Национальный театр имени Ивана Франко празднует 85-й сезон. Но не юбилей волнует душу. Тема внутренних раздоров в театре так навязла в зубах, что заслонила батальной неадекватностью все остальное. Коллектив еще не остыл от пережевывания многосерийных неприличных «разоблачительных» публикаций, как на последнем собрании труппы «фронда» уже готова улюлюкать при виде художественного руководителя.
Что с ними? Как вообще подобное могло произойти в тихом с виду сообществе мирных тружеников? Конечно, театр — лишь чайная ложка из того океана, в котором все мы барахтаемся. Но нельзя же в ней топить человека. И двадцать лет назад эта труппа играла немую сцену, когда под руководством профкомовского вождя Розстального изгоняли корифеев — Кусенко, Куманченко, Копержинскую, Гашинского. И сегодня эта же труппа изображает выжидалку (кто кого съест?), хотя у всех на глазах последовательно разворачивается почти травля, почти инквизиция над большим художником. То старейшее поколение франковцев ушло давно и как-то быстро. Один за другим... Пусто без них без всех стало... Этическая энергия в театре без этих ушедших словно бы истощилась. И то, что происходит в театре сегодня, имеет давние корни. И не Ступка в этом повинен.
Многие годы недуг прежнего художественного руководителя — Сергея Данченко — пускал опасные метастазы в нутро труппы. Дисциплины становилось меньше, семейные кланы наглели. Еще чуть-чуть — и превратились бы в мафии с «крестными отцами». Им вольготно было решать — хочу или не хочу играть такую-то роль. Они могли требовать снять спектакль, потому что, видите ли, съемки или халтуры. Так вольница обернулась беспредельщиной...
Но масштаб Данченко — творческий, человеческий и личностный — был и остается бесспорным. Слишком честный и крупный художник он был. Не существовало названия в репертуаре, за которое ему могло быть стыдно. Данченко был великим политиком сцены. Хотя и при нем были недовольные. (В театре вообще довольных не бывает.) Но даже на больничной койке, под капельницей, держась одной рукой за стенку, а другой за вечность, он программировал на несколько сезонов вперед: что нужно ставить? на что будут ходить? кого нужно занять? Видимо, предчувствуя свой уход, однажды при мне он высказал опасение — о руинах на площади Франко... вместо театра. ...Ступка принял обремененное наследство. После Данченко остался кассовый репертуар (многие спектакли имеют вневременное обаяние) и ветшающее здание, отвыкшая от дисциплины труппа и амбиции первачей, с которыми нужно было что-то решать. Ступка решил... Он отказался проводить в театре резкую авторитарно-художественную операцию (с переформатированием труппы и культом личной власти, как это, например, произошло во МХАТе Табакова). Он положился на постепенное растягивание процедуры некоей демократической терапии (никого не выгнал, голодных попытался накормить, неудовлетворенных — удовлетворить).
У Ступки были за плечами и наработанные ходы, и специальные норы, прорытые в бюрократические закрома, — недолговременная работа министром культуры при кабинете Виктора Ющенко все же пошла ему больше на пользу, чем во вред. Ступка всегда был мастером дипломатии. В последнее время он стал еще и маэстро фандрайзинга (если проще, добытчиком средств). Начал ремонтировать театр. Партер засиял позолотой. Из пыльных гримерок стали выметать окурки и выносить пустые бутылки... Правда, интриги и амбиции вымести нелегко.
