В украинских, а в последнее время и зарубежных СМИ сегодня нет недостатка в политических, критических, аналитических материалах об Украине. Пишут журналисты, политологи, общественные деятели, финансисты, юристы, наконец, руководители государства. Пишут о разном: о политическом кризисе и проблематичном экономическом росте, о состоянии демократии, правах человека, коррупции власти, свободе слова, геополитическом месте страны и ее векторах, о происках Генеральной прокуратуры, неудержимости и хаотичности оппозиции и демонизме Президента. Пишут дома и за рубежом, в кабинетах и в камере СИЗО. Весьма часто пишут сильно и талантливо, почти всегда — пассионарно. Если уж равняться на западные образцы, то и здесь можно сказать, что пишут по-настоящему хорошо, хотя и лучшие среди авторов еще не достигли высот Амброза Бирса.
Среди пишущих или выступающих перед телекамерами отдельные лица демонстрируют свою приверженность к стабильности или даже к сохранению status quo. Но это — редкость. Подавляющее большинство недовольно жизнью. А если в стране так много недовольных, естественно возникает вопрос: что это предвещает? В конце концов, диапазон возможных ответов логично вкладывается в политическое ложе: официальный авторитаризм — истинная «бархатная революция».
Первый сценарий украинцам даже слишком известен. Кто-то утверждает, что именно в этом политическом режиме мы теперь находимся. Едва ли это так на самом деле. Как говорится, утверждение определенных тезисов является вместе с тем их опровержением. Когда отчаявшийся Герман Гессе писал о предвоенном упадке европейской культуры, он тем самым де-факто утверждал ее отчетливо высокий уровень. Ждет ли нас настоящая бархатная революция? Может, и так, но тогда почти сразу возникает следующий вопрос: хватит ли нам сил, достаточен ли для нее уровень нашей культуры?
Когда-то Вацлав Гавел любил пописывать короткие политические эссе — очень простые по смыслу и фабуле, на первый взгляд, может, даже непритязательные публицистические моралите. Скажем, о том, почему пражский продавец зелени в окне своего магазина вывесил лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Или о том, как сам автор, стоя в толпе, наблюдал вблизи выражение лица «царя» российской перестройки Горбачева. Томик этих произведений под названием «Открытые письма» позднее издан на английском в Лондоне (Open Letters), переведен на другие языки. Сборник якобы литературных мелочевок блещет политическим вкусом и интеллектом, словно первоклассный бриллиант. Тот, который играет лучами и тверже стали. Тайна же, как по мне, кроется в культурном контексте, способе словоупотребления. Ни одного преувеличенного эпитета, ни одной фальшивой или искусственно экзальтированной мысли. У нас, к сожалению, еще не пишут, не могут писать так. Наша публицистика имеет мало общего с гавеловским легким стилем. Она пока слишком часто зовет «к топору», ведь у нас не могут «пренебрегать святынями». Тем не менее невозможность достигнуть уровня прославленного автора не должна отталкивать нас от более скромных литературных намерений. Поскольку мои личные ожидания и надежды направлены преимущественно в либеральное русло, попытаюсь очертить некоторые культурные аспекты собственного понимания возможностей «украинской весны».
Первое, на что обращаешь внимание, это глубокое расслоение населения — страны по культурно-историческим вкусам. Многие из нас готовы жить и действовать в обстоятельствах «десять лет вперед», другие не могут отделаться от представлений и ожиданий «тридцать лет назад». Причем к первым относится не только творческая элита или просто интеллигенция, равно как и среди других зачастую можно натолкнуться на художественных лауреатов. Первые томятся от скуки и впадают в фрустрацию. Вторые, которых больше, стоят просто в стороне от всего, что имеет признаки настоящей социальной динамики, спонтанного творческого движения.
Поскольку Украина сегодня территориально открыта, ее «живые люди», под которыми Ральф Дарендорф подразумевал одаренных быстрым умом и творческим темпераментом людей, могут просто эмигрировать. Все тот же Дарендорф утверждал, что авторитарные режимы в общем вполне приемлемы для широких масс. Невыносимы они только для отчетливо свободолюбивых и активных натур, которым не выжить без личного признания и свободы. Но их во всех странах и в любом обществе немного, поэтому считается, что роль этого социального слоя в создании общего тонуса жизни не так уж и важна. Между тем это большая, а если мерить историческими судьбами наций, иногда даже трагическая ошибка.
