Шел трамвай девятый номер,
На площадке кто-то помер…
Детская считалка
Строго говоря, молодой украинский кинорежиссер разделил второе место в конкурсе короткометражных фильмов вместе с 28-летней аргентинкой Люсией Седрон («В отсутствии»). Однако его «Серебряный медведь» — самая настоящая победа. Впервые в новые времена наше кино удостоилось приза на таком большом фестивале (напомню, что Берлинале входит, вместе с Каннами и Венецией, в тройку наиболее влиятельных кинофорумов мира). У нас ведь в последние годы не раз звучали победные реляции по поводу призов на третьестепенных, мягко говоря, фестивалях, чей международный статус вызывает большие сомнения. И вот, наконец…
Десятиминутную анимационную картину включили в конкурс вопреки сложившейся практике фестиваля класса А не включать фильмы, уже засветившиеся и тем более получившие призы на других фестивалях. А «Шел трамвай № 9» уже победил на международном «Кроке», затем на «Молодости»… И все-таки. Есть какая-то магия в этом фильме — он нравится решительно всем. Набитый битком трамвай с пластилиновыми соотечественниками и цифрой 2002 на груди движется по кривым рельсам невесть каким образом. В нем бурлит жизнь: кто-то пересказывает последнюю серию латиноамериканского сериала, кто-то повествует о том, как браво отражал он атаки немецко-фашистских захватчиков. Еще один приходит с ружьишком и выставляет его через окно… Жизнь, одним словом. Где все слиплось до такой степени, что приходится отдирать одну неповторимую личность от другой. Техника изношена до предела, и тем не менее она вертится, тем не менее движется. Хотя по такой дороге это не может быть никак и никогда…
Собственно, сама история создания фильма как бы иллюстрирует его же содержание. В 98-м году (считайте, сколько лет прошло) Коваль выигрывает впервые — ему дают грант Президента Украины. Цельных сто тысяч гривен, что по тогдашнему курсу составляло 50 тысяч заокеанских долларов. Великое благо — руководитель страны самолично поддерживает молодые таланты. Поддержал, а точнее, подержал немного в приятном ощущении грядущей перспективы, да и бросил. Нет денег, оказывается. Ну что же, талант должен терпеть, пока чиновники, выпрыгивая из кожи, добывают для него деньги (или прокручивают их в надежде поддержать таланты из другой области? Но, чур, это только мое предположение, ни на чем не основанное).
Степан оказался парнем именно что терпеливым. Не прошло и четырех лет, как машина вдруг бешено заработала и потребовала от режиссера тоже сработать по-стахановски: во второй половине 2001-го начать и немедленно закончить. Из ста тысяч сорок забрали в виде налогов, к тому же, как известно, нынче совсем другой долларовый курс и другие цены. А иные источники задействовать не моги, ибо раз папа выделил деньги на такое удовольствие, то рядом никто не может присесть. Трамвай нужно было отправлять в путешествие, хоть ты тресни — несмотря на неисправность пути и всех механизмов. Перекрестившись (точь в точь, как вагоновожатая в фильме), Коваль нажал на педали. Поехали. Группе пришлось работать денно и нощно за зарплату в 150—200 гривен (пусть бы кто из чиновников, крутивших эту бодягу с грантом, поработал за такие деньги). Но… Может, потому и получилась эта пластилиновая история, что она сделана из чего-то очень настоящего? Из самой жизни. Вот такие мы и есть. Мы терпеливые. Кто бы и куда нас ни вез — мы едем. И нам не страшно за детей, за страну. Нам не страшно, что руководят и ведут в даль светлую те, кто понятия не имеет ни о дали, ни о чем-то светлом. Мы вместе — и это главное. То на Западе каждый за себя, а нас ничем не возьмешь и не проймешь.
Наверное, потому и нравится фильм везде — он не про идеологические построения, он — про людей, влипших в свое бытие и не помышляющих о каком-то ином. И даже про кино там есть. Вдруг из трамвая изумленные пассажиры видят, как женщина попадает под поезд и ей отрезает ножки. Тихо, ша — это снимается «Анна Каренина», снимается наша любимая история про то, как девушка любила до потери пульса, а он, противный, не оценил. Мы любим про такое — как нас не ценят и тогда мы идем стреляться или же «піду втоплюсь»…
Но это не про самого Степана Коваля. Он сумел выжить и выстоять, не охая и не жалуясь. Он понимал — это шанс. И надо стоять до конца. Картину сделал. И она начала собирать призы. На фестивале «Молодость» под награду даже дали деньги на то, чтобы сделать субтитры на английском. Того гранта ведь на такое не хватило. Чиновники же не сработали и тут. В итоге не успели — в Берлине это был единственный из виденных мною неанглоязычных фильмов, который не имел субтитров. А поскольку текста тут много, то шансы получить приз начали казаться призрачными. Но — вопреки всему. Коваль оказался настоящим кузнецом собственного счастья. И нашего тоже.
