На обложке этой книги (издательство «ДУХ І ЛІТЕРА», 2004) — два имени: Юрий Морозов и Татьяна Деревянко. Представляю, как радовалась бы Деревянко этому событию, какой праздник устроила. Увы, не дожила. Основатель и бессменный руководитель Музея киностудии имени Александра Довженко ушла из жизни три года
назад. Морозов заканчивал книгу один. Хотя отнюдь не в одиночестве — вместе с ним трудились несколько человек, которые и позволили состояться этому незаурядному изданию.
Основу книги составляют материалы выставки, название которой и дало имя книге — «Еврейские кинематографисты. 1910—1945». Выставка проводилась в Киеве в сентябре 1991 года и была посвящена 50-летию трагедии Бабьего Яра. Были показаны и тринадцать фильмов, в фундамент которых положен материал еврейской жизни. Немного, если учесть, что подобных картин значительно больше. Их, однако, постигла участь многих фильмов той эпохи — исчезли в кромешной тьме забвения. Есть такая жутковатая цифра — более 80% лент так называемого «немого» кино не сохранились.
Ну и, как подчеркивают авторы, более сорока лет в СССР еврейская тема в кино была табуирована, находилась под запретом. «Новые игровые фильмы не снимались, а созданные ранее просто замалчивались. Естественно, что никаких киноведческих исследований этой темы в то время не было и быть не могло». Как говаривал один весьма исторический деятель, нет человека (нации, национальной культуры…) — нет и проблемы. Хотя, как известно, евреи всегда активно работали в советском кино, однако прикасаться к проблемам своего народа им не позволялось. Это, кстати, не могло не повлечь за собой весьма тяжелых трансформаций, которые украинцам не нужно объяснять. Нам ведь тоже запрещали, иногда просто тотально, обращаться к собственной истории, а нередко даже вспоминать о том, кто ты таков есть по своей этнокультурной генетике. Не отсюда ли особое сочувствие к судьбам евреев, которое прослеживаешь в общественном поведении многих украинских интеллектуалов?
Итак, все начиналось с выставки (она побывала в нескольких странах, вместе с ретроспективой фильмов). Именно опыт ее организации побудил авторов сделать книгу, основу которой составляют документы ушедшей киноэпохи. Ее нужно не только читать, но и рассматривать: афиши, плакаты, фотографии, и даже фрагменты монтажных листов, сценариев и редакторских заключений. Причем создатели дизайна книги, П.Фишель и А.Ходченко, максимально сохраняют фактуру документов истории — цвет, композицию, добавляя свое собственное оформление — виньетки, к примеру, выдержанные, однако, в стиле тех лет. В итоге достигается интересный эффект: мы это кино как бы видим, мы попадаем в его ауру, свет и цвет. Мы видим даже высохшие давно чернильные правки в текстах, и получается здорово. Словно сидишь в архиве и глотаешь пыль времен, пыль, от которой чихали многие, но без которой не понять, что там, под тем, что кажется могильной плитой, накрывшей многих и многое.
А еще это раскавычивает смысл заявленного авторами образа еврейской Атлантиды, безвозвратно ушедшей под воды истории. Чисто словесным этот образ быть не может. Книга и работает как коллаж, в котором многое проблескивает, пусть даже мимоходом. Да, конечно, это лишь часть того, чего уж не вернешь. Хотя как знать — человеческая фантазия беспредельна, и ХХ век накопил множество способов восстановления памяти. В частности, сюрреалистические приемы автоматического письма. Ты просто пишешь, просто выбрасываешь на бумагу то, что неясной, непрочитанной тенью сидит в тебе. И глядишь, вдруг прорисовывается чем-то осмысленным.
Период 1910—1917 годов представляется отдельно. Замечательно, что есть главка «Кинопрокатчики». Вот уж кто заслуживает, чтобы их легализовали, или хотя бы назвали поименно. Без проката кинематограф остался бы кабинетным экспериментом. Интересно, что население еврейской Атлантиды (или же пресловутой «черты оседлости»), располагавшейся на территории сегодняшних Украины, Польши, Беларуси и Прибалтийских государств, составляло пять с половиной миллионов человек. Их объединял язык идиш и устои иудаизма, традиции общинной жизни и особая культурная среда. В нее и пытались вписаться фильмы о евреях и для евреев. Как это воспринималось? Вот цитата из мемуаров режиссера Григория Рошаля. В детстве учитель повел его в кино. «Чудо, чудо! — шептал он. — Каждому человеку дается один раз сказать: сезам, отворись! Вот и для меня открылся мой сезам. Гора чудес… Разве я мог подумать, что доживу до этого, увижу такое?». На глазах учителя блестели слезы…».