Когда другие страны Восточной и Центральной Европы начали более или менее успешно воссоздавать чешскую модель «бархатной революции», их творческие элиты еще не были распылены. Эти люди не имели тогда финансовых, организационных, психологических условий для быстрой смены судеб и потому в течение некоторого времени, критического для начала демократических и иных изменений, оставались на родине. Их присутствие оказалось достаточным, чтобы дать людям приемлемые идейные установки, символы, «теплые» в психологическом смысле, гуманные лозунги. Чехам и словакам вообще повезло: они избрали чрезвычайно одаренного президента, которому хватило ума и культурной традиции поставить аргумент культуры выше политического аргумента. (Недаром, как он однажды признался, учитывая его собственные нравственно-культурные ожидания, посттоталитаризм оказался для него даже отвратительнее тоталитаризма.) Поляки вдобавок к стихийно склонному к демократии и свободе Леху Валенсе имели удивительно острого умом, европеизированного Адама Михника. А вот свободная Украина оказалась неуместно сентиментальной, праздновала в кредит, а к тому же упрощенно и совершенно по-марксистски поставила экономический аргумент впереди культурного и политического. Но и экономический аргумент не возымел у нас рационального продолжения в виде реформ; вместо них возник «первобытный захват собственности, а возможность ее дальнейшего распределения между эффективными конкурентами заблокировала коррумпированная власть.
Мы постоянно писали и говорили об экономической тактике и стратегии, финансах, рынках, грантах, инвесторах и кредитах, и хотя речь шла прежде всего о благосостоянии, постепенно мы достигли настоящей экономической пропасти. Поскольку забыли старое правило-метафору, о котором, несмотря на всю его банальность, не поленился напомнить в контексте глобальных исторических преобразований Иоган Гейзинг: «Чтобы попасть в яблочко, нужно стрелять существенно выше».
Симптоматично, что мы наивно и близоруко перевели на украинский язык примитивного, на нужды момента, Дейла Карнеги и обошли вниманием «Доверие» Френсиса Фукуямы — книгу, которая вслед за «Человеческими качествами» Аурелио Печчеи исследует эффект индивидуального и группового психологического доверия, значение личных отношений для экономического роста. И несмотря на все предостережения своей и чужой истории, мы снова прибегли к мобилизационной модели прогресса, внешнему экономическому уподоблению, стремясь как можно скорее овладеть не началом, а результатом, не причинами, а последствиями.
Не дав (не отдав!) широкой общественности собственность, а следовательно, и достоинство, лишенное политического опыта и традиций, но не амбиций, молодое государство привлекло нас к демократии... Теперь имеем «открытое общество» наоборот. Вместо впитывания достояний мировой культуры, самых высоких стандартов гражданского этоса мы начали рассеивать свои и без того скромные достижения по всему миру.
Как утверждают мои канадские коллеги из университета Квинз, за десять лет Украина потеряла около пяти тысяч человек, которых в западных стратификационных схемах относят к докторам философии. И, к сожалению, наша потеря даже не количественна, а качественна. Мы не умели никогда и до сих пор не научились распознавать тонкое и редчайшее. Не имея настоящего рынка для немногочисленных сверходаренных интелектуалов, мы не способны их распознать. А где нет рынка, там приходится выстраивать «статусные пирамиды».
Естественно, что именно из этих «реестровых» талантов почти никто никуда не девался. Эмигрировали и будут эмигрировать никому не известные маргиналы, которые почему-то на удивление быстро расцветают в чужих землях. Между тем, как свидетельствует современная гуманитаристика, иногда десяти личностей на страну достаточно, чтобы произошло продвижение. И наоборот, исчезнет якобы незаметная горстка людей — и общество подвергается непонятной фрустрации. Впрочем, непонятная она только для тех, кому не хватает мудрости. Недаром Альфред Норт Уайтхед заметил в стратегии социального развития такие погрешности, которые общество может идентифицировать только через исчезновение ощущения счастья и увеличение количества подавленных индивидов.
