Екатерина Васильева |
Эта более чем успешная актриса играла в лучших спектаклях МХАТовского репертуара, любители кино восторженно почитали ее за умение создавать диаметрально противоположные, но всегда яркие образы — от предводительницы банды в «Бумбараше» до дюрренматтовской Дамы, которая нанесла визит в город своей юности. Красивая и заразительная, поющая и танцующая, всегда точная в лепке характеров своих героинь — все это Екатерина Васильева. В зените славы она внезапно покидает профессию, театр, съемочную площадку, вызвав тем самым невероятное количество слухов, сплетен и пересудов. Она же сделала все это для того, чтобы заняться духовным самосовершенствованием.
Вдруг на открытии «Ликов любви» она появляется в роли старухи-матери в режиссерском дебюте Олега Янковского и Михаила Аграновича «Приходи на меня посмотреть». Тогда, зимой, сама актриса не присутствовала на премьере, а вот летом на «Кинотавр», в конкурсной программе которого была эта картина, приехала на несколько дней. И в принципе не расположенная к задушевным беседам с журналистами, любезно согласилась дать интервью для «ЗН». В настоящее время Екатерина Васильева снимается в одной из главных ролей в новой работе Вячеслава Криштофовича, а станет гостьей открывающегося сегодня МКФ «Молодость» вместе с творческой группой фильма Олега Янковского.
— Екатерина Сергеевна, вы прошли и в театре, и в жизни очень серьезный большой путь, для актрисы успешный. У вас было много работы, разнообразные роли. В какой-то момент началось очень важное духовное строительство, и на пике успеха вы позволили себе уйти, чтобы вернуться совершенно на другой уровень. Как и почему вы вернулись на сцену?
— Должна сказать, что возврата никакого нет. Вернуться можешь туда, откуда ушел. А я ушла, чтобы не вернуться. Актерское качество, лицедейское, оно для меня изжитая вещь. Мое участие в некоторых театральных или киношных проектах не носит для меня такого характера. Я, как это ни странно звучит, не ощущаю себя актрисой. Скажем, ко мне обратился Олег Меньшиков с просьбой участвовать в его затее — проекте «Горе от ума». Для него это проект художественного свойства как для режиссера, актера. Переговоры были очень долгие. Пыталась понять, для чего ему нужна, потому что идти играть Хлестову просто смешно. Мы договорились, когда наши представления о смысле моего пребывания на сцене совпали, я согласилась. Два с половиной года я не играла, а существовала в этом спектакле сама по себе, как Екатерина Васильева. И зал меня так воспринимал: как человека, за которым некий шлейф — социальный, личностный… И эта нота, этот акцент в спектакле был необходим Олегу для озвучания определенной общественной, религиозной идеи, которая присутствовала там. То же самое и с фильмом Янковского. Никогда бы не согласилась в таком фильме никого играть, да это и невозможно — любая игра вызывает у меня смех, что ли... Когда заканчивала свою карьеру, последние работы были в театре Питера Штайна, это был очень тяжелый проект и сериал «Королева Марго». Для меня не могли сказать «Мотор!»: как только надо было делать серьезное лицо, произносить текст, меня разбирал истерический смех, потому что для меня стал очевидным обман, какое-то лукавство, и просто играть я ничего не могу. Это аномалия. Если человек фанатично занимается искусством, как правило, религия привлекается к профессии. Основная беда творческих людей — нарушение первой заповеди, второй — это очень серьезные вещи на метафизическом уровне. А у меня — смеховая реакция. Поэтому с Янковским был тот же разговор что и с Меньшиковым. Если могу высказать людям мысль какую-то, которая меня волнует, сказать таким способом… Я много говорю в журналах, газетах и на телевидении о семье. Это одна из самых моих болевых точек. Семья — это малая церковь, основа государства, но она разрушена в нашей стране. Начинать, может быть, надо с другого отношения к семье, как в государственном масштабе, так и в масштабе отдельного человека. Здесь я нашла способ говорить на эту тему, помимо того что меня ничего не покоробило ни в тексте, ни в ситуации, там не было ничего, что не совпадало с моим мировоззрением. Мне очень хотелось бы думать, что это только трансляция моих мыслей и моих размышлений по этому поводу. Это не роль. Возвратом это не является. Возврат по-другому происходит.
— Вы, в принципе, не планируете заниматься профессией?
— Я планирую только в том случае, если это будет совпадать с моим мировоззрением.
— Что делаете сейчас, занимаетесь подвижничеством?
— Нет, это не подвижничество. Подвижничество — это когда человек отказывается от того, без чего не может существовать. А для меня игра — пытка, мука. Даже в этом фильме есть две сцены, что требуют насилия над природой в эмоциональном смысле — слезы, повышенный тон. Это были тяжелейшие съемки. Это было ужасно, я плакала, кричала — не насилуйте меня, вы меня мучаете. Когда ровный звук, это нормально. А когда надо выжимать из себя что-то… Ненавижу это ремесло, ненавижу это занятие. Даже участие в меньшиковском спектакле для меня было мучительным.
— А чисто по-женски: у Меньшикова в «Горе от ума» и в фильме Янковского вы впервые появились в «возрастных» ролях! Сложно было перейти этот рубеж?
— Нет, абсолютно. Даже удобнее — нет никакого напряжения, попытки вылезти из кожи вон, чтобы выглядеть хорошо, на свои или не на свои года… Это приносит даже некоторый покой и расслабление.
— На многие вещи вы, наверное, оглядываетесь — на то, что читали, играли, верили в это. Из той жизни, актерской, что оставляете, а что вам хотелось бы отодвинуть и забыть?
— Все хотелось бы отодвинуть и забыть.
— Ведь были потрясающе сыгранные роли…
— Были и были… То была одна часть жизни, а сейчас — другая. Неполезно возвращаться к этому.
