пластинках — тянет магнитом фирменной хрипотцой своего неповторимого тембра. Вот и в последнее время сразу несколько телевизионных ток-шоу поднимали «тему» его взаимоотношений с родной Одессой (якобы не любил, якобы сторонился и т.д.). Хотя сам Леонид Осипович в свое время называл себя «консулом Одессы в Москве». В Одессе обитает племянница Утесова — Майя Владимировна Молодецкая. Она практически не идет на интервью (опасаясь вторжений в судьбу своего близкого родственника), но для «ЗН» сделала исключение, вспомнив некоторые радостные и драматичные страницы жизни Утесова.

Он памятник себе…

Между тем у Одессы-мамы перед своим «блудным» выдающимся сыном есть один «должок»: увы, так и не решился вопрос о создании музея певца в родном городе, хотя говорили об этом еще в канун 100-летия со дня его рождения. Тогда эту идею громко озвучили Борис и Эдуард Амчиславские. Ныне они обитают в Америке. И, увы, многие экспонаты, реликвии, бережно собранные поклонниками Утесова, нынче находятся там же — за океаном. Пожалуй, за исключением орденов Леонида Осиповича, которые оказались в Литературном музее (рассказывали, что эти ордена было трудно пронести через таможенный контроль — и только поэтому они и остались у нас).

Есть также сведения, будто отец и сын Амчиславские за границей занимаются сбором пожертвований на музей Утесова. Когда этот процесс будет завершен, экспонаты вернутся в Южную Пальмиру и в квартире, где когда-то жила многочисленная семья Утесова, музей все-таки откроется. Кое-какая логика в подобных рассуждениях имеется, ведь собрать денег на благое начинание в Одессе очень трудно, а в обеспеченной Америке, пожалуй, легче. Вот только почему понадобилось вывозить все письма, фотографии, афиши, предметы на другой континент? Неужели они не могли храниться в Одессе у доверенных лиц, если уж не хотелось оставлять их организациям, фондам, наконец, властным структурам? Живущая в нашем городе племянница Леонида Осиповича Майя Владимировна Молодецкая очень сожалеет, что в свое время отдала личный архив в фонд так и не открывшегося музея. У нее остались только ксерокопии писем, написанных рукой дяди. Зная не понаслышке о безусловно искренней любви к наследию Утесова, которую испытывали и продолжают испытывать Борис Самойлович и Эдуард Амчиславские, я вполне понимаю, почему они удерживают уникальные вещи у себя. Но хочется верить, что и одесситы не отказались от осуществления благородной идеи и что открытие музея Утесова — всего лишь вопрос времени. Хотя и выросло уже несколько поколений, для которых Леонид Осипович — не более чем «старая, старая сказка»… Да, конечно, сегодня памятник Утесову стоит на Дерибасовской, и можно присесть на лавочку рядом с бронзовым дядей Ледей, но вот музыкальный автомат, из которого звучали его песни, уже нуждается в восстановлении. А без звучания этих песен впечатление уже не то. Леонид Осипович в одном из писем одесским родственникам с горечью писал, что Одесса была для него любимой, но вовсе не доброй матерью. И сегодня родной город словно отторгает память о своем сыне. Переименовали Треугольный переулок в улицу Утесова, но лучше бы оставили переулку историческое название и обустроили музей, как то планировалось двадцать пять лет назад, в квартире номер 7 дома номер 11. Может быть, пока не поздно, городским чиновникам от культуры и туризма стоит наладить дипломатические отношения с семьей Амчиславских и найти какой-то разумный компромисс, удобный для всех выход из создавшегося щекотливого положения? Завтра след наших земляков может и затеряться на другом-то континенте вместе с последними утесовскими реликвиями…

«Любил Одессу, но был на нее обижен»

— У Леонида Осиповича был старший брат Михаил и сестра Полина, с которыми я была более или менее близка. Знаю о двух дочерях Михаила Осиповича, одну из которых звали Наташей, имени другой не знаю. Живут они в Москве по сей день. Почему-то их не удалось найти, когда готовилась передача «Большая стирка» с моим участием. У Полины Осиповны были сын и дочка. Дочь уехала с мужем во Францию, а сын живет в Москве, зовут его Дмитрий Мирза, насколько я знаю, работает на телевидении. Осталась я, двоюродная племянница Леонида Осиповича (моя мама была его двоюродной сестрой, дочерью Наума, родного брата-близнеца его папы, Осипа Кальмановича), и моя сестра, которая живет сейчас в Германии со своим сыном, моим племянником Виктором Лютенко.

