Скандал на главной киностудии страны дошел до ручки. Точнее, до финального титра — «The end». Постоянно подвешенный (имеется в виду зыбкое положение, в котором он находится последние полгода) директор знаменитой «фабрики грез» имени несчастного Довженко — г-н Приходько на мой персональный диктофон на днях заявил: «Ухожу! Пишу заявление! Пусть сходят с ума или снимают здесь что хотят! Но только при одном условии...» Условие сие четко обозначено в одном из ответов, но в преамбуле его афишировать не собираюсь, чтоб не смазать интерес к некоторым нижеследующим темам... А вот «содержание предыдущих серий» напомню: 1) Виктор Приходько был назначен директором киностудии имени Довженко полтора года назад еще при прежнем Кабмине; 2) новый киноначальник объявил на студии «пьянству бой», и посему многие довженковцы на него окрысились; 3) Приходько постановил, что на месте революционной «колыбели» укркино он устроит кинофабрику, ну а наши гении себя никак не мыслят работягами у производственных «станков» и...; 4) и против Приходько поднимает голову «фронда» во главе с некоторыми режиссерами; 5) жесткое «нет» мыловарным замыслам директора сказал нардеп Танюк (об этом его интервью в «ЗН» № 21 от 4 июня), а...; 6) а на парламентских слушаниях министр культуры Билозир заявила, что она сняла Приходько с работы, но сделать это непросто, потому что в стране есть 600 судов, где можно попытаться себя защищать, и вот...; 7) Шевченковский суд восстанавливает Приходько в кресле (к этому времени он становится медийной суперзвездой), да засиживаться в нем он не собирается...
...Он проводит для меня элегичную экскурсию по подметенным и подкрашенным плацдармам студийной территории. И с особым трепетом подводит к вожделенному предмету своей гордости, за который ему постоянно нарекают — это мини-пруд, где беззаботными болванами плавают карпы...
— Виктор, так вы еще директор или уже директор?
— Неоднозначный вопрос. Я пока еще директор.
— И судебный пристав к вам не приходил, и кабинет ваш никто опечатывать не собирался?
— Здесь, на студии, почти месяц был другой директор —
г-н Слепак. Сидел в директорском кабинете — там, где раньше был Мащенко.
— А у кого печать студии сейчас? У Слепака?
— Да нет уже никакого Слепака в природе! В тот же день, как Шевченковский суд принял решение о моем восстановлении в должности, он прибежал в Министерство культуры, написал заявление, сдал печать и спрятался под ковер.
— Так печать сейчас у Билозир на сохранении?
— Да нет же. Мы пришли в тот же день к ней — и нам отдали ее без проблем!
— «Свадьба в Малиновке» какая-то получается: вчера белые, сегодня красные... Но вы хоть имеете сейчас полномочное право подписи, принятия ключевых решений?
— Суд восстановил меня в правах и обязанностях в полном объеме.
— А есть какие-то «позывы» на предмет того, что Минкультуры или Союз кинематографистов снова начнут с вами судиться, подавая апелляции в другие суды?
— Министерство вроде бы об этом уже заявило в прессе. Но подали они апелляцию или нет — я сказать не могу. До нас эти сведения ни в каком виде не доходили. Равно как могу комментировать и тему, будто бы есть непонятно какое «уголовное дело», заведенное на меня...
— Давайте по сути. Что вам инкриминируют? Чем вы не нравитесь? Что сделали не так?
— О... Если их послушать... То я развалил киностудию. Развалил украинское кино, погубил украинскую духовность, ничего не снимаю. Я приватизирую студию. Ну и плюс по мелочам — сжег библиотеку, развалил цеха, вырубил сад...
— Сад, кажется, еще «зенелеет». Но, возможно, вы его просто почистили?
— Не только. Посадили деревьев штук 50. И кустов 800.
— Кому и почему вы пришлись не ко двору?
— Есть человек 30, ну, может, 300, которые хотят занять место директора киностудии имени Довженко. Им кажется эта должность очень привлекательной.
Первым номером стоит режиссер Савельев. Он всем рассказывает, что он уже и есть директор и что именно он снял когда-то Анну Чмиль, Николая Мащенко... Он даже ходил по цехам студии, объявляя себя директором. Сейчас, кажется, опять ходит... Михаил Ильенко, мне кажется, тоже сильно хочет в директора. Это самые явные лидеры из желающих. Но есть и много мелких. Они стоят дальше в хит-параде... Очередь действительно существует: есть люди, которые хотят посадить сюда своих людей — послушных, понятных, с помощью которых можно было бы решать какие-то свои вопросы...
— Ну а вас кто сюда посадил? Мащенко, Табачник или Сивкович?