Признаюсь, я давно не чувствовал себя таким счастливым, как в то утро, когда, стоя возле Берлинале Паласта (главного сооружения фестиваля), мог пожать руку режиссера и даже, вопреки своим правилам не нежничать с мужиками, крепко обнять его. Спасибо, Степан, ты оказался настоящим — и по уму, и по таланту. Но в сей торжественный час хочется задать несколько вопросов и власть имущим. Скажите, что это за химера такая — эти самые президентские гранты, которые идут годами, что поневоле, зная некоторые милые привычки наших чиновников, вызывает самые худшие подозрения? Что может думать молодой талант про Президента и всю его челядь, когда они внаглую, бесстыдно действуют вот так. Или хотят специально скомпрометировать главу государства? Только куда же он сам смотрит? Или не понимает, сколь разрушительно сказываются на его имидже подобные истории?
Хочется задать и другой вопрос. За последние годы практически все правительства наши (исключая то, которое возглавлял Виктор Ющенко) сделали все возможное и невозможное, чтобы развалить отечественный кинематограф как индустрию. Один из последних примеров просто вопиет — в первом квартале Минкультуры выделено 37 миллионов бюджетных гривен, из коих на нужды кинематографа надлежит истратить… 200 тысяч. Это ли не издевательство, это ли не свидетельство того, что вполне сознательно власть уничтожает эту отрасль промышленности? Киностудии стоят, на них уже почти нет людей. На их территории проникают чужие, порой хозяйничая вовсю. К примеру, на киностудии имени Александра Довженко уже строятся (или планируют строиться) какие-то дома. На полном серьезе новые Лопахины предлагают срыть сад, некогда посаженный великим Довженко, дабы рационально использовать землицу почти что в центре Киева. И напрасно вы улыбаетесь, думая, что уж это точно вещь невозможная — в нашей стране нет невозможных вещей. И нет уже ничего святого, хоть бы сколько ни строили новых церквей.
Только я не виню власть. Она развращена, порой до омерзения. Но ведь быть такой позволили ей мы. Мы позволили ей разворовать, растащить наши богатства — кинематографические в том числе. Мы сами с ленцой наблюдаем за тем, что молодых в кино нет (или почти нет), что кино, которое является делом прибыльным (в стране с большим населением уж наверняка), у нас упало так низко. Да, у нас начал расти прокат, но ведь заморские фильмы мы получаем транзитом из Москвы, и фактически у нас нет отечественного проката, почти вся прибыль уходит в сопредельные страны. Кажется порой, что мы вообще не думаем о завтрашнем дне, наши головы повернуты в прошлое, а в настоящем и завтрашнем хоть трава не расти.
Почему наша власть так равнодушна к отечественному кино? Не раз высказывалась такая мысль: а потому, что в кинопленке подозревается большая опасность. Телевидение и даже видео как-то не воспринимаются как Несторы-летописцы. А вот кино неоднократно доказывало свою потрясающую способность быть «запечатленным временем» (определение Андрея Тарковского). Это настораживает. Вдруг что-то там нарисуется. Фильмы Берлинале-2003 эту характеристику подтверждают. В них далеко не всегда хорошо с самим искусством — стагнация мирового кино продолжается, новые языковые пласты упорно не хотят рождаться. Но ведь кинематограф еще и средство познания, постижения — человека как личности, социума, национального и всемирного бытия. А еще это средство постигать чужую боль — чтобы затем заражать этим чувством других. Помните герценовское «мы не врачи, мы — боль»? Именно так.
