С Кирой Георгиевной Муратовой нам удалось пообщаться в канун её семидесятилетия, которое отмечали 5 ноября. Последние три года стали для Муратовой чуть ли не самыми плодотворными в ее жизни. К многочисленным наградам на фестивалях прибавились диковинные государственные премии, в принципе несовместимые с отстраненной позицией режиссера (в честь семидесятилетия украинская власть удосужилась наградить Муратову орденом князя Ярослава Мудрого IV степени). Слухи о своей вечной молодости Муратова подтвердила на недавнем МКФ «Молодость», который закрывался её «Настройщиком». Кира Георгиевна начала беседу с подробного разъяснения причин, по которым она согласилась на это интервью.
— Я приехала на фестиваль, так как у меня были свои мотивы находиться здесь. Мне нужно было посмотреть фильм Ренаты Литвиновой «Богиня», потому что собираюсь продолжать с ней работу. Кроме того, хотела встретиться с Ренатой. Привезла с собой актрису, которая будет ее партнершей, и мы немножко порепетировали. Получилось так, что фильм Литвиновой показали двадцать седьмого числа, а мой фильм — тридцать первого на закрытии. Я могла бы на эти четыре дня уехать домой, но это было бы неудобно. А поскольку живу на фестивале, то согласилась с вами общаться, дать интервью. Иначе было бы просто неприлично.
— А что вы репетировали с Литвиновой?
— Это сценарий, который еще не запущен. Будущий фильм составился из двух короткометражек разных авторов. Первая из них — пьеса Евгения Голубенко «Монтировщики». Короткая вещь, действие которой происходит в театре. Монтировщики ставят декорации, и происходит некий сюжет. Вторая половина сценария — короткометражка Ренаты Литвиновой под названием «Женщина жизни». Это будет выглядеть так: монтировщики поставили декорацию, и в ней начинается спектакль по сценарию Ренаты Литвиновой. Получится фильм, состоящий из двух половин.
— То есть по структуре фильм будет напоминать «Чеховские мотивы» — две пересекающиеся истории?
— Не совсем. В «Чеховских мотивах» было закругление, возврат. Здесь такого не предполагается. Общим будет то, что есть две истории, которые пересекаются. Но если тогда я всё черпала из Чехова, то теперь имею дело с двумя разными авторами.
— Поговорим о «Настройщике». Там все по-другому — есть единый, крепкий сюжет, который держит зрителя в напряжении. Это неожиданно, ведь у вас репутация режиссера, снимающего «тяжелые» фильмы…
— Да, это одна из причин, почему этот фильм нравится многим. Есть острый сюжет, саспенс, красавица-злодейка, две очень жалобные обманутые личности — старушки, с которыми зритель себя часто отождествляет: «Вот я тоже такой хороший, меня все обижают — а я всех прощаю...». Возможно, мой новый фильм более демократичный, чем предыдущие. В самом деле стала предпочитать более острые сюжеты. Но не в ущерб всему остальному. И в «Настройщике» это получилось.
— Расскажите о литературном первоисточнике.
— Это книга «Король сыска» начальника петербургской сыскной службы Аркадия Кошко, собственно, это его мемуары. Между прочим, очень забавные мемуары. Мне эта книга попалась в Москве относительно случайно —искала тогда подходящие сюжеты. В этой книге много разных историй, и некоторые из них мы ипользовали, трансформировали, переписали.
— Действие «Настройщика» происходит в довольно необычной реальности — вроде бы наши дни, но в то же время огромное количество отсылок к ретро.
— Конечно, Кошко ведь человек дореволюционный.
— А какой, к примеру, социальный статус этих обманутых старушек?
— Там все очень подробно говорится: вдова коллекционера древностей потихоньку продает то, что от него осталось, и с этого живет. Возможно, еще чем-то занимается, потому что упоминается французский язык, может быть, она переводчица. Другая — медсестра. Вы знаете, люди вокруг нас очень разные — это только кажется, что есть бизнесмены, студенты и так далее.
— Вы не впервые экранизируете малоизвестные, маргинальные литературные тексты…
— Ну, не снимать же «Анну Каренину»! Я вообще поняла, что не нужно брать знаменитые вещи. Однажды попыталась сделать «Княжну Мэри» — её закрыли. Сквозь эти замыленные тексты, которые тебе еще в школе вдолбили, очень трудно продраться. Гораздо лучше воспринимаются незатасканные вещи, свежие и для меня, и для зрителей. Маргинальные в том смысле, что они менее известные.
— Но иногда кажется, что вы специально беретесь за тексты, не совсем удачные в литературном отношении, однако весьма перспективные в плоскости кино.
— Это очень сложный вопрос… Есть ощущение, что когда вещь совершенна, её лучше не трогать. Пусть кто-нибудь другой снимет, а я посмотрю. Меня останавливает пассивность восприятия прекрасных пьес. Раз она так совершенна — пускай лучше полежит, а я буду время от времени ее перечитывать. То есть рождается какая-то прекраснодушная апатия, состояние воспринимающего читателя. А мне нужно, чтобы там были пробелы, пустоты или крючки, чтобы что-то меня цепляло, чтобы оттуда ко мне протягивались какие-то когти. Тогда я за это хватаюсь и начинаю работать, просыпается активное отношение к тексту. Появляется желание что-либо улучшить. Чаще всего это происходит, если текст несовершенен, если в нем есть пустоты. Тогда с ним легче вступить во взаимодействие — разобрать его, потом что-то с чем-то соединить. Именно так было с «Настройщиком» — в тексте есть определенное мошенничество, похожее на то, которое в фильме. Все диалоги переписаны, множество сюжетов и характеров выдуманы.
— У режиссеров часто бывают списки объектов, которые они любят снимать больше всего. А что любите вы?
— Кладбище люблю снимать! (смеется) Действительно люблю. Раньше, особенно в период фильма «Познавая белый свет», любила снимать стройку. Стройка — это нечто не эстетизированное, еще не урбанизм, не интерьер. Там все некрасиво — одни кирпичи, нет формы. А нужно суметь вычленить красоту из того, что принято считать некрасивым. Найти там гармонию. Кроме того, есть вещи, табуированные для съемок. Море, скачущие лошади, собачки — они всегда получаются, их только дурак не снимет хорошо. В этом смысле квартира коллекционерши из «Настройщика» — тоже табуированный интерьер. Мы таких вещей не снимали принципиально, но здесь это оправдано сюжетом.
— Почему в «Настройщике» отказались от многих приемов, с которыми ассоциируется ваш режиссерский стиль?
— Просто так. Не знаю. Надоело, наверное. Не было такого: все, хватит, не буду больше реплики повторять. Просто какие-то вещи исчерпываются. Это более спонтанный процесс — иначе написалось, и все.
— Кроме ваших «фирменных» повторов, в последних фильмах стали появляться музыкальные номера — как в классических мюзиклах, когда герои ни с того ни с сего начинают петь и танцевать. Раньше вы часто использовали прием «фильм в фильме», тоже служащий для сюрреалистического отчуждения. Для вас это явления одного порядка?
— Да, это одно и то же. Хорошо, когда разрывается ткань экрана и можно заглянуть: а там что? Кроме того, это от нетерпеливости: хочется перемены, приключения, антракта. Это хорошо для моего восприятия ритма. А также — для восприятия кинореальности.