— Николай Павлович Мащенко. Я работал у него заместителем директора в течение года. Он пригласил меня к себе сразу после третьего курса института. И свою первую полнометражную работу я снимал здесь, на киностудии, — диплом. Это первый, а может, и единственный прецедент в истории нашего театрального и киноинститута.
— Как назывался ваш первый фильм?
— «Тихий ужас».
— Символическое название. Чем-то схоже с Резниковичем, который, в очередной раз вернувшись руководить Русской драмой свой первый спектакль назвал «Школа скандала». Так и пошло...
— А я в подобные вещи верю. Название может определить судьбу. Так вот после своего первого фильма я работал штатным режиссером студии. А позже Мащенко собрался снимать «Богдана Хмельницкого». Поскольку совмещать ему и администрирование, и творчество оказалось сложно, то он несколько раз предлагал мне занять должность директора студии. А так как у нас все параллельно развивается — и киностудия разваливается, и фильмы не снимаются, — я посчитал своим долгом восстановить ее немножечко... И сделать здесь такое место, куда хотя бы нестыдно приходить.
— Но почему вы начали сразу так рьяно бороться с пьянством? Что, Шпаликов с Шукшиным были трезвенниками и это определяло степень их дарований? Уверен, антиалкогольная кампания вам боком вылезла...
— Конечно, люди как-то разделяются по своим интересам. Есть те, которые без рюмки не могут. И я предложил им гуманную идею: если без этого дела не можете — собирайтесь в своем Доме кино и живите там, спивайтесь... А мы здесь работаем. Где вы видели, чтобы на заводе разрешали или поощряли пьянство?! По-моему, это совершенно естественно.
— Но Мащенко как-то умел же с ними со всеми договариваться?
— Да, Николай Павлович, видимо, мудрее оказался. Но если говорить о базисе конфликта, то он именно в том, что жаждали посадить других людей на директорскую должность, так как многим она кажется безумно привлекательной.
— Когда непосредственно начал разгораться конфликт за это место под солнцем?
— С первого дня моего назначения. Когда стало понятно, что я человек свободный и не вхожу ни в какие кланы и группировки. И никому не подчиняюсь.
— Тем не менее вас приписывают к «группе» Сивковича, Табачника...
— А разве они кинематографисты?
— Но кино — бизнес!
— У нас кино еще не скоро станет бизнесом. Сейчас это лишь стопроцентно убыточное дело. И студию, между прочим, нельзя ни приватизировать, ни акционировать.
— А вы что, пытались это сделать?
— Конечно нет. Потому что студия имеет статус национальной. И является учреждением культуры. Ее нельзя приватизировать по закону. Да и смысла в этом нет. И попыток таких не делал никто.
— Может, одна из причин конфликтов — ваша дистанцированность от так называемых творческих работников: вы сами по себе, а они — сами по себе «квасят» в Доме кино?
— Возможно. На самом деле — идет смена поколений. К тому же это наложилось и на исторический слом. На смену многих вещей в государстве. Ведь изменилась страна. А люди из мира кино живут в своем «прекрасном далеко» — в советском прошлом. Причем, весь Союз кинематографистов, где средний возраст, как вы знаете, 62 года. Они мыслят прежними категориями — дайте мне постановку, дайте мне квартиру, орден, должность... А я вам сниму все, что прикажете. А может, и не сниму, вы ведь все равно не поймете, в чем моя гениальность. Но это время ушло, и лично я о нем не жалею. Зато этим людям в новом времени не все нравится. Но я же не могу сделать их моложе, умнее, талантливее и даже богаче, потому что они в должной мере не владеют своей профессией.
— За время, что вы здесь царствуете, кто-то приходил к вам в кабинет с интересными предложениями?
— Приносили сценарии. Но я с самого начала как бы дистанцировался от творчества. Я — менеджер кинофабрики. Поэтому пригласили Ивана Гаврилюка, народного артиста, депутата и нынешнего советника Президента по кино возглавить студийный совет...
— В который вошла актриса Назарова.
— Она вошла не в студийный, а в наблюдательный совет студии. А его формировал прежний Кабмин, а не я. Оттуда и пришел список из 25 человек. И творчеством, и отбором сценариев на студии занимается Гаврилюк. Он читает, разговаривает с «митцями». Я как бы разделил творчество и производство. У меня — только производство.
— Тогда получается, надо спрашивать с Гаврилюка, почему нет украинского кино?
— Потому что не принесли достойных сценариев. Вот и нет. Из всего, что было, выделялся, пожалуй, один — несколько странный, из которого возможно что-нибудь получилось... Буквально неделю назад его принес Томенко...
— Кто?
