Международный театральный фестиваль «Дев’яте мистецьке Березілля» предоставил киевлянам уникальную возможность, не выезжая из столицы, познакомиться с работами театров Харькова и Ивано-Франковска, а театральным коллективам Харьковского государственного академического драматического театра и Ивано-Франковского музыкально-драматического театра — пригрозить киевлянам реальной возможностью перенесения театральной столицы Украины в один из этих городов. И угроза эта не такая уж гипотетическая, особенно после того, как Ада Роговцева сыграла с харьковчанами, а блестящий киевский режиссер Мирослав Гринишин поставил в Ивано- Франковске брехтовского «Галилео Галилея». Так что оскудевает мать городов украинских. А это ведь только начало утечки кадров...
«Вишневый сад» в постановке Харьковского драматического театра (режиссер — заслуженный деятель искусств Украины Владимир Кучинский) с Адой Роговцевой в роли Раневской и ивано- франковский «Галилео Галилей» (режиссер Мирослав Гринишин) — пока самые значительные отечественные театральные работы, показанные на фестивале. И особенно «Галилео Галилей», где чувствуется мощная режиссерская рука, спаявшая воедино пестрый актерский ансамбль, и не менее мощный философский замысел, благодаря которому спектакль стал размышлением на тему слома эпох, перехода от «мрачного» средневековья к сомнительному свету Возрождения.
Если Владимир Кучинский взял курс на полифонию и позволил каждому персонажу побывать идеологическим центром спектакля (правда, особыми привилегиями пользовался Петя Трофимов, прототипами которого режиссер провозгласил Сковороду и самого Чехова), то Мирослав Гринишин сосредоточил действие вокруг главного героя — Галилея. Этот ученый и вольнодумец (Р.Держипольский) на протяжении всего спектакля, как Прометей к скале, был прикован к доске, представавшей то крестом, то пыточной решеткой, а все остальные персонажи, как планеты вокруг солнца, вращались вокруг своего Галилея, споря или мирно беседуя с ним, изрыгая на него хулу или изливая бальзам сочувствия. Словом, Галилей был физически неподвижным центром спектакля. Он произносил проникновенные речи, подкрепленные редкой пластикой рук, пытался вырваться из своих пут, но тем не менее дух его пребывал в движении, тогда как многие бодро бегавшие по сцене персонажи казались воплощением косности. Над Галилеем то и дело загорался звездами небесный свод, а в начале и конце спектакля «мрак средневековья» прорезали красные лазерные лучи. Честно говоря, мне было обидно за средневековье, хотя и жаль Галилея, но эти претензии, конечно, не к режиссеру, а к Брехту.
В «Галилео Галилее» впечатляла ювелирная и в то же время новаторская режиссерская работа, прекрасное музыкальное оформление, подобранное Л.Медведевой, и конечно же — игра Галилея— Держипольского. Перед началом спектакля режиссер попросил не искать в «Галилео Галилее» Брехта — это, мол, его субъективное видение перехода Европы к мышлению нового типа. Конечно, трудно было не искать Брехта в его собственной пьесе, тем более что актеры все же следовали брехтовскому тексту, но субъективное гринишинское видение тем не менее впечатляло. Не знаю, как там с Брехтом, но в том, что «Галилео Галилей» — событие в театральной жизни Украины, у меня сомнений не осталось.
Если Мирослав Гринишин решил отойти от Брехта, то Владимир Кучинский, напротив, счел необходимым подойти ближе к Чехову. По его мнению, «Вишневый сад» — это завещание Чехова театру, а Петя Трофимов — рупор авторского «я». Не знаю, правда, как согласовать с этим печально известное «мы выше любви» — вряд ли Чехов подписался бы под такими словами. И даже если сравнить «вишневый сад» с «территорией театра», неким эстетическим пространством, а то, что находится за пределами сада-театра, с пространством жизни, вряд ли можно разделить Петину радость по поводу того, что сад-театр благополучно вырубил покровитель дачников Лопахин. Если даже принять тезис Кучинского «вишневый сад — территория театра» и согласиться с тем, что именно это имел в виду Чехов, то Петю, равнодушного к саду-театру, к прекрасному вообще, вряд ли можно считать рупором чеховских идей. Думается, что Антон Павлович не завещал бы своим друзьям-актерам из Московского художественного театра ликовать по поводу того, что их театр, как и прочие театры России, скоро «вырубят», как вишневые сады.
Когда же в финале спектакля Петя (Эдуард Безродный) отправился «в новую жизнь», это не так впечатлило зрителей, как звериный вой Раневской — Роговцевой, ее плач по саду, женское и женственное отпевание прекрасного. Ада Роговцева внезапно вернулась попрощаться с садом, завыла по нему, как по покойнику, и этот похоронный плач стал финальным аккордом спектакля, неожиданным в своей траурной силе. «Плакала Саша, как лес вырубали»... Даже если «территория театра» мала по сравнению с «территорией жизни», вряд ли стоит бросать ее на произвол судьбы и окончательно «уходить в мир».
Кроме приятных сюрпризов, вторая неделя «Березілля» принесла и неприятные. Камерный театр из Афин, спектакль которого был назначен на 5 апреля, по финансовым причинам не смог приехать в Киев. Вместо этого второй раз дали «Весну священную» Стравинского в исполнении французской балетной труппы «Ариадон». Правда, неприятность с греческим театром возместилась выставкой «Польский театральный плакат», организованной Польским институтом в Украине. Выставка благополучно открылась 7 апреля в Доме художника и ознаменовала собой столетие польского театрального плаката. Мирослав Адамчик, Тадеуш Грабовски, Лешек Жебровски, Веслав Валкуски — работы этих художников презентовали киевлянам польский театральный плакат.
Третья неделя фестиваля отдана проекту «Кукольный театр — сокровищница ритуала». Ритуальные страсти продолжаются.