Мы уже давно несчастны. Но до сих пор не способны признать блестящего научного работника без докторской степени или поверить в талант литератора или живописца, не имеющего надлежащего корпоративного статуса. Но ведь богемная столичная тусовка, несмотря на весь свой модерновый имидж, может быть не менее консервативной, нежели советский Союз писателей. Впрочем, даже и начав вяло осознавать проявления странной («порочной», по определению Оскара Уайльда) привлекательности в других, мы, как и прежде, не готовы их достойно вознаграждать.
Посему неудивительно, что наша страна не имела и до сих пор не имеет минимально необходимого количества «образцовых индивидов» (Фрейд) для замещения высоких постов. Собственно говоря, индивиды, наверное, все-таки есть, но при нынешних обстоятельствах их не распознаешь. А наша официальная творческая элита, как по мне, оказалась до ужаса недальновидной. На редкость одаренный Иван Дзюба сознательно устранился от политической кухни. Личности же типа Ивана Драча, Дмитра Павлычко или Миколы Жулинского так и не стали по-настоящему в защиту теплоты и человечности, собственно того, что является неподдельным выражением культуры. Наоборот, снобы консервативного крыла диаспоры быстро превратились в агрессивных культуртрегеров, а их нафталиновые реформаторские программы только раздражали и продолжают раздражать нацию. Как следствие, рынок, не адаптированный человечностью и культурой, «дикий капитализм» (по Соросу) ударили украинских людей наотмашь.
Некогда столь привлекательные для провинциальной интеллигенции книжные магазины в райцентрах полностью исчезли. Да и в столице они не отвечают требованиям даже вчерашнего дня. Тщетно искать на Крещатике известную всем западным интеллектуалам рекламу Borders, Chapters, Waterstone’s. Университеты получили титул «национальных», бывшие пединституты стали университетами и академиями, но заработок профессора упал тем временем до уровня двух долларов в день. Будем откровенны: в Украине больше не существует настоящей высшей школы, ведь с таким жалованьем можно быть профессором разве что год-полтора, но не десять же лет.
Бюрократическую систему ВАК и созданные ею правила стоит вообще считать антинаучным институтом. Ведь именно установленная ею процедура повинна в моральной деградации науки, поскольку вынуждает диссертантов писать что-то совершенно нечитабельное, а потом «платить, чтобы со временем платили им». Не секрет, что защита докторской диссертации сегодня является откровенно коррупционным актом, затратной акцией, стоящей около 3 тысяч долларов, вследствие чего «государственные» (по официальному статусу) оппоненты получают гонорары от тех, кому оппонируют. Справедливость проявляется в том, что «объективно оцененные» в скором времени сами принимаются оценивать других.
Впрочем, наша проблема заключается даже не в деньгах и способах их добычи и расходования. Мало того, украинский вопрос не является вопросом богатства и бедности. Как по мне, в Украине существует значительно более широкая проблема искаженного этоса, нехватки личного доверия, элементарной искренности человеческих отношений, которая по своей сути может быть названа проблемой отчуждения или даже вопросом политической семантики национального дискурса.
Ведь мы уже давно называем «свободой слова» более чем скромные нормы политического словоупотребления; пишем «Конституция» на правилах детализации действий власти; называем «профессором» элементарно начитанного человека; считаем «блюстителями порядка» лукавых правонарушителей.
Мало того, мы все время пишем и говорим о нарушениях права, которого у нас на самом деле еще вообще не существует. Ведь называть юридические директивы государства правом в цивилизованном мире считается некорректным. Следовательно, вместо того, чтобы талдычить о праве, мы имеем историческую задачу осмыслить на первых порах то, что ему предшествует: искренность, правдивость, верность обещаниям, соответствие слова и мысли, поступка и намерения. На мой взгляд, драма украинского бытия не столько политическая или экономическая, сколько нравственно-культурная, даже просто культурная.
Может, это покажется неожиданным, но Виктор Ющенко, подписав пресловутое «заявление трех», не так совершил политический акт, как нарушил правила хорошего тона. Если это и гражданское предательство, то очень специфическое — измена приличиям, стилю, вкусу. Несущественный, на первый взгляд, такой поступок уничтожает культурный индикатор, распознавательный знак самого феномена премьера и грозит его превращением из политической фигуры в административную. Пожалуй, именно такого сорта действия Черчилль называл ошибкой, хуже преступления.