— Тарас Томенко. Он не родственник. Это произошло после его поездки со своей короткометражкой на Каннский фестиваль, на приглашение которого, как известно, Министерство даже не отреагировало... А я все это время только и занимался тем, что пытался восстановить киноруины, намеревался организовать производство на других основах. Не на советских. До сих пор наш кинематограф и отношения киностудии и Министерства культуры основаны... на законодательных актах, изданных еще при жизни Сталина. Представьте, они до сих пор в действии! Вот эти акты, посмотрите... Вот 48-й год. Но есть и «свежак» — 75-й год. Все это я прелагал поломать и упразднить систему творческих объединений. Намеревался освободить всех редакторов, которые по сути являются идеологическими цензорами. И вместо этого создать продюсерский центр. Зачем изобретать треугольное или квадратное колесо, когда есть отлично действующее круглое? Конечно, люди сопротивляются. Но мы же никуда ни можем деться от новых принципов кинопроизводства. Какие могут быть инвестиции, копродукция и совместные фильмы, когда у нас Советский Союз глазами изумленных гостей.
— Мне кажется, вы достаточно резки со своими оппонентами — все эти определения «Хохливуд» или «геронтология» применительно к киноветеранам. Или ваши цитаты про хутор и самодеятельность. Без этого нельзя обойтись?
— Иногда я высказываюсь несколько резко. Но это связано с тем, что я не пью. Если у пьяного человека что на уме, то и на языке, когда он выпьет, то у меня — круглосуточно.
— Но вы же не думаете всерьез, что кроме «Теней» Параджанова в украинском кино больше ничего не было? А Быков, Кавалеридзе, Осыка, Ильенки, Иванов, Балаян, Муратова, а ранний Мащенко, а ранний Беликов?..
— Было десятка три пристойных фильмов, которые до сих пор покупают телеканалы. И это нормальное соотношение. В Голливуде снимается 600 фильмов в год. Из них достойных, думаю, не наберется и 50. А выдающуюся картину не каждый год найдешь.
— А вы искали внебюджетные деньги, чтобы привлечь на студию, например, маститого Бортко, чтоб поставил блокбастер по Гоголю? Знаю, что задолго до Депардье он мечтал запуститься с «Тарасом Бульбой» именно здесь...
— А вы попробуйте это сделать. Вам сразу инкриминируют предательство национальных интересов. Как же, он и в Москве, и Питере работал. Несмотря на то, что родился в Украине и учился в Киеве. В свое время Мащенко хотел пригласить на студию Владимира Мотыля — и уже начался скандал. Как это так, говорят, еврея из Москвы приглашают снимать! Приглашать людей не проблема — во всем мире это практикуется. Но вы никогда не найдете сюда инвесторов. Ведь инвестиция — это вложение денег с целью получения прибыли. А здесь вы ее не получите. Вложить деньги в государственную собственность и получить прибыль?.. Смешно. Ну хорошо — я вложил какие-то свои деньги, отремонтировал помещения, сделал пруд с осетрами. Но я сделал это для себя. Мне хочется ходить мимо красивого пруда, а не мимо гадюшника с пьяницами. Правда, это не инвестиция — это меценатство. Вы можете отремонтировать за свои деньги Нацбанк Украины. Но зачем? Что вы с этого получите? Инвестировать можно в фильм, но даже теоретически кино не может принести сейчас прибыли. В России в том числе.
— И «Ночной дозор» неприбыльный?
— Да. Это обман. Очень легко посчитать. 16 млн. сборов. Треть отдаем прокатчику, треть на налоги, остается треть. Пусть 6 млн. А у него рекламная кампания больше этой суммы! Фильм даже своего производства не покрыл. То же самое и с «Турецким гамбитом». Но государство Россия финансирует идеологическую машину под названием «Кинематограф». Ведь сейчас снимают фильмы о том, что и КГБ выиграло войну, и СМЕРШ, и в Афганистане они выиграли войну, и в Чечне выиграли все войны. Они финансируют идеологию. В любом их фильме все русские — умные, чистые, красивые. Это в замаскированной форме, но сверхзадача прочитывается: русские — богоносная нация.
— Так может и нам достаточно двух «правильных» картин о своей «богоизбранности»? Мы ведь из Триполья...
— Для этого нужны не только деньги. Нужен человек, который это снимет. И сценарий, по которому это можно снять. Дело в таланте. Приезжал сюда польский режиссер Ежи Гофман. Совсем даже не поляк по национальности, а еврей. Он снял раньше несколько выдающихся фильмов. А «Огнем и мечом» снимал практически без господдержки.
— А вот ваш фильм об оранжевой революции — тоже ведь, наверное, определенная «игра», преследующая конъюнктурную цель...
