Просматриваю одну из киевских газет двухлетней давности.
И наталкиваюсь на информацию «Завтра - Международный день музеев». Среди нескольких небольших материалов читаю: «В Украинском музее изобразительного искусства мы случайно встретили Олексу Ющенко, заслуженного деятеля искусств, писателя.
- Хочу посмотреть выставку Татьяны Яблонской. Я почти на каждой выставке бываю. А вообще-то каждый человек для обогащения своих эмоций должен бы посещать музей. Ибо музей, как сказал Иван Семенович Козловский, - это сгусток жизни, в которой отражено то, как жили и мечтали люди».
Действительно, меня встретили в музее две девушки-корреспондентки и поинтересовались, часто ли бываю в музеях. Почти дословно передали то, что я ответил. Но перед словом «эмоций» было сказано еще слово «знаний». Именно в тот день в богатом нашем музее искусства было три посетителя… Девушки улыбнулись, вспомнив, что «Бог троицу любит»… А еще сказали, что на улице одного прохожего спросили о музеях, и услышали ответ: «Я и не помню, когда там был в последний раз. Времени не хватает. Жена куда-то там детей водит. В какой бы пошел, если бы имел время? В ликеро-водочный…»
Ответ, и правда, как для киевлянина грустный…
Теперь хочу немного рассказать о Татьяне Ниловне Яблонской. Я посетил не одну выставку ее картин. Не буду придерживаться какой-либо хронологии, последовательности в повествовании. Не будет в нем композиционной стройности. Это, собственно, фрагменты, отдельные эпизоды, которые в определенной степени передадут мое настроение во время осмотра картин и встречи с художником.
Как-то встретился с работником музея, искусствоведом Инной Пархоменко. И - неудивительно ли! - она спешила в гости к Татьяне Ниловне. Такой же в тот день была и моя цель - посетить ее в мастерской. Это во дворе художественного института, в котором она работает профессором. Она - лауреат Государственных премий, действительный член Академии искусств СССР, народный художник бывшего Союза.
Встретила нас тепло, предложила кофе. Когда-то в этом помещении творил Федор Кричевский, а главная его мастерская была в Шишаках на Полтавщине.
Смотрю из окна на Старокиевскую гору, вижу заднепровскую «синю далечінь» - пользуюсь любимым поэтическим изречением Максима Рыльского.
Хозяйка перехватила мой взгляд и сказала:
- Если бы была я поэтом, то написала бы и посвятила лучшие свои стихотворения именно этому пейзажу, этой нашей истории!
Было это в 1982 году.
Пейзаж манящий, волнующий… Но и здесь, в помещении, невозможно не заметить необыкновенную красоту. Вот хотя бы миска. Ее автор - мастер Масюк из Дибинец. Середина миски разрисована причудливыми цветами, а в ней - семена чернобривцев. С картины на стене смотрят на меня ее чернобривцы!
- На лето засею под окнами целую грядку ними! Еще есть немного других семян, но из этого же рода - полняков. В других местах их зовут гвоздиками.
Вспоминаю - на ее выставке в 1981 году тоже были чернобривцы. В кувшине. Нынешние - двух видов. Один пучок - большие, более пышные, более полные, другой - реденькие, меньшие.
Татьяна Ниловна отодвигает шторку - виднее стало: из окна словно плыла ко мне Андреевская церковь… На переднем плане, внизу, ветхие, старенькие (дожили свой век) дома Гончарной и соседних крутых улочек… Тоже частичка киевской истории…
Художник выводит меня из того мгновения очарования, произнеся:
- После созерцания поэтического взгляните на предмет прозаический, без которого особенно тяжело росткам жизни - детям.
И вот просто на нас, доверчиво, ласково смотрит… корова! Она - на фоне луга.. Изогнутая спина, как гора… Корова-кормилица…
К слову, пересказываю содержание новеллы Тимофея Бордуляка «Дай, Боже, здоров'я корові». И вспоминаются дни на пастбище, яркие, цветные, словно в калейдоскопе, - луг в цветах, отведенные места для выпаса и колючая толока, на которой уже поднялась степная трава… И кружка молока теплого - будто бы из-под коровы - подносит мама… И как не вспомнить прославляющую корову-кормилицу поговорку: «Коровка во дворе - обед на столе».