Итак, проблема украинской власти, политической системы страны в общем является также проблемой отсутствия гражданского и личного достоинства, нехватки способности «смотреть в глаза», говорить откровенно, соблюдать политические обязательства, отвечать на персонифицированные вызовы. Пока нация не поймет, что должна жертвовать имуществом и даже жизнью ради собственного достоинства, она не возникнет как нация, считал Гегель, ведь человек становится человеком именно тогда, когда готов пожертвовать благосостоянием ради престижа, чтобы выделиться среди других, отличаться от общественных масс (в том числе международных) как неповторимое качество.
Без этого наша якобы интеллектуальная элита и впредь будет принимать какие-то премии, отличия, награды и звания из рук тиранов, будет выступать в акциях «под патронатом», за свои же деньги проводить экспертизы своих же научных достижений. Уже сегодня мы имеем целые поколения специалистов, не нужных ни одному нормальному рынку; кипы скучных, никем не читанных докторских манускриптов; великое множество сервильных политических заявлений.
К сожалению, в моральном смысле мы все-таки очень расслоились. Нация разделилась на тех, кто верит «гуманоидному» телевидению, и тех, кто потребляет информацию из других источников. А поскольку первых в стране существенно больше, практическое применение демократических процедур для поисков национальной истины значительно усложняется. Но именно поэтому роль культурного компонента в официальных и неофициальных поисках выхода из ситуации быстро возрастает.
В частности, это заметно и в действиях Президента, потребовавшего намедни поддержки своего курса теперь уже и от интеллигенции. Конечно, совсем недавно, когда говорилось о том, какую из сторон административной касты поддержать, особых осложнений не возникало. Ведь речь шла, как все понимают, не о выборе, а о дальнейшей судьбе источников существования тех, кто пропитан сомнениями. Поскольку выбора как такового не было, не было чего праздновать и победителю.
С «выбором номер два», который теперь на свой страх и риск предстоит сделать интеллигенции, дело существенно сложнее. Ведь, во-первых, источники, из которых получают информацию ее элитные представители, намного мощнее, нежели у масс, а во-вторых, вся отборная богема живет на виду и пользуется популярностью у слоев, которые отнюдь не олицетворяют «против». Посему морально ошибиться им и субъективно, и объективно труднее.
Остается лишь клан ласкаемых и награждаемых. Следует признать, что наград всех сортов в последнее время сыпалось много. Нужно отблагодарить или отработать. Создатели, протянув руки за вожделенными грамотами и коробочками, вынуждены теперь протягивать их снова, чтобы попытаться вытянуть благодетеля из трясины. Сделают ли они это или же перевесит боязнь самому угодить в болото — увидим.
Наконец, что имеем в итоге? Милиция, которая вот-вот станет полицией, лупит по студенческим спинам, что само по себе досадно. С другой стороны, те синяки теперь всем показывают, ведь мир стал глобальным, а Интернет уничтожил цензуру. Акты официального и оппозиционного вандализма ныне можно наблюдать в уюте квартиры. Возможность свободно смотреть на отдаленные события, читать газеты, слушать радио — немалое достижение прогресса. Если наша домашняя тирания захочет восстановиться, ей придется посягнуть на целую цивилизацию. Да и бороться с человеческим любопытством — не совсем то же, что с пиратскими лазерными дисками.
Итак, выход видится неотчетливо. Если сильнейший виновен и не уступит, ему придется жить на виду, бесконечно поддерживая вокруг себя игру расширенной труппы собственного театра. Но, несмотря на всевозможные театральные клакеры, долго продержаться на сцене без искренних аплодисментов не удавалось еще никому. Если же гарант нашей гражданской свободы стал невинной жертвой заговора, в моральную отставку придется уйти ложам и партеру.
Впрочем, чтобы отдать симпатии тем, кто их действительно заслуживает, мало рассматривать лица актеров в театральные бинокли. Если не имеем прямых доказательств «за» или «против», мы должны довольствоваться косвенными. Так давайте же присматриваться к нюансам. Относительно недавно публику загнали на благотворное представление «Референдум». Триумфа не произошло, как ни аплодировала клака. Посему и в дальнейшем нечего надеяться на порядочную игру, костюмы и декорации. Разве что случится незапланированный сюжетно-исторический повтор и нам выпадет шанс увидеть, как некий неприметный актер Бут тихо входит в президентскую ложу...