Вначале то ли драма, то ли анекдот — как хотите, так и воспринимайте. 5 сентября в без двух четыре пополудни на ленте агентства «Интерфакс» появилось сообщение: «Преподаватель Одесской музыкальной академии захватил в заложники двух студентов». Сообщались леденящие душу подробности: профессор Юрий Дикий забаррикадировался в аудитории, с ним ведут переговоры психиатры и представители взрывотехнической службы областного УВД, так как «рядом с преподавателем лежат предметы, напоминающие взрывные устройства»...
В ту же минуту сообщение появилось на ICTV, через час двадцать со ссылкой на канал его перепечатал интернет-сайт ForUm, еще через десять минут в неизменном виде его воспроизвели From-ua и «Версии», параллельно без всякой ссылки об этом рассказало радио «Эра», спустя полчаса та же заметка со ссылкой на «Эру» появилась на сайте «Корреспондент», с небольшим интервалом отметились «Обозреватель» и «Обком». В четверть седьмого новость перевалила границы страны: ее поставил в выпуск московский сайт Newsru.com, а в половине одиннадцатого новость добралась до далекой Сибири в лице интернет-ресурса «Томский обзор». Не удивлюсь, если выяснится, что на утро она выплыла где-нибудь в Калифорнии.
На следующий день мир так и не узнал, чем закончились проделки неуравновешенного преподавателя: не до того было, все переваривали отставку госсекретаря. Никто, кроме ТСН, не сообщил, что на самом деле профессор Одесской консерватории (простите, академии) объявил голодовку в знак протеста против изменений в родном вузе, которые грозят навсегда похоронить лучшую в мире школу музыкального исполнительства. А как же насчет бомб? А никак. Юрий Дикий протестовал против действий ректората, а ленивый журналист позвонил за разъяснениями... в ректорат! Там ему порассказали ужасы про психа и заложников, он и поверил. Бред, в общем. Осталось выяснить, что может заставить взрослого вменяемого мужчину, признанного педагога, успешного пианиста прибегнуть к таким крайним и, прямо скажем, эксцентричным формам отстаивания своей точки зрения, как голодовка.
Чтобы это понять, нужен небольшой экскурс в экзотическую пока область деятельности, именуемую Болонский процесс. Шесть лет назад в знаменитой итальянской Болонье, где в средние века возник один из первых в мире университетов, министры образования 29 европейских государств подписали конвенцию о создании единой системы высшей школы в ЕС. Цель документа — уравнять качество подготовки специалистов разных стран, дать возможность переходить студентам из вуза в вуз, обеспечить взаимное признание дипломов внутри Европы и в результате каким-то образом сделать европейские университеты центрами мировой интеллектуальной элиты. Россию приняли в «процесс» в 2003 году, Украину — в мае сего года. Нам, кстати, еще повезло, другие страны, вроде Албании или Черногории, в очереди стоят по нескольку лет. Теперь мы должны до 2010 года унифицировать высшее образование по западному образцу, ввести двухуровневое обучение (три-четыре года готовят бакалавра, затем еще год-два — магистра) и систему «кредитов», когда студент сам себе выбирает учебные дисциплины.
Как и у каждой исторически сложившейся практики, у Болонской системы есть свои плюсы и минусы. Естественно, минусы заметны куда лучше, а новое и непривычное всегда встречается в штыки, потому «болонизацию» недоверчиво встретили в академической среде, что, впрочем, не переросло в отчетливое сопротивление. Остается гадать: удалось ли переубедить противников реформы в ее преимуществах или сработала инертность упомянутой среды.
Но в одном отдельно взятом секторе отечественной высшей школы нововведения вызвали тихую панику. Речь идет о вузах искусств — консерваториях, художественных и театральных институтах. Дело в том, что, согласно новой схеме, по окончании трех-четырех курсов студент выпускается с дипломом бакалавра (по-старому, неоконченное высшее образование), после чего должен поступать в магистратуру для окончательной шлифовки профессии. Магистериум подразумевает написание и защиту некоей теоретической работы — она, собственно, и знаменует окончание учебы. А теперь скажите на милость, какую теоретическую работу может написать скрипач, кинооператор, художник, актер? И, главное, на кой ляд эта работа нужна кому бы то ни было? Перефразируя известный слоган, стране нужны пианисты, а не теоретики фортепиано. Нет, почему, некоторое количество теоретиков тоже нужно. Но меня решительно не интересует мнение двадцатилетнего отрока относительно того, как надо играть на рояле. Об этом я лучше спрошу у тех, кто доказал, что он это умеет. А пианист должен просто играть: выходить на сцену сам, с оркестром или солистом, записывать диски, выигрывать конкурсы, шлифовать свое мастерство и — быть может — со временем передавать его более молодым коллегам. К тому же существует отдельная специальность музыковеда, который учится ей с первого курса. Получается, что магистр-исполнитель — дважды недоучка: прежней, основной специальности ему недодали год или два, а новой за оставшийся год научить, у меня такое подозрение, не успели.