Пять с половиной миллионов человек — это рынок, который требует насыщения. Появляются серьезные прокатчики. Книга повествует об одном из них — Сергее Френкеле. Именно он основал в Киеве прокатную контору, создал кинотеатр «Люкс». Затем переехал в Москву… Или же Исай Спектор, работавший в Одессе и Екатеринославе (то бишь Днепропетровске). Имел тонкую и точную интуицию. Один лишь пример — именно Спектор приобрел и немедленно выпустил в прокат фильмы Данилы Сахненко «Наймичка» и «Наталка Полтавка», которые имели немалый успех. Синематограф находился в ту пору в районе социального и культурного низа, удовлетворяя потребности беднейших слоев населения. Тем, кому так хотелось почувствовать себя людьми.
И потому фильмы, сделанные на национальном этнокультурном материале, были так востребованы. Характерным в этой связи является успех картины «Л”Хаим» («За жизнь», 1910). «Давно уже, — писал один из рецензентов, — раздавались голоса из городов с преобладающим еврейским населением с просьбой дать им картину из еврейской жизни, в которой еврейский элемент не был только привходящим, но чтоб в этой картине все, начиная с действующих лиц и кончая постановкой, чтобы все это было еврейское. Картина «Л”Хаим» вполне удовлятворяет этим требованиям». А к тому же фильм имел большой успех и у неевреев. Одно из объяснений — экзотический материал. То, что всегда интересно. Сегодняшний прокат, увы, может вызвать только зубную боль: один сплошной Голливуд, единообразие жанров, стилей, материалов, из которых шьются «костюмчики».
Жители мест, находившихся «за чертой оседлости», имели и свои потребности в создании национальной мифологии. Оттого так восторженно приняли некогда ленту «Жизнь евреев в Палестине». Опять-таки точное наблюдение рецензента начала прошлого века: фильм «принес обездоленным «мечтателям гетто» сказочную мечту, иллюзию «обетованной земли». То, что потом найдет свое развитие в кино уже советского периода, в 20-е годы. Украинцы, пожалуй, не уступают евреям в мечтательности — каждому хочется получить свою «обетованную», вожделенную.
Рецензии на фильмы, кстати, выделены в отдельные блоки. Многоголосие, вполне репрезентативное. Ну а период с 1917 по 1945 год представлен и в портретах наиболее заметных кинематографистов: Михаила Капчинского, Владимира Вильнера (поставил некогда «Беню Крик» с Юрием Шумским в главной роли), Абрама Роома (знаменитый режиссер некоторое время работал в Украине), Григория Рошаля, Марка Донского (в Киеве сделал «Радугу» и «Непокоренные», где воссозданы события, связанные с Бабьим Яром). Показаны, раскрыты некоторые документы ВУФКУ (Всеукраинское фотокиноуправление), благодаря которому украинский кинематограф мощно стартовал в 20-е годы.
Кстати, книга Мороза и Деревянко дает повод для национальной гордости украинцев. В 20-е годы, то есть во времена культурной и даже относительной политической автономии, было сделано немало фильмов на еврейском материале (равно как и на крымскотатарском). Это наглядная иллюстрация к популярному в некоторых головах тезису об антисемитизме, якобы присущем украинцам. Да нет же, мне представляется, что когда самим украинцам становилось легче дышать, они делали многое для того, чтобы свободу — культурную прежде всего — обретали и другие.
И еще. Перед отечественным киноведением стоит задача в ближайшее десятилетие создать научную историю украинского кино. Перед нами пример одного из возможных направлений подготовительной работы, без которой невозможен настоящий академизм. Поднять на поверхность затонувшие части некогда целостного корабля, ощупать, а затем и осмыслить ушедшее, едва ли не погибнувшее. Добро бы и другим грести к местам, где сгинули, затонули команды, некогда ведшие свои судна в будущее. То бишь к нам, «пані і панове».