— Вы бываете в театре как зритель?
— Нет, не интересует меня это совершенно. Мне жалко людей, которые этим занимаются. Знаю точно — они тратят время.
— Что не от Бога профессия? А с другой стороны, имена, на которых строился и держался русский театр, были, личности глубоко набожные, умные. Вы не думали об этом?
— Не думала, это пустые размышления. Может, и не так. Я знаю, что моя жизнь — это моя жизнь, и ответ держать мне одной. И никто мне в этом не поможет. У меня достаточно много проблем с самой собой и со своей жизнью. Нужно предстать перед Господом в мало-мальски приличном состоянии. У каждого своя судьба, своя история, и каждый решает свои проблемы сам.
—Так случилось, что на этом фестивале встретились ваш фильм, ваша роль и картина, где играет ваш крестник — Владислав Галкин. Очень неодназначная роль, которую он играет совершенно великолепно. Как вы относитесь к тому, что близкие вам люди живут иной жизнью?
— Понимаете, у него своя семья, свои родители. Если бы это был мой сын, я бы может, сделала все, чтоб он этим не занимался. Его родители вправе советовать ему иначе. Миссия крестной матери не так далеко распространяется, мы должны молиться за своих крестников, это наша прямая обязанность, и стараться, чтобы они посещали храм. А вмешиваться в их жизнь? Можно дать совет, они могут прислушаться к нему или нет. Поэтому молюсь за Владика, молюсь всю жизнь.
— А сын хотел пойти по вашим стопам?
— Нет, он закончил ВГИК, режиссерское отделение у Соловьева, но параллельно с этим он вел активную церковную жизнь, у нас очень сильный семейный духовник. Он все время колебался, но все-таки храм победил, победил батюшка, и он стал священнослужителем. Хотя был одаренным в разных областях: режиссерски, актерски, замечательно писал, обречен был на творчество. Я считаю, что любые другие профессии, кроме творческих, не так опасны. Был бы он врачом, инженером, физиком, химиком, я бы ничего не предпринимала. Боялась только творческой работы.
— Мне кажется, что отношения внутри любого коллектива очень похожи.
— Нет, это совершенно особая часть интеллигенции — творческая.
— Признаете ли вы светскую литературу или читаете только специальную?
— Ничего особенного. Евангелия святых отцов, духовную литературу.
— Проводите ли вы параллели с тем интеллектуальным багажом, что у вас был накоплен?
— Я провела параллель и большую-большую связь. Я выросла в этой среде, мама моя умерла недавно, она росла с Макаренко, у него не было своих детей, и он ее удочерил. Она росла в коммуне и жила в его доме. Так что, с одной стороны, культ Макаренко в доме, с другой — отец мой известный поэт Сергей Васильев. Потом я стала артисткой, была замужем за режиссером, известным писателем, драматургом. Я как бы много-много лет жила в этой среде, которую знаю очень хорошо. И то, что я выкарабкалась и вытащила из этой среды сына, считаю главной своей удачей, победой. Не надо меня агитировать. Я отношусь к этому совершенно однозначно.
— Вас часто предавали, и вы нашли в себе силы, чтобы уйти из привычного круга?
— Меня не предавали вообще. Предавала я. Мне всегда очень везло на людей. И на любимых, и на подруг. Корень во мне. Бывает, люди, из-за того, что мир несправедлив к ним, ищут чего-то… В моем случае было не так. Понимала, во мне корень, и хотела измениться сама. Изменилась сама, и мир изменился вокруг меня, потому что это такой закон. Вера. Спаси свою душу, и вокруг тебя спасутся тысячи. Это истинно так. Когда изменяешься сам, вокруг тебя начинают происходить чудеса. Никого нельзя убедить словом, можно убедить примером. Когда хотела изменить жизнь своих близких, понимала, — все замыкается на мне. Ни друзья, ни близкие не могли бы измениться, если бы не увидели, что я не меняюсь. Когда стали зримы мои перемены, это отразилось и на них. Если только болтать языком, никто тебе не поверит. Когда близкие видят, что их мама, жена, бабушка перестает кричать, пить, курить, врать и т.д., начинается отклик, другого пути нет. Мой многолетний опыт говорит, что есть только один путь — путь борьбы с самим собой, если ты хочешь блага для всего этого мира, который тебя окружает. Главное — покаяние, которое совершает человек. В такой же мере это относится к стране, к государству, ко всей планете и ко всему человечеству. Либо люди каются, либо погибают в своих грехах.
— Сегодня, кроме вашей семьи, остались люди близкие из прежнего окружения или вы и эти связи разорвали?
— Нет, они сами уходят. Если ты начинаешь серьезно «оцерковляться». Люди, не разделяющие твои взгляды, отпадают, начинается все больше и больше расхождений, даже как бы и терминологии разные, все разное. Не поговорить, не понять друг друга. Могут быть любовь, симпатии, привязанность друг к другу, но глубоких отношений уже не происходит. Поэтому из моей прошлой жизни остались какие-то люди, но все они, как правило, пришли к церкви, потому что людям нецерковным очень тяжело общаться. У нас совершенно другая жизнь, другое питание, другая тональность в разговоре, другие слова. Если человек приходит в церковь, он меняется и внешне, и внутренне.
— У вас сегодня по отношению к той жизни нет зла, вы простили?
— Никогда не было такой проблемы, у меня совсем другие грехи. Я тут же все забывала. Меня, действительно, очень мало обижали, всегда обижала я, поэтому у меня комплекс вины перед всеми, повышенное чувство вины. Если вы не простите, то Господь не простит ваши грехи. Каждый грех имеет свою добродетель, которая существует параллельно. На каждый яд есть свое противоядие.