Неискушенному зрителю в нетрадиционном театре делать нечего. Тот, кто привык воспринимать человеческие ценности в «Дяде Ване» и «Гамлете», навряд ли проникнется ими сполна, созерцая их в экспериментальных изысках режиссеров-конквистадоров. Хотя, конечно, общечеловеческая ценность деформации не поддается и сути своей не меняет. А может быть, подобные изыски объясняются лишь тем, что об этих самых ценностях на протяжении целого ряда веков тысячами людских поколений сказано уже столько, что все уже до предельности ясно, но поскольку ценности не меняются, а людям приходится жить с ними и говорить о них надо, поэтому люди и пытаются рассуждать о своем старом каждый раз по-разному. Но иногда подобного рода новшества сводятся к тому, что об общечеловеческом начинает говориться на языке, доступном лишь отдельно взятой группе людей. И возникает вопрос: а имеют ли право эти люди рассуждать об общем на своем языке, но в присутствии тех, кто этот язык не понимает? Наверное, имеют — потому что на такой вопрос всегда заготовлен один ответ: не понимаешь — не слушай, иди и рассуждай с теми, кто понимает твой язык.
Обо всем этом я думала, когда смотрела пьесу Алексея Шопенко «Игра в шахматы», поставленную в театре «Московская Независимая школа» Николаем Бильдюгиным. Содержание пьесы просто, и играет в ней всего один актер, вернее актриса (Ирина Суркова). Некоей молодой особе за 20 долларов предложили выступить в перфомансе. Перфоманс — театральное действо, которое зародилось в Европе в 60-х годах нашего века, и суть его сводится к тому, что актеры выходят на сцену и... молчат. Молчат весь спектакль. Эдакая молчаливая событийность, молчаливая исповедь, молчаливое рассуждение о жизни и о том, как она прекрасна (или ужасна). Затем раскланиваются и уходят. Идея перфоманса базируется, в частности, на том, чтобы заставить зрителя первым пойти на контакт — создается своеобразная провокация, в результате которой зритель, не выдерживая напряженной, раскаленной тишины (за которую, кстати, уплачены деньги), первым начинает производить какие-то действия, иногда отпускать реплики одним словом, выдавать реакцию гораздо более живую, эмоциональную и резче выраженную, чем на обычном спектакле. Перфоманс — это действо, в котором и актеры, и зрители поставлены в неестественные условия.
Спектакль «Игра в шахматы» начинается с того, что посреди черного пространства появляется зловещее пятно яркого луча прожектора, в центре которого, опустив голову, сидит молчаливая героиня. Тянется несколько минут мертвенной, шокирующей тишины, затем девушка, резко вскидывая голову, с надрывом бросает в зал: «Сразу предупреждаю — ничего не будет!» Затем, через небольшую паузу — снова с тем же надломом, в котором звучат истерические нотки: «Ничего не будет, расходитесь!» И опять тишина. Через какое-то время героиня меняет суть этого молчаливого действа-экзекуции. Она не выдерживает заданных условий. И начинает говорить. Сначала робко, словно бросая пробные шары, извиняющимся тоном она произносит несколько реплик. Затем все дальше и дальше нервно, наощупь, оглядываясь на невидимых организаторов этого представления, она говорит, говорит, говорит. Она преподносит отрывки своей странной, а в общем-то несчастной жизни, она раскрывает свою не менее странную, а в общем-то одинокую, закомплексованную, мятущуюся личность, она кричит, танцует, читает стихи. Она произносит торжественные тяжелые строки гекзаметра, читает диалог из другой пьесы — и в этом неожиданном, словно случайно, некстати прорвавшемся моменте художественного декламирования появляется, вырастает из аморфного, грубовато-нескладного существа — Женщина. Женщина, которую когда-то похоронила неумолимая в своем основном законе джунглей действительность. Она достает из дорожной сумки шахматную доску и, расставляя на ней фигурки, рассказывает, что ее братишка любит играть в шахматы — он играет по переписке, отправляя партнеру свои ходы по почте. Если конверт опоздает на три дня, он проигрывает. «Ну вы же знаете, как у нас работает почта, — говорит она. — Братишка у меня очень умный, но иногда из-за почты он проигрывает». Вся жизнь — бесконечная, беспрецедентная игра в шахматы, в которой постоянно надо обдумывать новые ходы и комбинации, для того чтобы — нет, не выиграть! — выжить. Но иногда в эту изнуряющую игру вмешивается слепой случай — почта — и все рушится. «Ненавижу шахматы!» — говорит она. Она — из той породы людей, которые не созданы для борьбы, которые хотят жить по своим правилам слабого человека с надеждой на благородство и снисходительность людей, молящие Судьбу о том, чтобы никто не воспользовался этой слабостью, не нарушил их безобидный мир, не растоптал. Но так, конечно же, не бывает. Люди, как акулы кровь, чуют эту слабость и со свирепой жадностью бросаются на ее носителя — задавливая, размалывая, убирая с дороги. «Ненавижу шахматы!» Ненавидит, потому что не умеет играть.
На тех, кто не умеет играть, тяжело, как нож гильотины, опускается вся суровость, неумолимость, абсурдная в своей звериной жестокости Действительность — и неумеющий играть затихает под ее тяжестью, приглушенный зловещей, беспощадной непроницаемостью. Героиня опускается на пол и тихим, покорным, всепрощающим голосом уже сошедшей с ума Офелии говорит: «А теперь спать. Тишина. Всем спокойного сна. Спокойной ночи...» Спокойной ночи всем, кто не оправдал надежду слабого человека на благородство и снисходительность людскую.
Спектакль потрясает. И, наверное, не надо даже какого-то особого понимания языка этого экспериментального изыска, чтобы увидеть трагедию, о которой он повествует. Режиссер и актриса сумели по-новому сказать о старой, как само человеческое общество, драме. Они достигли главного — в этой замысловатой, тяжеловатой в своей нетрадиционности пьесе отчетливо раздался крик растоптанной человеческой души.
В театре Николая Бильдюгина всего три человека — он и два актера. Существует театр на какие-то призрачные деньги, которых попросту говоря нет. Но театр какими-то немыслимыми стараниями все-таки существует, а вернее — живет. И даже побывал в Германии, где «Игра в шахматы» прошла с огромным успехом. Мне бы очень хотелось, чтобы этот успех никогда не покидал маленький, но, безусловно, очень талантливый коллектив «Независимой школы».