На фоне современной украинской литературы произведения этого писателя отличаются странным стилем и странной же географией. Крымчак Вячеслав Гук пишет на хорошем украинском языке, его герои отдаляют читателя от «украинских реалий», а сама манера письма обозначена изысканной «европейскостью» и кинематографичностью образов. Недавно в интервью писатель признался, что его заветная мечта — «построить дом среди гор и фиордов Норвегии, где бы нашли приют все покинутые и преданные...»
— Место действия твоего нового романа — преимущественно Норвегия. Чем тебя так привлекают Северная Европа, страны Балтии и Скандинавии?
— Север привлекает покоем, природой, , живущими там людьми. Возможно, срабатывает еще детское — где-то там живет Снежная Королева. То есть меня веет сказка, я из нее, к сожалению, не вырос и чувствую себя неким подростком, как когда-то Пастернак. Однажды в детстве мне приснился сон, что я замерз во льдах. Все ощущалось слишком реалистически — кожа пальцев примерзала к ледорубу и отрывалась с кровью. Я чувствовал невыносимую боль...
А еще — Стриндберг и Мунк. Летом 2003 года в Симферополе я издал поэтический сборник под названием «Шепотіння, лід і гагари». Там есть стихотворение «Гра снів», написанное под влиянием Стриндберга. Очевидно, переписка с Фридрихом Ницше, которую вел Август Стриндберг, повлияла на него очень сильно. К тому же он несколько раз женился, страдал депрессией, которая привела к развитию душевной болезни. В конце концов гений отчасти сам виноват в своих страданиях. Этим он похож на Эдварда Мунка, от картин которого перехватывает дыхание.
— Часто ли ты вспоминаешь об особом впечатлении, которое произвело на тебя творчество Эльфриды Елинек и Вирджинии Вулф.
— Вирджинию Вулф еще в студенческие годы я читал на английском — вот искренний совет тем, кто учит английский! Теперь постоянно возвращаюсь к ее произведениям: в них что-то есть, даже не понимаю, что именно, — какая-то магнетическая сила... Их хочется перечитывать, в частности «Волны», «Комнату Якоба», «Между актов» и «К маяку». Теперь я знаю, что это за сила, это — чрезвычайно редкий талант. Именно у нее я позаимствовал этот «рваный» синтаксис, присутствующий в моих произведениях, психологизм и «поток чистого сознания», потому что ее произведения — классический образец этого стиля. А еще — интрига. Уже два года у меня в ящике лежит завершенный роман под названием «Сімферополь Вірджинії», написанный еще осенью 2007 года. В Украине издавать подобные вещи — большой риск: там об острове, Отечественной войне, преступлении, произошедшем на берегу моря, о современном Симферополе и Германии. Драма. Образ главной героини списан с Вирджинии Вулф. А Эльфриду Елинек я выбросил в море. Как-то в Евпатории я за одну ночь прочитал ее роман «Дети мертвых», а утром пошел на старую набережную, которая напротив мечети, и швырнул книгу далеко в море! Мне надо было как-то освободиться от слишком странного ощущения самого себя в пространстве и времени. Помогло... Талантливые романы надо читать очень осторожно, чтобы не покалечить собственную душу.
— Как-то ты сказал, что сначала хотел стать режиссером, но стал писателем.
— Я реалист. В наше время, чтобы быть режиссером, надо просить милостыню — искать спонсоров, кланяться, унижаться. Я на это не способен. Поэтому пока что пишу прозу. Надеюсь, кому-то это будет интересно: возможно, совсем рядом живет человек, который хотел бы снять фильм «Сад Галатеї», или актеры, которые только и мечтают о воплощении в образы Асара и Марты. Кто знает. Любовная драма в моем романе преисполнена не только актуальной в контексте современности философии, но и энергетики, которую я хотел бы увидеть воспроизведенной на экране.
— В твоей прозе нередко встречаются слишком жесткие сравнения, которые могут пугать читателей с тонкой нервной системой, — например, как в первом романе и в «Саду Галатеї».