Кому понравится, что тобою командует бывший коллега? Чтоб «понравилось», нужна напористость Олега Павловича, а не совестливость Богдана Сильвестровича. Табаков за один отказ от роли скажет «До свидания!» И управу на него не найдешь. У нас же все, кроме Ступки, прекрасно знают права, но об обязанностях, корректности и корпоративной этике не помнят в упор. Разумеется, не все спектакли при новом худруке выдерживают пытки кассирами. Но не все постановки иных режиссеров и при Данченко становились хитами (Анатолий Георгиевич и Богдан Михайлович, хоть это вы помните?). Разумеется, пытается Ступка строить свою политику по принципу репертуарной «зебры» — тут для элиты, тут — для народа. Но баланс не всегда достигается. Его чаще уносит в экспериментальные эмпирии. Он жаждет другого театра... Какого? Может, и сам не всегда понимает, но точно не бытовой разлюли-малины, которая цветет, например, в антрепризе Бенюка—Хостикоева («Синьор из высшего общества»). Но даже не это главное... Важнее, что на франковском троне, на рубеже веков вдруг воссияла кинозвезда по имени «Ступка». От многих своих коллег он оторвался со скоростью космической ракеты. Поскольку за красивые глаза на европейскую кинопремию «Феликс» никого не номинируют. «Огнем и мечом», «Свои», «Водитель для Веры» — фильмы с его участием заполнили вакансию в нашем кино артиста-мудреца. После Борисова, Лебедева, Евстигнеева эта ниша зияла пустотой. И вдруг явился... Одним — на радость, другим — на зависть. Его приглашают в Америку и Польшу. Его ждут Муратова и Рязанов. Как Ефремов в свое время и как Табаков во времена нынешние, Ступка пытается совмещать прекрасное с полезным — съемки и художественное руководство, заработки и корпение над репертуаром. Тем репертуаром, за который его сегодня чаще всего и бьют. Причем часто несправедливо. Ведь в его афише — Сковорода и Софокл, Достоевский и Гоголь. За несколько лет он не по глупости, а по наиву и внутренней своей восторженности решился изменить лицо театра и его эстетическую конфигурацию. Находит режиссеров, отчаянных в своем экспериментаторстве. Ищет молодых актеров с прицелом на будущий репертуар. Сторонится шароварщины и стремится к неким европейским горизонтам с надеждой на фестивальные почести. Потому что не вытравил в себе идеалиста в кресле начальника. Он приглашает из Польши Збигнева Наймолу, и режиссер-очкарик приносит сложную пьесу Виткевича «Мама». Спектакль, может быть, и не стал триумфом, но и провалом не стал. Он собирает свое количество зрителей. И важно то, что люди хотя бы приходят на размеренное философское действо, оторвав себя от пошлых поп-шоу. Ступка — известный фанат Сковороды (на малой сцене когда-то играл «Сад божественных песен»), и он буквально заболевает задумкой поставить нечто «по мотивам» философа — так в театре появляется ученик Васильева Александр Ануров со спектаклем «Буквар миру» (которому на малой сцене было бы самое место). Ступка открывает и камерную сцену в фойе, и почему-то она сильно раздражает Хостикоева. Хотя, как известно, настоящий театр может родиться даже на дырявом коврике посреди коммунальной квартиры. И рождается... Рядом с буфетом. Франковцы на этой кромке, мало приспособленной для спектаклей, сделали свою территорию для нескольких удивительных художественных откровений. «Увертюра. До побачення» по мотивам рассказа Франко (постановка Андрея Приходько) раскрыла замечательные индивидуальности Остапа Ступки и Натальи Корпан. На спектакле плачут, не стесняясь слез. Здесь же, у буфета, легендарные Наталья Лотоцкая и Юлия Ткаченко играют трогательный дуэт «Премьера» — об актерском фанатизме и коллегиальной порядочности, кстати. Тут же, у окна, при нескольких десятках зрителей появился, может быть, лучший камерный спектакль последних лет — «Отец» по Стриндбергу с Викторией Спесивцевой и Петром Панчуком. Последний, кстати, уже на большой площадке при Ступке сыграл Шевченко в спектакле Александра Билозуба «Божественное одиночество» (к сожалению, не распробованным ни критикой, ни публикой). Затем Ступка выкладывает козырную карту — Роберт Стуруа. Выдающийся режиссер соглашается ставить в Киеве «Царя Эдипа». Такой влюбленности и творческой увлеченности на репетициях, как во время работы с грузинским космополитом, у франковцев не было давно (особенно после Данченко). От «Эдипа», наверное, ждали фейерверка и кровопускания прямо на сцене... А получился просто нормальный спектакль — в стиле именитого грузина, энергетичный и спаянный большим талантом постановщика, художника, композитора и артистов. Даже просчеты этого «Эдипа» в контексте вялотекущей нашей театральной продукции покажутся оглушительными победами. Можете спорить. Понимая, что нужно и с кассой заигрывать, Ступка решается и на откровенную провокацию. Для «Ревизора» (с прицелом на фурор) он приглашает из Америки Игоря Афанасьева. То, что получилось в итоге, у меня, например, кроме бранных слов больше ничего и не вызвало. Хотя несколько работ сделаны на «отлично» (Наталья Сумская, Остап Ступка). Самое удивительное, что публика на «это» ходит. И даже хлопает... «Мы спустились до этого чудовища, публики», — однажды горько написал Немирович-Данченко, вряд ли предполагая, что некоторые режиссеры спустятся еще ниже.