Тут мы все начали по очереди рассказывать о том, что касается именно житейских тем - хлеба и к хлебу. Кто-то вычитал, что в одном из городов Испании, где есть известные писатели, музыканты, художники, певцы и тореадоры - последние являются особой гордостью испанцев, их почитают, гордятся ими! - в городском совете после обсуждения вопроса, кому ставить памятник, единогласно решили - увековечить корову. В этой местности благосостояние обеспечивает именно крупный рогатый скот.
- И в Голландии красуется памятник корове, а не рекордистке по надоям молока. На памятнике корове короткое и убедительное: «Наша мать»…
- А ваша корова, Ниловна, тоже своеобразный памятник молокодавице!
…Украшают интерьер разнообразные предметы быта. Вот азербайджанская посуда…
- А я помню, как вы несли все это с бакинского базара!
Она улыбается: «Вот и добрая память о нашем празднике, на котором сердечно принимали нас, всех участников Алиев ласково называл «посланцами страны песни и доброты»…
…Какая-то особенная атмосфера в мастерской - действительно творчески-таинственная. И в непринужденном разговоре с художником понемногу раскрывалась, становилась понятной эта таинственность, специфика творчества. Первой предпосылкой творчества является любовь. Любовь к своим воспитателям, к образному искусству. С каким пиететом Татьяна Ниловна говорит, вспоминает своего учителя Федора Григорьевича Кричевского! Родилась она в Смоленске, в России. Отец - учитель истории и рисования. По воле судьбы семья сменила место проживания. Сначала Одесса поражает душу подростка - девочке двенадцать лет. Потом жизнь в Каменец-Подольском. Природа, люди, окружение - все становится воспитателем юной души. Особенно же подействовал Киев: россиянка поняла душу народа Украины, прониклась любовью к ее волнующей истории.
И разве это не счастливая судьба, что уже юной попала в очаг украинского искусства: ее учителем становится выдающийся деятель Кричевский. Она увлеклась национальной украинской культурой. Студенты проявляют высшее уважение к такому внимательному учителю. Вот как передает заботу Федора Григорьевича: «Постановки Ф.Кричевского были настоящим творчеством. Преимущественно он приносил из дома весь необходимый реквизит - прекрасные украинские плахты, свитки, корсетки, платки, даже сулеи, бочки и макитры. Казалось, у него дома целый музей народного творчества. В этом ощущалась какая-то жадная любовь к родному украинскому народу, глубокое знание его жизни и быта. Умело, по-народному он набрасывал на плечи натурщицы обыкновенную селянскую корсетку, повязывал ее голову цветным платком, придавая ее фигуре достоинство простой украинской девушки. Как в художественном творчестве, так и в педагогической работе он был настоящим национальным художником. С глубокой любовью относясь к национальному искусству, беспокоился о развитии украинской школы, проявлял большой интерес к достижениям мировой и отечественной художественной классики…»
Вот такая любовь и переходила в души студентов, в душу Татьяны-студентки. Без увлечения искусством, любви к нему ничего не создать, ограниченный человек не достигнет вершины творчества. Она увлекается и творчеством Карпа Демьяновича Трохименко, вспоминает, как он работал в Седневе. «Вот его застал дождь. Художники попрятались, а он нашел уголок и рисовал в дождливую погоду. И какие яблоки вышли из-под его кисти - действительно мокрые: нет на них капель, а чувствуешь, что мокрые плоды!»
Вспоминаю, как она на открытии мемориальной доски на доме, где жил Николай Петрович Глущенко, говорила об особенности его творчества - говорила с гордостью о его творческом подвиге. А как тепло, с любовью сказала о несравненном искусстве Катерины Билокур! «Ее полотна - это не просто живые цветы, а скорее мечты о цветах. В конце концов, в них - ее поэтическая душа… Я поняла, что ее цветы были для нее бегством от одиночества… Так работать, как она, можно только наедине с природой».