— «Сад Галатеї» воспринимают по-разному: кто-то восхищается, кто-то ругает. Некоторые говорят, что произведение трудное и нечитабельное. Один знакомый рассказал, как промучился в этом «Саду» целых три дня, едва не задохнулся от его цветения, но произведения так и не понял. Точнее, понял, только по-своему, слишком ограниченно, — как дамский роман. Привел несколько фамилий зарубежных писательниц — уже и не вспомню, на которых, дескать, похоже мое произведение. Возможно, таким образом меня хотели оскорбить, упрекнуть в том, что пишу попсу. А недавно я узнал, что в Германии есть мнение, будто «Сад Галатеї» написан «на языке галицких евреев». «Сад Галатеї» — это все же произведение-размышление, произведение-воспоминание, там не может быть стремительных событий: нормальный человек быстро вспоминать не может, это неестественно. Вообще весь «Сад» я списал с собственной жизни и жизни своего родственника, немного добавив к нему документалистики. Когда писал, представил себя старым дедом — в приюте, одиноким и обиженным: жизнь уже прошла, а я после себя ничего не оставил. Я очень часто думаю о том, что оставлю после себя.
— Не было ли желания сделать героем произведения психоаналитика?
— Не уверен, что психоаналитика будет мне интересна. А что мне не интересно — этого никогда не делаю. Когда мне советуют, каких писателей надо читать, чтобы перенять их язык, отвечаю, что у меня свой язык, на нем пишу и буду писать. В свое время, еще в Крыму, я выучил наизусть «Словник української мови» Гринченко, а это все же четыре толстых тома. Теперь беру оттуда лексику для своих романов. Некоторых это шокирует, потому что они не понимают, что означают эти слова. Героями своих произведений делаю странных людей. Необычных, не похожих на других — «відличних», есть такое слово. Они не придурки, но все их считают именно придурками. В процессе развития сюжета я доказываю, что те, кого считали «придурками», — в действительности святые, ангелы с крыльями, а те, кто считал, — сами придурки и тоже с крылышками, но мушиными… Хотелось бы написать роман об Эдварде Мунке, но нестандартный. Этот норвежский художник не был святым. Возможно, весь его образ — это воплощение человеческого греха и порока, потому что он злоупотреблял алкоголем, заводил многочисленные романы, к тому же был еще и психически больным.
— Сначала ты писал стихи, почему обратился к прозе?
— В какой-то момент я понял, что мы живем не во времена поэтов. К сожалению. Надо спокойно признать, что поэзия, так сказать, медленно умерла и уже никому не нужна. До 2009 года я не пользовался Интернетом принципиально, выкладывать там стихи считал преступлением. Поэтому перешел на прозу. Это была своеобразная эмиграция. Вынужденная. Как спасение, бегство. Но я не ошибся, выбирая прозу. Мне вообще иногда кажется, что именно знание законов поэзии привело меня к прозе.
— О чем мечтаешь?
— О фильме «Сад Галатеї» на украинском языке с английскими субтитрами. Ведь образ Марты Юхансон, главной героини романа, я написал для шведской драматической актрисы Марии Бонневи, заранее зная, что это нереально. У меня нет связей в кинобизнесе, но в моей жизни бывают мистические случаи, поэтому не исключаю, что женщина, похожая на шведку Марию Бонневи, когда-нибудь воплотит образ Марты Юхансон на экране.
— Чтение книг тебя вдохновляет?
— Меня невероятно привлекает все, что может растрогать, вызвать слезы, взволновать. Стать шрамом в душе и на теле. Так было с романом американки Николь Краусс «История любви»: ничего подобного мне никогда не встречалось. Я думаю, то, что было в американской литературе до Краусс, просто смешно. Кстати, «Сад Галатеї» я написал как украинский ответ на ее роман. Последняя вещь, поразившая, ошеломившая, убившая меня, — роман «Ужасы льдов и мрака» австрийца Кристофа Райнсмайра. Главное, что он пишет очень-очень медленно (я так не могу). Для него первое предложение нового романа означает очень многое — с него все начинается. Он вынашивает начало — это одно предложение — три-четыре месяцы, а потом садится за письменный стол. Так пишут стихотворение, где первое предложение держит все остальные. Нравится читать на английском стихи Руперта Брука и Альфреда Теннисона. Еще выделил бы публицистику поляка Анджея Стасюка, в частности его книгу «Германия», где он изображает, я думаю, не слишком привлекательный образ этой страны — когда-то разделенной и растерзанной, потом объединенной, но объединение это напоминает оторванный от руки, а потом неудачно пришитый палец, который вроде бы и прижился, но все равно болит. Чужака с востока там никто не ждет, тем более — писателя. А еще — читаю словари и почти не читаю современную украинскую прозу. Не потому, что отношусь к ней с предубеждением, а потому, что просто ее не понимаю: от языка (диалекты, сленги) — до тематики (слишком будничной, к примеру: ты меня бросил, поэтому я выбросилась в окно). В этом чтении я слишком консервативен, кроме редких случаев, которые на какое-то время становятся настоящим событием в моей жизни, как, например, было с «Солодкою Дарусею» Марии Матиос — это настоящая литература, которая останется в веках.