На этом примере отлично видно, куда может завести то, что Карл Маркс называл «профессорским кретинизмом в науке», по поводу чего уже несколько лет кряду «мутит воду» профессор Дикий. Он доказывает: Одесская консерватория дала миру Ойстраха, Гилельса, Мильштейна, Чавдар, Руденко, Авдиевского, Благовидову, Гришко, Данькевича. Достаточно сломать тонкий механизм преемственности, традицию передачи индивидуального мастерства из рук в руки, и не будет у нас больше ни Рихтера, ни Ойстраха. Мы неминуемо, прошу вслушаться в это слово, неминуемо потеряем школу, ноу-хау, то, что прославило нас в мире и делает нас интересными миру. Потому что нас знают благодаря Малевичу и Бурлюку, Довженко и Параджанову, Горовицу и Гилельсу. И если мы этого не понимаем, тем хуже для нас.
Показательная цифра: в симфонических оркестрах мира тридцать восемь процентов музыкантов — выходцы из бывшего СССР. Оно, может, и не дело — заботиться независимой Украине об иностранных симфонических оркестрах, но стоит вдуматься: еще недавно мы задавали тон в мировом исполнительском искусстве. И до сих пор пока еще задаем. Только за последний год украинец Виталий Самошко стал лауреатом конкурса имени Королевы Елизаветы, Александр Гаврилюк — конкурса Артура Рубинштейна, Александр Колтаков — конкурса Вэна Клайберна, Дмитрий Онищенко — конкурса Чайковского, Алексей Гринюк — Пекинского конкурса… Это так, список навскидку. И иностранные студенты до сих пор по старой памяти едут к нам учиться играть и рисовать, а не писать диссертации. Именно об этом и говорит, нет, кричит профессор Дикий, об этом же его статья «Полунаука» и ее музыкальный успех» в «Зеркале недели» № 42 за прошлый год. Была она услышана всеми заинтересованными участниками процесса, кроме тех, кто принимает решения.
Может, краски сгущены? Может, угроза не так велика? Как-нибудь утрясется? Как бы не так. Передо мной приказ Министерства образования и науки от 16 июня 2005 года, подписанный министром С. Николаенко, согласованный с Минэкономики и Минтруда, зарегистрированный в Минюсте, где черным по белому написано: «У напрямі підготовки 0202 «Мистецтво» назву спеціальності «музичне мистецтво» замінити на «музична педагогіка та виховання» і ввести освітньо-кваліфікаційний рівень «магістр» — 8.020207». Все еще непонятно? Нет больше в Украине специальности «музыкант» (то есть музыкант-исполнитель) с полноценным высшим образованием, есть «музыкальный педагог». Заместитель министра образования в интервью ТСН говорит: «Почему же они к нам не обратились? Мы бы им все объяснили». Спасибо, уже объяснили.
Даст Бог, в не таком далеком будущем снова будут у нас востребованы музыканты мирового класса, не будут они выезжать за границу на заработки, чтобы прокормиться, а будут выезжать на гастроли, чтобы прославлять Украину. Так и хочется прослезиться... Но я почему-то в это верю. Хочу верить. Что-то мешает. Потому что есть люди, уверенные, что нам с вами это ни к чему, что лучше уж мы опередим весь мир по количеству кандидатов педагогических наук и искусствоведения на душу населения. Да я не против, вопрос: каких? Для кого? Зачем? Зато появляется куча соблазнов. Например, если бакалавров от скрипки собираются учить пока бесплатно, то уже магистров — за деньги. И только человек, далекий от академической среды, не знает, какой масштаб приобрела индустрия коммерческого изготовления дипломных работ, кандидатских и докторских диссертаций. Чем больше поле деятельности, тем большие денежные потоки будут контролироваться. Я никого ни в чем не подозреваю и тем более не обвиняю. Я лишь напоминаю, что Спаситель проклинал тех, кто искусит малых сих…
Между тем превосходно существуют всемирно известные Джулиардская школа и Кертис-институт в Америке, Музикхохшуле в Германии — это именно специализированные вузы, которые ни в какую Болонью не спешат бежать, унифицироваться не собираются, потому что их ценят именно в данном качестве. А руководство Одесской музыкальной академии тем временем с гордостью сообщает: «В последние годы особенно активизировался научный потенциал одесского музыкального вуза: создана аспирантура, специализированный совет по защите диссертаций, организован издательский центр, осуществляется перспективный план научной работы. С 2000 г. консерватория ежегодно выпускает научный вестник «Музыкальное искусство и культура». В 2003 г. была создана кафедра современной музыки и культурологии». Ура!