Татьяна Ниловна глубоко понимала психологию творчества. Опять же вспоминаю ее слово на открытии мемориальной доски Николаю Глущенко. Тогда я стоял рядом с художником Сергеем Григорьевым. Он сказал мне: «Если бы здесь был кто-нибудь из стенографистов - какая короткая, но поразительная вышла бы из этой записи лекция для студентов о психологии творчества… Не сообразили…» В журнале «Вітчизна» за 1986 год прочитал ее слова: «Таки щаслива Білокур» и рад, что слова эти появились: это тоже своеобразная лекция…
Художница влюблена в красоту - природы, человека. Да вот она сама скажет об этом: «Я влюблена в красоту мира. Поражаюсь его беспрестанному обновлению. Мне часто приходится слышать: Яблонская постоянно изменяется. Это неверно. Не художник изменяется, изменяется жизнь и открывает все новые и новые аспекты ее художественного воплощения, вдохновляет на поиск». И каждая ее новая выставка - это новый подвиг. Она, по ее же словам, обожествляет украинскую песню. И ее труженица в море синего льна - как Мадонна, влюблена в песню. Словно слышно с картины мотив «Брала, брала льон дрібненький…»
Осталось незабываемое впечатление от ее выставки в 1987 году в конце марта. По ее же словам: «Люблю писать весну» - видим любовно выписанное «Начало мая». Входишь в залы Музея украинского искусства и хочется сказать: действительно, сюда победно вошла весна, опередив время! Таково основное настроение выставки. Сочные пейзажи Черкасщины… Серия, посвященная воспеваемому льну: Лен… Уборка льна… еще этюды… Стожки льна…
А вот - в приглушенных тонах - «В старом Киеве». Деревья - «Старая яблоня», «Старая груша» - не знаю, какое из них лучше… Но вызывает много мыслей быстрое течение жизни, и природы, и человека… Старость неминуема. Вот портрет старика. Но вызывает мысль, что жизнь продолжается. Эту мысль подтверждает «Молодая мать». Вся выставка, как сюжет вечной жизни с его видоизменениями, с нежным «Началом мая».
Всем известна ее картина «Хлеб». Ее высоко оценили, хотя иногда можно было услышать на выставке в музее от приезжего с отдаленных мест: «Оно-то так… Хлеба, зерна золотого - гора… Но ведь художник не дал адреса - куда эта гора исчезнет…» Были и критические стрелы, навешивался на некоторые картины Яблонской «ярлычок» импрессионизма, субъективного восприятия действительности.
Вот увидел один представитель власти партийной на выставке ее «Стару хату». Под хатой сидят такие же старые люди. У деда опущена голова. Это из серии «По шевченковским местам». И тот идеолог повелел снять с выставки «Стару хату»: «Где вы видели такие хаты?»
Действительно, вдоль главной улицы, по которой пролегает путь, хаты обновлены, ограждены, крыты шифером. А с другой стороны бдительный власть предержащий мог увидеть хаты и хуже, чем на картине. И после таких случаев Татьяна Ниловна не сложила руки. «Ей свойственна особая преданность искусству, беззаветная трудоспособность. В образах, ею созданных, глубокое проникновение в суть явления, философское обобщение и безупречное живописное решение», - сказал Михаил Гордеевич Дерегус. Ее счастье - в народном признании.
Ее не пугала никакая работа. Три года во время войны жила в Саратовской области у Волги. Работала в сельском хозяйстве. Разве не тяжкие были эти годы? Но все пережила - бедность и болезни… Была ездовой, косарем, научилась класть стога. Вот такая горожанка! В разговоре с ней я вспомнил, что тоже был два года около Волги, работая на радиостанции имени Шевченко. Нашим работникам, как и ей, приходилось, кроме основной работы, в отдельные дни трудиться на поле за городом Энгельсом. Она была на прополке огорода, на собирании сена. Где-то неподалеку и редактор радио, и артисты - среди них народный артист Юрий Васильевич Шумский, также пололи бахчу, выполняли другие полевые работы. Где-то могли бы и встретиться, но Поволжье большое…
Встретились мы в мае 1976 года в Белоруссии на Днях литературы и искусства Украины. Она рассказывала сябрам о своем детстве недалеко от Белоруссии - в Смоленске. Также сообщила слушателям, что ее отец еще до 1917 года жил в Витебске, преподавал в женской гимназии историю и рисование. Поэтому-то ей и захотелось побывать в этом городе. И в 1975 году она едет в Витебск. Когда проводник напомнил пассажирам, что недалеко от одной станции село Яблонька, то сердце Татьяны Ниловны забилось быстрее. «Ведь в этих местах мои предки получили в наследство фамилию Яблонских, где-то здесь рос мой отец… Не один день пробыла в Витебске, ходила там, где ходил отец, искала уцелевшие небольшие домики давних времен, стояла перед такими, всматривалась да и начала рисовать». Так появились ее «Старый Витебск» и «В старом Витебске».
