Культурная политика входит в моду — о ней теперь много говорят по телевизору и с высоких трибун. По некоторым данным, сам Президент лично занимается этим вопросом — а первое лицо, как известно, диктует моду всему политическому бомонду. Да и, как помните, программа правительства была просто пронизана незримыми субстанциями духовности, которую у нас почему-то принято отождествлять именно с культурой. На этой неделе мы имели право надеяться, наконец, на некоторые разъяснения на предмет «культуры», «духовности» и «культурной политики» — ведь говорят-то о них много, но что под этим понимать на данном историческом этапе, так никто и не открыл. Согласитесь, мы вполне имели право ожидать разъяснений от новой власти вообще и от участников парламентских слушаний на тему «Культурная политика в Украине: приоритеты, принципы и пути реализации» в частности.
Однако ожидания ожиданиями, а реальность реальностью. С первых же шагов по периметру Верховной Рады ожидания начали стремительно таять — слишком много знакомого, слишком мало нового. Начиная с того, что средний возраст собравшихся норовил перевалить далеко за 50 — сдерживало его разве что навязчивое присутствие относительно молодого журналистского лагеря. Кроме того, создалось впечатление, что эти так называемые парламентские слушания можно было бы с тем же успехом проводить где угодно, только не в здании ВР, так как собственно парламентариев в зале можно было пересчитать по пальцам — он сплошь заполнен деятелями культуры, которых вполне можно было собрать в каком-нибудь более удобном месте без охранников, рамок, тщательно просеиваемых списков и без той безумной толчеи, которая вследствие всего этого образовалась при входе.
Но самое главное, что подобные собрания способны нанести сокрушительный удар по наивной вере в то, что дух и разум не стареют вместе с плотью. Атавистическая нелюбовь к современной массовой культуре и скрытая тоска по советскому прошлому пронизывают выступления не только престарелых деятелей культуры, но и тех политиков, которые гордятся своей лютой ненавистью ко всему советскому и всячески ее подчеркивают. Не знаю, действительно ли они свято верят, что, поменяв два-три слова, но при этом оставив прежней всю систему риторики, можно претендовать на «новое мировоззрение», или просто иначе не умеют, но согласитесь, от фразы «государство — дух народа» веет чем-то уже, к счастью, нездешним, а утверждение, что «культура должна стать инструментом» или «культура в оккупации» может повергнуть в транс любого более-менее образованного человека, успевшего забыть школьные учебники времен СССР. Тем не менее участников слушаний подобными витийствами накормили с трибуны досыта.
В артистических речах представителей законодательной власти культура по-прежнему персонифицируется в виде некоего мифического монстра, от которого «можно закрыться баррикадами», «месть» которого «будет страшной», и если кто-то не имеет с ним ничего общего, то пускай не имеет и дальше. Кроме того, вставляется парочка автобиографических выкладок, наглядно демонстрирующих важность/запущенность проблемы, а также цитаты из национальных гениев, после чего расчувствованный зал аплодирует — не как политикам, сказавшим что-то особо умное или дельное, а как артистам, сумевшим правильно воспроизвести авторский текст. Утешает одно: от подобных речей вреда ровно столько же, сколько и пользы, а потому пусть говорят, раз больше ничего делать не умеют.
Артистические речи политиков сменяются речами деятелей культуры. И удручают они значительно сильнее. Ведь выступают-то (равно как сидят в зале и внимают) люди, в большинстве своем пользующиеся заслуженной известностью. Но их знания и умения чаще всего прикладные (и это к счастью) и ограничиваются их собственным творчеством. В идеале они не задаются и не должны задаваться вопросами стратегического порядка. Вот и сводились их речи чаще всего к двум моментам — проблемам отдельно взятой отрасли (а иногда и вовсе — отдельно взятого коллектива) и сетованиям на нехватку средств и внимания со стороны СМИ. Все ораторы как один рассказывают о том, какие мы классные, и возмущаются тем, что в то же время такие бедные. Именно возмущаются, а не удивляются, что, мне кажется, было бы естественней и продуктивней, так как удивление — это сигнал задуматься. Даже сама министр культуры и, как выяснилось, туризма сколько ни начинала говорить о глобальных проблемах и стратегических задачах, столько рапортовала об увольнениях и даже открытии уголовных дел, создании общественного совета (что явилось огромной неожиданностью, т.к., по неофициальным данным, накануне слушаний никакого совета еще и в помине не было) и, как в заколдованном кругу, возвращалась к музыкальному воспитанию и совсем недавно завоеванному туризму.