В соседней России происходят похожие процессы, только брожение заметнее и даже порой перехлестывает через край. Известный философ Сергей Кара-Мурза договорился до того, что Болонский процесс специально задуман, чтобы устранить одного из сильных конкурентов в лице России, лишить российских выпускников преимуществ на европейском интеллектуальном рынке. Я терпеть не могу конспирологические версии и тех, кто их озвучивает, но полагаю, что стоит давать как можно меньше поводов для спекуляций и как можно больше пытаться отстаивать позиции своей страны на международной арене. Музыкальная профессура Запада готова к диалогу хотя бы потому, что в значительной степени состоит из… наших же бывших выпускников. Всемирно известные исполнители и педагоги Владимир Крайнев, Дмитрий Башкиров, Борис Блох, Вернер Гецке апеллируют к своим украинским коллегам. Те молчат. Да нет, уже говорят.
Голодовка профессора Дикого закончилась приездом в Одессу заместителя министра культуры и туризма Ольги Шокало-Бенч. Заинтересованные стороны подписали меморандум, где признали кризис, «который новая власть получила в наследство еще от кучмовского режима», и обязались создать комиссию по проверке Одесской музыкальной академии. А в конце сентября там же, в Одессе, собирается конференция вновь созданного Общественного движения за спасение художественного образования и творчества, в которое вошли музыканты и педагоги Одессы, Киева, Харькова, Львова. Услышим их голос.
О реформе культобразования, о том, насколько целесообразна передача творческих вузов из Министерства культуры под юрисдикцию Минобразования, и о том, насколько эффективна (или неэффективна) Болонская система образования, — эксклюзивные комментарии «ЗН» известных музыкальных деятелей.
Павел КУНИН, доцент Одесской национальной музыкальной академии им. А.Неждановой:
— Сапожник должен мастерить сапоги, а поэт писать стихи, оттачивая свое мастерство. У каждого своя специфика. Если обычный человек посетит в разгаре занятий урок музыки, он не поймет, что происходит, а тем более не сможет уловить творческий момент. То же самое произойдет с обычным человеком на уроке актерского мастерства, балета, графики. По-моему, есть вещи, которые нельзя смешивать. Нас, творческих людей, не поймут.
Мы долгое время гордились нашей системой образования, называя ее лучшей.
Еще Шевченко сказал: «Чужому навчайтесь, свого не цурайтесь». Я не против взаимной интеграции, и у нас есть чем поделиться с Европой. К примеру, Лейпцигская музыкальная школа взяла себе за основу наши планы и программы обучения и стала одной из лучших в Европе. Думаю, этот вопрос нужно обсуждать коллегиально. В Одессе в марте следующего года будет проходить конкурс Ойстраха. В жюри войдут лучшие мировые музыканты. Правда, как говорит Александр Чайковский, 38% известных мировых оркестров составляют выпускники наших школ. Хорошо бы в этот период договориться и провести конференцию струнников: устроить обмен мнениями. Мы уже с нововведениями потеряли собственное историческое имя. Нас во всем мире знают как Одесскую консерваторию, а мы, как и все теперь, стали академией. Нельзя всех чесать под одну гребенку.
Юрий ДИКИЙ, профессор Одесской национальной музыкальной академии им. А.Неждановой:
— Министерство образования уже сейчас напоминает гипермаркет. Эта старейшая проблема смешивания отраслей в одном ведомстве началась еще в советские времена, когда министром был Ягодин. При Богутском Министерство культуры, на мой взгляд, вообще самоустранилось от процесса управления. Чтобы заниматься проблемами творческого образования, нужно вникать в его специфику. Почему никто не посягнул на школу МХАТа? Это целая система, на которой взросло не одно поколение. Или на традиции школы Нейгауза? Мы обсуждали эту проблему с ректором киевской консерватории, он, как и ректоры Московской и Питерской консерваторий, удивляется возникновению вопроса как такового. Еще Гегель сказал: «История учит тому, что ничему не учит»
В переходе к Болонской системе образования есть много плюсов: демократия, автономия, условия жизни студентов, и то, что мне особенно близко и дорого, — инструментарий. Когда мы говорим о Джульярской консерватории, известной во всем мире, то все равно это не просто качественная начитка лекций, а передача духа. В переходе на эту систему образования нужно учитывать саму творческую специфику, оставлять определенную свободу. Мы не можем и не должны передавать ученику сухие знания, он не добьется совершенства, если рядом не будет мастера. Наша специфика требует не теории, а опыта. Тут не следует обобщать, как это уже случилось с дипломами. Наши студенты получают непонятный диплом: бакалавр искусств, в такой диплом можно спокойно дописать — кулинарных.