После киевской премьеры меньшиковской «Кухни» писатель и драматург Максим Курочкин оказался востребованным не только в качестве заезжего гастролера. 27 июня в Молодом театре состоялась премьера еще одного его произведения, фантастической утопии «Стальная воля» (режиссер-постановщик — Дмитрий Богомазов). Название обязывает — речь в пьесе Курочкина идет о событиях отнюдь не мирных. Польские шляхтичи варварски истребляют «хлопов» — то есть украинцев, пока один из юных рыцарей Речи Посполитой, оказавшийся сыном украинки Федосии, не решается погубить своих бывших собратьев. Правда, Stalowa wola — еще и местность, где происходит действие пьесы, и польский трактир, многослойное название которого вдохновило Максима Курочкина на ее написание, но, главное, — это некий дух, определяющий действия персонажей и витающий над событиями.
Но «Стальная воля» — не историческая хроника, а фантастическая утопия, и потому события поданы в гротескно-абсурдной манере. Логика абсурда довлеет и над режиссурой. Польские шляхтичи, отправляясь на войну с «хлопами», завывают, как болельщики на футбольном матче, и похожи скорее на погромщиков, собирающихся разобраться с «жидами». Шляхтянка смачно выплевывает истерическое «фу», а Федосия-Феська вульгарно задирает юбки. Речь Посполитая лишена в спектакле своего исторического флёра — происходящее предельно безобразно, и даже будущий сокрушитель Польши юный Анжей (Д.Тубольцев) начинает с убийства беззащитной женщины, оказавшейся его матерью. Никаких героев, никакого рыцарского пыла — варварский век и варварские нравы.
Тем не менее сам драматург, как следует из его интервью словенскому журналу «Диалоги», убежден в обратном — в том, что мы постепенно упрощаем мир и, следовательно, семнадцатое столетие было куда сложнее и замысловатее нынешнего. «Ступінь несподіваності, — считает Максим Курочкин, — була у той час набагато вища, аніж зараз, коли буддійські монахи для нас, дякуючи TV, така ж реальність, як дідусь або поліцейський».
Однако в спектакле Речь Посполитая семнадцатого столетия выглядит именно упрощенной — шляхта либо пьет и развратничает, либо режет «хлопов». Шляхтич Сосульский (И.Щербак) почти что женат на украинке Федосии (Н.Клениной), но детей, родившихся от этого половинного брака, топит, как щенят. Впрочем, если мера неожиданности равна мере варварства, то семнадцатое столетие в трактовке спектакля выглядит действительно посложнее нынешнего.
Анжей с братом (Д.Тубольцев и О.Богданенко) — дебютанты этой постановки — смотрятся естественно и трогательно. Они — новички в диком шляхтянском мире, и поначалу всё воспринимают всерьез. Неистово рубят саблями воздух, выкрикивают громче других бессвязные «военные» междометия — словом, держат себя в рамках положенного по действию наива. Зато во второй части спектакля, когда наив кончается и начинается прозрение, Анжей с братом выглядят уже совсем по-другому. Правда, мир вокруг них остается прежним.
Слепой старик (народный артист Украины В.Шептекита), эпизодически появляющийся в первом действии на фоне обезглавленных «хлопов», — один из персонажей-кукловодов. Он прочит Анжея на роль разрушителя «проклятой Речи Посполитой», и Анжей считает своим долгом последовать предсказанию. Кроме того, действием управляет Стальная воля (Ирма Витовская), но герои по большей части прислушиваются к голосу Провидения — Девы Марии. Над героями довлеет второй «этаж» и второй план, всячески подчеркиваемый режиссурой и сценографией.
Идеологический стержень первого действия — трогательный монолог Феськи, в котором героиня рассказывает о том, как Сосульский топил в бочке их детей. К концу ее прочувствованной речи беленькие, похожие на ангелочков фигурки младенцев взмывают над сценой. Они и становятся звездами, которые, определяя судьбу героев, взирают на них с небес.
Здесь впору процитировать последние абзацы булгаковской «Белой гвардии», но дело даже не в звездах, а в том, что в спектакле сила и власть Речи Посполитой — совсем по Достоевскому — рушится из-за череды детоубийств. Одно из них, неудавшееся, рождает мстителя. Аморальные политические установления ниспровергаются законами морали. Последняя истина относится к разряду общеизвестных, но, быть может, о ней стоит вспомнить именно сейчас, когда политические «резоны» прочат на роль категорического императива. Ведь ясно же, что эта роль им не по плечу.