Особое сочувствие в зале вызвала информация министра об увольнении директора киностудии им.Довженко В.Приходько и художественного руководителя и директора Театра русской драмы им.Л.Украинки М.Резниковича. В защиту сего последнего прозвучало множество патетических речей, однако артистическая патетика вряд ли окажется аргументом для следственных органов. «ЗН» стало известно, что вице-премьер Н.Томенко и министр культуры О.Билозир сделали предложение занять место художественного руководителя театра Аде Роговцевой. Но пока Ада Николаевна не дала ответа, а среди претендентов на эту должность также называют В.Богомазова.
Объявление о том, что профильное министерство отныне становится Министерством культуры и туризма (в сокращении, надо думать, Минкультуризм) вызвало оживление в зале — ложа прессы тихонько взвыла и схватилась за мобильники, а почтенные деятели культуры недоуменно крутили головами — как потом выяснилось, прикидывали, потекут ли в культуру золотые реки заработанного честным трудом туроператоров. Что ж, деятелям культуры, занятым собственной нищетой, позволительно не знать о том, что сфера туризма находится на дотации государства, и для того чтобы стабильно работать и когда-нибудь в перспективе начать приносить прибыль, требует немалых вложений. В общем, в решении о подобном альянсе просматривается желание государственных мужей (и жен) объединить побольше страждущих под крышей одной богадельни. А уж как наш министр культуры решает вопросы, связанные с туризмом, можно было видеть на примере Киево-Печерской лавры — требующую ремонта колокольню, закрытую руководством заповедника, министр приказала открыть на том основании, что «туристы туда пойдут». Мнение специалистов заповедника, знающих истинную ситуацию с аварийностью, не сочли авторитетным — ведь внешне все нормально. Наверное, денег на ремонт выдурить хотели.
Итак, слушатель имел возможность в очередной раз встретиться с двумя полюсами нашей так называемой культурной политики — позицией тех, кто должен был бы мыслить и действовать стратегически, но в силу разных причин не делает этого, и множеством разрозненных позиций тех, кто не может да и не должен этого делать. То есть сфере культуры катастрофически не хватает двух вещей — системности и воли к переменам. Конечно, можно добавить еще целый список нехваток — кадры, законодательная база, деньги, наконец, — но все это так или иначе будет следствием первых двух пунктов. Самое печальное, что среди собравшихся в зале — т.е., надо думать, тех, кто принимает решения, — мало кто не только может сформулировать стратегические цели хотя бы своей области, но в принципе захочет менять эту область ради достижения этих целей. Все желания уважаемых деятелей культуры сводятся в большинстве случаев к одному: дайте нам денег. Побольше. И тогда все у нас сразу станет хорошо.
И ведь ни у одного политика не повернется язык сказать «не дам, и не просите», хотя это было бы по крайней мере честно — государство действительно не в состоянии оплатить нужды сферы культуры (и дело не в нашей бедности — ни одно даже самое богатое государство не в состоянии этого сделать). Не скажет в первую очередь потому, что воли к переменам нет не только у деятелей культуры, но и у политиков, какими бы они ни были прогрессивными. Потому что решения об этих переменах обязательно будут непопулярными. А еще потому, что, прекратив финансирование той или иной области культуры, государство автоматически утрачивает руководящую роль в этой области.