Ступка мог бы прикрыть эту работу. Тогда его первым и обозвали бы узурпатором. К тому же худрук, как бы к нему ни относились, уж чем-чем, а не только запросами кассы все измеряет... И приглашает одаренного Юрия Одинокого на постановку «Карамазовых» (по предварительным итогам «Киевской Пекторали», эта работа франковцев вошла в обойму лучших). И зовет талантливого украинского канадца Григория Гладия на «Истерию» (ее выдвигали на Государственную премию имени Шевченко). У спектакля есть и противники, и сторонники. В числе последних крупнейший теоретик театра Нелли Корниенко, упрямо отстаивающая и эту работу, и художественную платформу Ступки. Уж Корниенко, полагаю, разбирается в театральных тенденциях лучше, чем Бенюк и даже, извините, Сумская...
Худрук, безусловно, должен ценить и использовать уникальные дарования таких актрис, как Наталья Сумская. Как, уверен, ценит он и талант Хостикоева, которому постоянно предлагает главные роли — то в мюзикле «Мушкетеры» (Хостикоев отказывается), то в «Карамазовых» (Хостикоев отказывается), то в некоторых импортных пьесах (Хостикоев все равно смотрит искоса). И я никогда не поверю, что все эти отказы — лишь точный прогноз дальнейшего результата.
...Теперь Хостикоев, с моей точки зрения, весьма демонстративно готовит проекты в Русской драме. Правда, ничто не помешало бы ему делать то же у себя дома. Теперь, по «их» новым правилам, Резникович — хороший, а Ступка — плохой. Я, впрочем, могу дать Хостикоеву телефон его родственницы — Ольги Сумской, и пусть она расскажет, «что такое хорошо...», если играла десять лет в Русской драме (за редкими исключениями) чепуху... И, разумеется, не только потому, что репертуарная политика (в области которой Бенюк и Хостикоев теперь большие специалисты) строилась под запросы не всегда бездарных, но нужных для Русской драмы актрис...
Не все так просто и не все так ужасно в театральном царстве, как вещают в СМИ новоявленные «бунтари». В одном театре царит энергия страха, в другом — энергия застоя. В Театре Франко — при всех ошибках и ушибах — все же энергия поиска. Иных духовных лидеров, кроме Ступки, у нас для вас нет... Извините... Даже странно осознавать, как мы не умеем себя ценить... Не говорим, что гастрольная «Белая гвардия» Табакова — это позор, а те же «Карамазовы» у франковцев — талантливое прочтение классики. Швыряем камни в сторону тех, кто еще как-то пытается держать спину и изображать мину при повсеместно плохой игре, забывая, что Мастеров почти не осталось... Они исчезают как класс. Если и есть какая-то относительная производственная и художественная стабильность в отечественных театрах, то в первую очередь — это Театр Франко и Русская драма.
И еще, у нас хорошо умеют писать другим «биографию». Надо было тому же Ступке прожить жизнь в искусстве, чтоб однажды превратиться в объект такой ненависти... Начали с оскорбительных статеек. Продолжили постыдными политическими спекуляциями. Насытились хамством на собрании труппы... Может, пора остановиться? Может, кто-нибудь оборвет развитие сюжета в русле Эфроса?.. Или нам нужно изваять новый монумент очередного великомученика наподобие Курбаса, которого тоже однажды начали клеймить за «неправильную» художественную политику, а затем...
Не хочется в этой теме ни утрировать, ни фантазировать, предполагая, как московские театры с радостью открывают двери перед «съеденным» Ступкой. Но и позволять глумиться над национальной ценностью, чем и является Ступка, тоже преступно. Остановитесь же... А если не остановитесь, что ж, тогда сам уйду в интеллектуальные боевики. И разобью у вашего театра палатку с лозунгом «Ступка — так!» И от картечи моей обороны содрогнется даже домик с химерами...
