Вернисаж был многолюдным — яблоку негде упасть. Я же на торжественную процедуру открытия безнадежно опаздывала и, наконец, пробравшись сквозь плотную толпу гостей, увидела хозяйку вернисажа. Тоненькая, ясноглазая, она стояла на фоне «Белого натюрморта», такая же хрупкая и изысканная, как созданный ею мир. Маленький букетик подснежников в ее руках был истинным воплощением ее сущности. Она была красива и как родная сестра походила на ангела Леонардо да Винчи, что на холсте «Мадонна в гроте». Наверное, в свое время Галя Неледва часто засматривалась на эту композицию. Ее дочь подобна леонардовскому ангелу не только обликом, но и духом, — та же кротость в сочетании с силой и ангельская неизменность занимаемого места. К ее лицу невозможно привыкнуть. Мягкая, будто бы извиняющаяся улыбка и устремленный на тебя ясный взгляд зеленых глаз как бы омывают ключевой водой и делают каждую встречу с Еленой радостно-неожиданной.
Открывая выставку, Елена Рыжих сказала: «Мне повезло с родителями. Для моего становления были созданы все условия». Безусловно, это так. Ей повезло, но... каково было ей, влюбленной в своих мать и отца, в их творчество, как ей было сложно не стать эпигоном родителей, ровно как и свого мужа — талантливейшего Александра Животкова? Как важно, хотя и трудно, было в этом поле избыточного творческого напряжения, бьющей через край энергетики, сформировать свой стиль и сохранить неповторимость.
Киев 90-х годов с его средоточием талантливых индивидуальностей вообще жестоко испытывает каждого, пускающегося в плавание по волнам искусства, а тут столько звезд под одним кровом. Елена Рыжих достойно прошла это испытание.
Ее живопись оказалась новой, индивидуальной, объединившей, казалось бы, противоборствующие начала — конструктивную выстроенность, воспринимаемую как эхо французского аналитического кубизма, и валерную непредсказуемость, «живописное стаккато» изощренной кисти. Залы музея озарились красками, излучающими добрую энергию.
Сначала были натюрморты, в них узнавались юношеские пристрастия, но и напряженная работа мысли и души. Затем начались путешествия... Париж, юг, Франция, Рим. Мудрые родители Елены вовремя распахнули перед ней мир большой культуры. Ее душа была готова профессионально восхищаться, и на холстах появились выбеленные солнцем южные города: «Марсель. Полдень», «Сан-Марино», «Римский форум».
Солнце было таким жгучим, таким непривычно активным. Чтобы увидеть, приходилось зажмуриваться, и сквозь прикрытые ресницы, как мираж, вздымались из полуденного марева обобщенные силуэты соборов, башен, старых стен. Города мелькали один за другим, в сознании оставалось самое главное — так с божественной непосредственностью родился свой пластический ход.
Было бы несправедливым умолчать о значительном влиянии живописи и личности Саши Животкова — мастера лапидарных композиций и аристократической тональности.
Из всех существующих видов пространственного изображения Елена предпочитает наиболее архаичный — плоскостно-фризовый. В этой схеме были выдержаны ранние натюрморты, пейзажи и дипломный холст «Поцелуй Иуды». Позже формы укрупнились, фигуративно-узнаваемое уступило место обобщенно-абстрагированному.
Абстракция своей нераскрытостью более информативна, интригующа, в ней есть эффект полуоткрытой двери, ширмы, возбуждающей любопытство — притягивающей взгляд.
Елена Рыжих художник «сущностей». В каждом мотиве она выхватывает главное: основное расположение частей, доминирующую форму, цвет, колористическую атмосферу. Вот чернильная, почти непроницаемая ночная мгла окутала Нотр-Дам. Запечатлена живая, дышащая тишина. Кажется, собор вздыхает во сне, отдыхая от тяжкого бремени славы.
В работах, вдохновленных украинским сельским пейзажем, краски активные, энергичные. Флорентийские мотивы иные — каждая тема диференцирована в соответствии с неповторимым колоритом местности. Это вносит в геометризм Елены почти топографическую убедительность. Более всего ее «живописные структуры» приближены к фреске. Та же материальность, мягкий, светящийся, как бы полустертый веками цвет, та же культура живописной поверхности.
Ее вещи крепко сработаны — на всем лежит аромат культурной традиции, особой художественной атмосферы, что умеет хранить запах разогретых на солнце древних стен, прелесть сияющих куполов и шпилей, особую музыку воздушно-пространственной среды.
Живопись Елены изысканна до рафинированности. Композиции притягивают взгляд благородством черно-сероватых цветов, чуть пригашенных и укрощенных оливково-охристой патиной лессировок. Открытого цвета, чистой краски не встретим нигде. Страсть живет в разработанной поверхности холста, она бушует под культурным слоем умиротворенного колорита и острыми проблесками подмалева красными, синими, изумрудными черточками и всплесками доносит до зрителя истинную энергию художника.
Эта выставка была создана энергично, мужественно, сосредоточенно всего за три года. Так безоглядно и уверенно, как это бывает только в молодости, когда не жаль стремительно летящего времени, потому что с ним ты открываешь мир, не сожалея ни о чем и еще не заглядывая в завтра. В стенах музея выставка выглядела своей, так как все увиденное несло отблеск напряженного радостного труда, печать культуры, бывшей до Елены, но впитанной ею и ставшей ее собственностью.
Именно потому тончайший из художников современности Даниил Данилович Лидер (профессор Академии художеств, народный художник Украины) с таки озаренным лицом и счастливыми глазами ходил по экспозиции. «Нас многому может научить эта девочка», — сказал он мне.
Холсты Елены (тут мысль выскальзывает из темы и устремляется в античную Трою...) и все же... холсты Елены Рыжих для меня полны тактильной информации, оставшейся в кончиках ее пальцев.
В Киеве родился еще один похожий только на себя самого художник.
Елена вошла в Храм.