Какое дело, казалось бы, немецкому режиссеру Хансу-Кристиану Шмидту до наших украинских бед? А вот, поди ж ты… В его фильме «Далекий свет» («Lichter») рассказывается о жизни польского приграничного городка. По сути дела, тут перевалочный пункт, где промышляют люди, наживающиеся на чужой беде. Вот такие и ведут группу украинцев, решившихся нелегально перебраться в Германию. В потемках проводники выгружают их из машины, уверяя, что вот она, земля обетованная и немецкая. Увы, это еще Польша. Одного из бегунов, Колю (Иван Шведов), задерживает полиция. А у него не совсем обычный мотив побывать в Берлине. Дело в том, что его брат строил вот тот самый комплекс в районе Потсдамер Платц, где и обитает нынче Берлинский кинофестиваль, современный, продвинутый, красивый. Вот только красоту эту Колиному братухе не довелось увидеть — его нелегальность засекли и выдворили за пределы. А он же строил город-сад, город-мечту. Отсюда тоска, с которой и решил бороться Коля. С помощью фотоаппарата, зафиксировав на пленке сотворенное. Мечта заразительна — Коле помогает переводчица (из наших) и отчасти ее бойфренд, немец. Он таки доберется до Берлина и примется осуществлять задуманное.
Гораздо драматичнее история киевлян Анны (Анна Яновская) и Дмитрия (Сергей Фролов). У них просто нет дома, зато есть семья и маленький грудной ребенок. Будущего в своей стране они высмотреть не сумели и потому отважились на шаг отчаянный… Но их вот так бросили, и мечутся они в поисках того, кто мог бы помочь. У местного жителя, поляка Антона (в этой роли известный актер Збигнев Замаховский), свои проблемы. У дочки грядет торжественный обряд конфирмации, а денег на то, чтобы купить ей новое красивое белое платье, нет. Жена, естественно, пилит. В итоге Антон берется, за деньги, переправить украинскую семью через реку, при этом они едва ли не гибнут. Тут я не мог не вспомнить другой фильм — «Дорогой ценой» Марка Донского по одноименной повести Михаила Коцюбинского… Века прошли, а украинцы все бегут из родных краев. В финале Антон отправляет своих подопечных домой, предварительно не избежав искушения вытащить деньги из потайного кармана Дмитрия. Радостный, с вожделенным платьем в руках, является он в собор на тот самый обряд конфирмации. И в финале он то ли счастлив, то ли просит прощения у Бога, то ли мучится от содеянного греха — целая гамма чувств человека, чья жизнь столь непрочна на этой границе между тьмой и светом, праведным и преступным.
Украинский материал лег и в основу немецко-белорусского фильма «Бабий яр» американского режиссера Джефа Канева (из программы «Специальный показ»). По отзывам (мне не удалось ее посмотреть), получилась довольно средняя картина об известных всему миру событиях. Жаль, что снималось все это в Белоруссии, где производство дешевле (тоже штрих к пониманию нашей жизни — вместо того, чтобы заманивать зарубежных продюсеров и режиссеров, мы, как в этом случае, отпугиваем их высокими ценами). Иногда родной мотив возникал совершенно неожиданно — как в фильме американца Спайка Ли «25-й час», где среди российских мафиози отыскивается некий громадный мужчина Костя, требующий своей идентификации как украинца. Но его тут же и пришили — за измену и непочтительное поведение.
Мотив бега через преграды звучит и в фильме, получившем главную награду Берлинале «Золотой медведь». Герои британской картины «В этом мире» Майкла Винтерботтома — афганские беженцы, преодолевающие полмира, чтобы добраться до Лондона. В итоге один из них задыхается… Задыхается в машине и целая семья афроамериканцев в словенской конкурсной картине «Запасные детали» 38-летнего Дамиана Козоле. Его герои живут в приграничной зоне (атомная станция тут же, да еще спидвей-трек) и занимаются все тем же промыслом — под покровом ночи переправляют беженцев (из России, Украины, Пакистана, Албании…) в Италию. Реальный социум прописан здесь очень точно, в жестковатой манере, без сантиментов и придыханий. Но как горько, как жалко здесь людей — несчастных, гонимых ветром и сокрушительными переменами в мировой цивилизации, в порошок стирающими иногда человеческие жизни и судьбы.
Беды людской много, и не только у нас. Кино пытается не отворачиваться, а честно и беспристрастно исследовать причины катаклизмов. Оно и вправду может быть опасным свидетелем на суде истории. Гораздо приятнее те фильмы, которые «не грузят» проблемы и не отвешивают пощечин общественному вкусу. Об этом и многом другом уже в следующей статье.