— Почему, на твой взгляд, настоящий писатель должен заниматься творчеством в одиночестве?
— По характеру я отшельник. Абсолютный. И аскет. Не люблю толпы, шума, быстрого движения. Не люблю литературных «тусовок» и ни к одной из них не принадлежу. Раньше в НСПУ были «Молодые вторники» известной писательницы Анны Багряной, вокруг которых объединилась творческая молодежь не только Киева. Теперь их уже нет, к величайшему сожалению. Я не знаю, где сегодня собирается творческая молодежь: если это бары или какие-то форумы — не думаю, что это хорошо. А Киев в свое время для меня начался именно с такого «Молодого вторника», куда меня пригласили и где я смог прочитать свои произведения. Но тогда я даже не думал, что стану киевлянином. Хотя и не люблю город. Он меня душит и угнетает.
— Какой видишь нашу литературу в будущем?
— Представляю, что мы пережили кризис в книгоиздательстве и что все наладилось. Думаю, наряду с интеллектуальной будет и литература массового спроса, и это нормальное явление, так было во все времена. Возможно, люди больше будут читать, потому что читать в Сети и с книги — две большие разницы. С традиционной книгой можно почувствовать энергетику ее страниц, запах краски. Возможно, будут созданы какие-то государственные программы, которые помогут писателям реализовать их проекты. Чтобы писатель не оставался наедине со своей рукописью. Вижу смысл в объединении маленьких издательств в одно крупное или в группировке вокруг большого и разрекламированного, как это делается в Великобритании. У нас несколько десятков издательств, многие из которых влачат жалкое существование или сидят на грантах. Так, может, лучше объединиться в три-четыре крупных, мощных, качественных и работать в полную силу? Если мы хотим жить в европейской стране, надо создавать соответствующие благоприятные условия и для украинской книги. Если будет серьезная заинтересованность со стороны государства, думаю, украинская литература станет конкурентоспособной. Потому что сейчас у нас — полная анархия в книжном деле, растерянность писателей, согласных печататься на любых условиях, неверие, поселившееся в душах творческих людей. Понимаю, что это делается не сразу, но к этому мы все должны идти ежедневно, хотя бы маленькими шагами.
— Ты боишься жесткой критики своих произведений?
— В большинстве случаев слышу благоприятные отзывы. Я готов к любым конструктивным диалогам относительно моего творчества, но не терплю хамства, оскорблений и необоснованных обвинений. К величайшему сожалению, юг Украины никогда не принимали в литературе во внимание. О Крыме вообще речь не шла. Я, в конце концов, сам виноват в том, что стал именно писателем, а не учителем, например, на которого выучился в свое время. Я буду отстаивать собственные убеждения и взгляды, буду пытаться делать для этого все, чтобы украинская литература не вызывала сочувственной или иронической улыбки и чтобы о ней знали, уважали ее и интересовались ею, как польской, английской, немецкой... Чтобы мы жили в свободном мире. Потому что литература — это душа народа и зеркало нашей жизни, об этом надо помнить!
— Ты что-то делаешь для того, чтобы тебя знали за границей?
— В Украине, к сожалению, нет института литагентов, поэтому авторы должны сами заботиться о том, чтобы их услышали «там», сами беспокоиться о переводах своих произведений на другие языки, искать переводчиков, штурмовать западные издательства. Это как большая и интересная игра в лотерею, когда результат неизвестен.
Вячеслав Гук родился в городе Саки, в Крыму. Получил высшее филологическое образование в Симферопольском государственном университете. С 2003 года — член Национального союза писателей Украины. Издал пять книг стихотворений («Гроти душі» (1998),«Плач Єремії» (2000), «Восьмий день тижня» (2002), «Шепотіння, лід і гагари» (2003), «Ода невідомій родині» и два романа: «Синдром дитячих спогадів» (2008) и «Сад Галатеї» (2008). За роман «Синдром дитячих спогадів» в 2007 году получил грант президента Украины молодым писателям.
Недавно увидел свет третий роман писателя «Мюрдал-fisk, або Філософія північної самоти».