— Нет, никто. Хотя, по-моему, Наташа по паспорту Вайсбейн, дочь Михаила Осиповича. Сама по себе фамилия красивая. В переводе с идиш означает «белая кость»…

— Нет, Бога ради, никому абсолютно, что вы… Правда, в Ленинграде живет племянница Елены Осиповны, супруги Леонида Осиповича, Леночка Фрадкина. Она является дочерью композитора Фрадкина, с которым дядя был очень-очень дружен. Леночка была любимицей Леонида Осиповича, он посвящал ей стихотворения. Может быть, они имеют какое-то отношение к авторским правам, не знаю…

— Вы знаете, дядя Миша был очень серьезным, очень солидным, он был юристом по образованию. Тетя Поля, сестра-близнец дяди Леди, тоже была серьезным человеком — журналист, занималась научной деятельностью. В семье было девять детей, четверо ушли из жизни в младенчестве. Была еще тетя Каля, полное имя — Клавдия, полит­каторжанка, как в то время говорили, она эмигрировала в Америку, а после революции вернулась в Москву. Тетя Каля и тетя Паша умерли совсем молодыми.

— Я была у него в Москве всего два раза. В основном с ним общалась моя мама Юся Наумовна Молодецкая — они вели обширную переписку и очень дружили. Мама была близка ему по духу, ближе, чем все его родные. Мама прекрасно пела, писала прекрасные стихи, писала прекрасные письма, и дядя отвечал ей: «Спасибо тебе, так, как ты вспоминаешь о родителях моих, о своих родителях, никто не вспомнит!». У нее был такой же дар, как и у дяди, — мама славилась чувством юмора, до сих пор мои подруги вспоминают ее шутки, вошедшие в поговорки, не всегда очень приличные, поэтому повторить их в интервью не рискую… Сестра моя была в Москве у дяди несколько раз. В последние годы его внучатый племянник Виктор Лютенко общался с ним теснее других родственников, они ходили вместе в Дом кино и ЦДРИ. Витя провожал дядю в последний путь, нес его гроб на своих плечах. Мой последний к нему приезд состоялся в 1982 году, в январе месяце. Меня послали с целевой командировкой именно к нему. Я проработала много лет в историко-краеведческом музее. Говорили мы с ним тогда очень долго, с утра до позднего вечера. Мы остановились с мужем в гостинице «Россия», и я пришла к дяде Леде в гости.

— Вот перед нашей последней встречей я позвонила племяннику Виктору и сказала: «Ты знаешь, я тут подумала, что надо было бы записать голос дяди вживую». Он согласился помочь, приехал со мной к дяде, и мы записали на дядин бобинный магнитофон его обращение к одесситам. Он был очень рад этому предложению, хвалил нас: «Какие вы молодцы!». Ему хотелось высказать добрые пожелания своим землякам. И он три раза заставлял нас переписывать, говорил: «Нет, мне это не нравится, давайте сначала». Поэтому мы два первых варианта стерли, о чем я очень жалею. Но ведь никто же не мог подумать, что это его последняя запись, что его не станет буквально через месяц! Вот так мы записали это обращение к одесситам, и там нет ни одного фальшивого слова, ни одной фальшивой ноты. Он очень любил Одессу, хотя и был на нее обижен.

«Смерть дочери стала для него страшным ударом»