В праздничные дни украинской литературы и искусства художница поехала с группой художников в направлении на Витебск. Этот маршрут она избрала не случайно. Снова останавливалась у тех стареньких домиков, которые обессмертила своей кистью. А с теми, кто сопровождал группу, быстро выучила песню «Косив Ясь конюшину» и пела с ними.
Рассказывая об этом мне в своей мастерской, жаловалась, что пришлось в том краю побывать недолго и уже не будет такой возможности встретиться с городом отцовской юности.
- Вот вы частичку этого города защитили от забытья - будущие витебские жители смогут представить прошлое своего города. А это, видное из вашей мастерской, этот уголок, который, по вашим словам, достоин лучших стихов, еще не попал на ваше полотно… Особенно же то, что исчезнет очень быстро - вон те маленькие, покосившиеся хатки… - словно упрекнул ее. (Кстати, я все-таки, под впечатлением увиденного из окна, позднее написал стих, хотя определять его качество не берусь - это уже дело читателя. Возможно, при будущей встрече с художником и прочту его.)
Во время той встречи, с которой я начал эти записки, она произошла после недавнего моего приезда из Минска, где отмечали юбилей Якуба Коласа, я не мог не вспомнить осенние краски коласовского леса.
- Но ведь и наша киевская осень не бедна красками! - ответила.
Мне было особенно приятно услышать такой ответ, ведь осень киевская, седневская ее, Яблонской, не уступает по своей силе, дарит соответствующее настроение зрителю, поет свой мотив… Появляются новые этюды, картины. Вижу на одной выставке уже старые дома Подола и «Хатку в Седневе». Они правомерно находят место между «Капитолием в Риме», «Осенью во Флоренции»… И «Старая Флоренция», и «Старый Подол» - все должно быть защищено, сохранено не только строителями, но и художниками.
Едва ли не доминирующим мотивом Татьяны Яблонской является весенний. Ведь не зря писала она в письме из Седнева к Чорнобривцевой: «Пишем, пишем весну. А это всегда прекрасно. Вместе с ее приходом изменяются на палитре наши краски, не угнаться за нею - каждый день приносит нам что-то новое…»
«Весна», «Май», «Апрельский вечер», «Весенняя дорога», «Весенний этюд», «Ранняя весна в Седневе», «Мартовский вечер», «Майский вечер», «Весна на окраине»… Это из разных годов.
И «Седневские дали». С весенним пейзажем. Под кручей река Снов, а дальше - необозримые поля. А вот «Деснянское наводнение»… Да это же доброе, неразрушительное! - наводнение творчества! Река настроения, радости пробуждения жизни. Едва ли не чувствуешь ароматы пробужденной земли, журчание ручьев, шепот трав и бормотание чистой воды. Вот свежие «Ландыши» - ощущаешь их аромат, более тонкий, чем французские духи, из Придесенья… И цвет весны - «Цветущий луг». «Весеннее настроение». «Весенний туман, сквозь который вот-вот брызнут живительные лучи утра. Недавно в сумском музее я увидел «В саду» Яблонской рядом с «Мартовским солнцем» Николая Глущенко. Символическое соседство! Объединение лучей с цветом яблони…
…И представляешь женщину-художника, идущую весенней дорогой в еще неизведанную манящую жизнь… Поддаешься ее настроению - творческому, получаешь заряд, тягу к творчеству… И даже ее «Свадьба» - веселые девушки, парни, цветные платки, ленты, улыбающиеся, радостные лица. Хотя вокруг слепящий, белый снег, а какой весной дышит это колоритное произведение художника! Символ неистребимости, вечности жизни.
В моем сонете, посвященном Татьяне Ниловне, автору картины «Хлеб», есть такие строки:
Як мріємо про те, коли б
Насущний і духовний хліб
Були у дивній єдності, гармонії…
Верится, что такое время наступит. Этому помогает творчество художницы, властительницы красоты природы и искусства.