Казалось бы, деятели культуры должны к этому стремиться — ведь, послушать их, все они так страдали от идеологического прессинга в советский период. Вот только выводы они делают странные — идеология, понимаете, была не та. То есть проблема не в системе, при которой государство может себе позволить вмешиваться в творчество и перекраивать его по своему разумению, а в том, что идеологию сменить бы надо. И вот когда идеология будет «хорошей», «правильной» — тогда все хорошо, пускай вмешиваются и перекраивают. Мы не против — лишь бы кормили. Ведь это так уютно и удобно — жить под крылом у государства. Можно работать как придется, отбиваясь от навязчивых риторическими вопросами: «Вы хотите, чтобы мы что-то делали? А знаете, какая у нас зарплата?» Можно заниматься исключительно самосовершенствованием, годами не выходя на сцену (бывают и такие случаи в иных театрах). Можно вообще похерить зрителя с его интересами, желаниями и претензиями — ведь не касса кормит театр, а государство. Правда, при этом приходится завистливо цыкать зубом, глядя, как наполняются залы у гастролеров, как заполоняют рынок чужие книги, как прокатчики вцепляются в чужое кино. Но зависть, хоть и выступает иногда двигателем творчества, недостаточное основание для резких движений в отношении скудной, жалкой, но все-таки постоянной кормушки. Все, что мы можем потребовать, — это запретить этих гастролеров, сократить ввоз этих книжек, прикрутить гайки этим прокатчикам. И только самые продвинутые могут попросить тонким голосом снизить, например, налоги и дать, наконец, собственному производителю зарабатывать своим трудом, а не клянчить из казны.
Что и говорить, государство такая ситуация вполне устраивает. Музыкант должен быть голоден, бездомен, а по возможности еще и слеп — таково требование нашей ментальности. Тогда он и песни правильные петь будет за малую (очень малую) мзду. А как иначе? Ведь попробуй только отлучить от кормушки — пускай даже на очень льготных условиях — сами же взвоют, обвинят в попрании святого и попросятся обратно. Да и зачем? Государственная монополия — не самая плохая вещь. Не только в смысле продвижения идеологии на выгодных условиях — это само собой. Всегда остается надежда, что мы когда-нибудь раскрутимся, вложим немного деньжат и получим с этого хотя бы небольшую прибыль. Не сейчас, конечно, — сейчас ни денег нет, ни руки не доходят — когда-нибудь потом. А пока можно заняться чем-нибудь не столь затратным.
Чего стоит, например, воодушевление, с которым министр культуры и туризма объявила о создании нового брэнда украинского кино — «Довженкофильм», — поставленного в ряд с такими брэндами, как «Парамаунт пикчерз» и прочие. Отныне, объявила министр, все мощности украинского кино будут направлены на раскрутку этого брэнда. Сидящим в зале передалось воодушевление оратора, и почему-то в дальнейшем никому из выступавших в голову не пришло уточнить, что «Парамаунт…» и прочие пикчерзы никто не раскручивал силами государственной казны, никто не «направлял мощности» и вообще не «создавал брэнда». Что подобные брэнды возникали как результат большого успеха — совместно творческого и менеджерского. И что возникали они после продукта, а не до него.
К сожалению, главным результатом слушаний стало осознание того, что большинство не только культурполитиков, но и деятелей культуры не могут расстаться с комсомолом — и именно в этом секрет их вечной молодости. Они во всем уповают на государство, с трепетом произносят слово «духовность», а слово «рынок» у них застревает в горле и никак не идет наружу. Ведь это святотатство — ставить в один ряд товар и культуру, прибыль и духовность. Но в то же время они брюзжат на этот рынок — завален не тем, цены какие-то неподходящие и вообще хорошо бы его если и не упразднить, то по крайней мере основательно расчистить. И вот тогда, когда слушать-читать-смотреть больше будет нечего, тогда будут слушать-читать-смотреть нас. Как в те старые, хоть и не очень добрые времена, когда, конечно, кое-кого сажали, зато государство не надо было убеждать в том, что финансировать (и при том контролировать) сферу культуры — это очень выгодно. Это, можно сказать, залог его, государства, выживания.
Впрочем, ситуация должна измениться. С комсомолом рано или поздно расстаться придется — хотя бы естественным путем. И если государство само не проявляет желания (или понимания необходимости) постепенно отлучать от груди и отучать от памперсов отрасли, способные выжить без госфинансирования (или хотя бы с минимальным финансированием), взрослеть придется самостоятельно — учиться работать на рынке, воспитывать арт-менеджеров, развивать арт-бизнес, совместно разрабатывать стратегии и лоббировать интересы своих отраслей. Смена поколений должна произойти и вывести на первый план тех, кого уже не устраивают копейки из бюджета и возможность творить от случая к случаю. Конечно, их (и наши вместе с ними) рыночные перспективы весьма туманны и, вполне вероятно, совсем не радужны. Рынок культурных услуг имеет массу подводных камней и даже огромных надводных утесов.
Но это уже другая история.