— Читая дядины письма, а он был всегда очень веселым, просто фонтан юмора, всегда находился в кругу друзей, шутил и в больнице, и в санатории, я видела между строк: жизнь у него была на самом деле очень грустная. Пока Леночка была жива, еще более-менее, а вот когда она умерла в шестьдесят втором году, он фактически остался один. Их дочь Эдит очень болела, у нее было тяжелейшее заболевание крови, страшная гипертония, и ее муж Альберт, известный в Москве кинодокументалист, тоже был очень болезненным. То он в больнице, то Дита в больнице. Дядя писал так: «Я в доме самый здоровый!». Ну и потом еще у мужа Диты было двое детей, мальчик и девочка, с ними тоже были сложности. Леонид Осипович мечтал, чтобы в доме звучали детские голоса, хотел, чтобы семья моего племянника с двухмесячной дочкой поселилась у него в квартире. Племянник говорил ему: «Дядя Ледя, зачем вам это, маленький ребенок будет часто плакать, беспокоить». А дядя все говорил о том, как ему хочется слышать детский голос… Так вот, когда дети Альберта подросли, сын остался в Москве и очень нехорошо, помню, относился к своему отцу, не навещал его, когда тот болел, даже на похороны не пришел, ни на папины, ни на дедушкины. А дочка вышла замуж за режиссера Эфраима Севелу и уехала с ним в Израиль. В связи с этим у дяди были очень большие неприятности, ведь шла «холодная война»… Уже были готовы все дядины документы на получение Государственной премии, но тут его вызвала Фурцева и объяснила: «Вот, ваша внучка выехала за рубеж…» — «Это не моя внучка, это дочка мужа моей дочери!» — «Все равно, она воспитывалась в вашем доме…». А если говорить о более ранних обидах, постигших его, то следует вспомнить историю с фильмом «Веселые ребята». Григорию Александрову вручили орден Красной Звезды, Любовь Орлова получила звание заслуженной артистки, дядя и его «Теа-джаз» — один на всех фотоаппарат «лейка». Несправедливость явная, ведь помимо того, что дядя исполнил центральную роль, он же и нашел композитора для фильма, забраковал плохие тексты песен, поручил переделать их Лебедеву-Кумачу. Сам по себе оркестр являлся основным действующим лицом фильма, к тому же на экран полностью перенесли спектакль «Теа-джаза» «Музыкальный магазин». Совершенно ясно, что без Утесова и его оркестра «Веселые ребята» выглядели бы совершенно по-другому и не произвели бы того фурора, который они произвели. Работая в краеведческом музее, я умоляла дядю предоставить для уголка, связанного с «Веселыми ребятами», этот фотоаппарат. Мы хотели повесить афиши фильма, среди которых были и английские, французские, поставить в витрину злополучную «лейку». Но дядя — ни в какую! Дескать, «лейка» еще хорошая, ею можно снимать. Я просила дать хотя бы футляр — не дал, дал несколько фотографий. А когда дядя умер, Витя пришел к Антонине буквально назавтра, но аппарата не получил. У Диты тоже жизнь сложилась не лучшим образом…

— Она значила для него все! Ее смерть оказалась самым страшным ударом для Леонида Осиповича. Она умерла в двадцатых числах января, а он — девятого марта, пережил ее совсем ненадолго. У Диты был очень своеобразный голос, и по сравнению со многими нынешними певицами ее вполне можно было бы назвать суперпевицей. Оригинальная, своеобразная артистка эстрады, которой многие не могли простить, что она находилась под крылышком папы. Она закончила школу-студию при театре Вахтангова, но в сам театр ее не взяли. Тогда папа и взял ее к себе, правда, в последние годы его заставили уволить Диту.

— Да кто его знает? Дита создала свой оркестр, собиралась ехать на зарубежные гастроли, но тяжелейший инсульт отменил все планы и в итоге оборвал ее жизнь.

— Общее образование она получила дома, причем очень хорошее. Дита знала французский, английский и еще некоторые иностранные языки, говорила, что это помогло ей в работе. Была общительной, веселой, по мере сил и возможностей.

Последний поклон землякам

— Борис Самойлович был недавно в Одессе, праздновал свое семидесятилетие. И я воспользовалась этим моментом, чтобы возвратить одно дядино письмо, которое наизусть помню. Там было, например, такое выражение: «Есть мамы хорошие и мамы плохие. Одесса была для меня плохой мамой». А еще там были строки, адресованные моей маме: «Ты самая моя любимая, самая дорогая, самая близкая, самая теплая».

И я просила, я умоляла Бориса Самойловича именно это письмо мне вернуть. Ему передали общие знакомые, что я ожидаю его звонка, он позвонил, я высказала свою просьбу. Позднее он прислал мне два письмеца, но ни одно из них не оказалось тем, которое я просила!