— Нет. Мы сняли фильм на волне энтузиазма. Когда его презентовали через три месяца, я сказал, что первую часть назову «Эйфория». Но уже к концу монтажа понял, что отношусь ко многим событиям в фильме по-другому. И сказал, что с этими же людьми мы сделаем через год другую серию и посмотрим, что изменилось за год. Думаю, выглядеть это будет принципиально иначе. Так что это не конъюнктура. Недавно к нам приходили французы с канала «АРТЕ». Дело в том, что Юлия Тимошенко посетила Францию, и там будут снимать о ней фильм. Из нашей картины они хотят использовать определенные фрагменты...
— Говорят, вы советник Тимошенко? Что насоветовали?
— Я являюсь президентом ее фан-клуба. Мы познакомились с ней, когда она лежала в больнице, чтобы ее не увезли в тюрьму. И тогда разговаривали шепотом в клинике, чтобы прослушка не разобрала... Мы много сделали для нее роликов. Почти бесплатно. Просто я симпатизирую этому человеку, этой женщине. Теперь ей помогать вроде бы не надо — у нее все в порядке. Но если, не дай Бог, ей когда-нибудь будет плохо, то официально заявляю, готов снова поддержать ее. И опять бесплатно!
— А почему все-таки возникли некие маневры сделать из киностудии полигон для российских сериалов, вытеснив национальный кинематограф?
— Как можно вытеснить то, чего нет? Национальное кино не создавалось, потому что на него с начала октября прошлого года не приходили деньги. Все проекты госзаказа остановлены. Некоторые из них закончены за счет студийных средств. Остановлены дебюты. Остановлен «Богдан Хмельницкий», фильм о Тарасе Шевченко «Братство»...
— Сколько вам недодали?
— Должны были перечислить 11 млн., а дали шесть. Но мы закончили «Украденное счастье» и «Посмішку долі». У Андрея Дончика фильм получился успешный. Он запустился при мне и при мне закончил картину. Да, мы не сторонимся сериалов. В этом работа киностудии — оказывать услуги. Но у нас иногда сейчас возникает неоправданная русофобия... Конечно, мне русское кино тоже не всегда нравится. Они иногда задают плохую энергетику, заряженную гадостью вперемешку с комплексом неполноценности... Но это наша работа — предоставлять услуги. Но почему цепляются только к русским сериалам? А как же китайцы, американцы? Или всем нельзя? Что ж сидеть и ничего не делать — ждать денег от министерства? А до этого сидеть голодать? Мы только на содержание киностудии должны тратить 10 млн. гривен в год. Это только чтобы она не развалилась и не арестовали ее счета. Из госзаказа нам перепадает всего два миллиона, остальные должны заработать. Мы и зарабатываем — предоставляем услуги, снимаем. А нам говорят: нет, сидите голодные и ждите, а мы сами знаем, что вам делать, а что нет. При этом эти «критики» не понимают, что такое национальное кино, не сформулировали, что такое национальная идея.
— Так проявите свое посильное участие. Придумайте проект, подскажите идею... Вы же тоже начальник, а не наблюдатель.
— Я не художественный руководитель киностудии. По-хорошему — это функция Министерства культуры. Я не могу заказывать картины и не могу их снимать. Только за свои деньги. Но таких пока тоже нет — киностудия не может их заработать.
— Но на съезде кинематографистов вас все-таки хорошо прокатили, исключив из союза...
— На самом деле горжусь этим. Потому что кроме меня из этого союза исключили только Параджанова.
— Наверное, вашу сестру зовут Скромность?
— Да, у меня неплохая компания... Но опять-таки — мы разделились на разные поколения, и живем с ними в разных странах. Они — в СССР, а я в независимой Украине. А может быть, даже, в европейском сообществе. Мне бы хотелось так думать. У них своя жизнь — у меня своя.
— И кресло директора, получается, ваша единственная точка соприкосновения? А правда, что вы собираетесь открыть свою частную киностудию — в пику довженковской?
— Мы уже работаем над этим. Новая студия никак не будет связана со студией Довженко. Это будет отдельная территория. Частная. От государства там не будет даже гвоздя.
— Так вы собрались написать заявление об уходе с госслужбы?
— Оно будет написано. Но при одном условии. Я хочу написать в министерство письмо, чтобы они подготовили аудит киностудии — с проверками, все как положено. Ведь только за прошлый год было около 40 проверок. Более того, некоторые приходили с заданием найти не меньше, чем на миллион убытков или краж. Но, к сожалению, не нашли, и я не смог им в этом помочь. А теперь я хочу, чтобы они снова прислали такую проверку — с налоговой, профсоюзами. А потом напишут заключение, в котором, уверен, кроме нескольких возможных шероховатостей, ничего глобального не обнаружат. Потому что в целом, за мой период директорства, ничего не было ни украдено, ни разрушено, ничего во вред киностудии не сделано. И вот когда Минкультура это признает, я в тот же день напишу заявление. И уйду. И, возможно, сниму свое кино.
— В каком жанре?
— В комедийном.