— Конечно, их достаточно много. Но расскажу об одном. У Леонида Осиповича был фанат в самом полном и самом лучшем смысле этого слова, мы с ним очень подружились. Буквально мальчиком он ездил за Утесовым по городам и весям, где только выступал его джаз-оркестр. Потом, уже повзрослев, он стал работать под Ленинградом директором Дома культуры и до сих пор, кстати, там работает. В этом Доме культуры давал концерты и дядин оркестр. В свободные дни этот фанат, зовут его Владимир Александров, работал в туристическом бюро. И как только он узнавал о дядиных гастролях по той или иной республике, собирал группу, и все ехали за Утесовым. Предпоследний раз были они не то в Сибири, не то на Алтае, помню, что где-то очень далеко. И дядя попросил Володю составить обратный маршрут его группы особым образом: «Сделай так, чтобы вы заехали в Москву, и зайди к нам. Что-то мне не понравился по телефону Леночкин голос». Володя поехал поездом, а дядя Ледя полетел самолетом, уже узнал, что Леночке очень плохо. И когда Володя пришел, дядя Ледя открыл ему дверь и говорит: «Леночки уже нет…». А надо знать, что Володя даже свою дочь назвал в честь Елены Осиповны. В 2005 году вдруг приезжает Володя в Одессу. Я просто опешила от неожиданности. Как раз собиралась на Джаз-карнавал, мой супруг уступил Володе свой билет. Именно тогда впервые прозвучало на Джаз-карнавале дядино приветствие к одесситам. На следующий год Володя снова приехал и зашел к нам. Смотрю, он весь дрожит: «Вы знаете, Майя Владимировна, я прямо с поезда зашел в Литературный музей узнать о судьбе экспонатов музея Утесова». Володя имел полное право интересоваться; в конце концов, он сам передал в фонд музея огромное количество афиш, на полстены. По словам Володи, в Литературном музее ему рассказали, что в бывшем Треугольном переулке уже открыт музей Утесова, где работает их сотрудник. Володя помчался туда. Выходит из этой злополучной квартиры мужчина и говорит ему: «Какой музей? Никакого музея здесь нет. Я здесь живу; я родственник Амчиславских». И ушел, причем очень разозленный. Подходит к Володе старушка-соседка: «Простите, я слышала ваш разговор, вы знаете, Эдик с Борисом Самойловичем в Нью-Йорке собирают деньги для того, чтобы выкупить здесь квартиру и устроить музей». Вот такая еще существует версия. Хотелось бы верить, но что-то останавливает меня…

Обращение Леонида Утесова к одесситам, записанное в январе 1982 года:

Друзья мои одесситы! Здравствуйте, мои земляки, море родное под голубым небом! Как я хочу стоять на сцене перед вами! Видеть ваши глаза, тепло улыбок, радость в глазах по поводу нашей встречи. Как был бы я счастлив… И, думаю, доставил бы вам радость, во всяком случае, хотел бы этого всем сердцем. Вот я сижу сейчас и вспоминаю: целая жизнь прошла, огромная жизнь, как туман. Все, что было, как будто и не было, все, чего не было, как будто бы было. Были и успех, и мечты, и волнения. Были падения, неудачи сменяли удачи. Сейчас вспоминаю, радуюсь и плачу, плачу. Не вижу вас, всю дорогую мне Одессу. Этих близких мне улиц не вижу, этой дороги, по которой ходил в школу. От этого огромная тоска. Я помню, когда уезжал из Одессы, написал такое стихотворение:

Прощай, прощай, Одесса-мама!

Мне не забыть твой чудный вид!

Как море Черное упрямо

Волнами бьет о твой гранит…

Твоих садов и парков гамма,

Где юность вся моя текла.

Прощай, прощай, Одесса-мама,

Спасибо, что меня ты родила.

Я говорю: «Одесса-мама». Так о ней мы говорили в детстве. Мы ощущали Одессу как родную мать. Я думаю, что и вы ее так ощущаете, потому что Одесса была мамой, есть и будет нашей мамой. Прощай, прощай, Одесса-мама! Может, мы с тобой когда-нибудь встретимся. Привет вам, дорогие одесситы! Всего вам хорошего, самого доброго! Пусть над вами будет всегда голубое, спокойное и мирное небо!

Всегда ваш, Ледя Утесов.