Киевский Молодой театр после своего затянувшегося «евроремонта» представил большую премьеру. Это инсценировка нашумевшей в начале 90-х повести Юрия Андруховича «Московиада» (режиссер Станислав Моисеев). Новая работа театра навеяла предположение, что коллектив во главе со своим худруком сразу же после сине-оранжевой псевдозлободневной «Марии Стюарт» продолжает опыты в формате «бородатой» неоконъюнктурщины.
«А я пересуваюся додому, Ваша Гідносте. Існує така країна, де живуть Ваші піддані… Вона до болю справжня. І нічим не захищена від Сходу, навіть горами.
Якби свого часу Хтось, Хто Роздає Географію, порадився зі мною, то нині все виглядало б інакше. Але Він розмістив нашу країну саме там, де Йому схотілося. Дякуємо й за це».
Процитирую и другие, знакомые многим строки, поскольку ими как декларацией намерений, собствено, и открывается премьерный спектакль Молодого…
«У цьому місті, кажуть, живе мільйон українців. Себто Москва — найбільше у світі українське місто. Тут кожен десятий має прізвище на «енко». Але як ії розпізнати? Адже за останні триста років ми досить уподібнилися до цих суворих північан. Чомусь почали народжуватись інші українці — свиноокі, з невиразно-заокругленими пицями, з безбарвним волоссям, яке існує тільки для того, щоб вилазити… Останні сімдесят років зробили цей процес необоротним. Переконуватися в цьому недовго: достатньо пройтися вночі Київським вокзалом і подивитися на цих сплячих товстих людей у поганому одязі: херсонських, житомирських, вінницьких, кіровоградських, зачепилівських, зателепанських, замудонських, леніноб(…)ських, дзержинох(…)ських, та — що там! — і львівських теж. Мені тяжко уявити собі естонців, які принижено сплять по московських вокзалах. Мені легше уявити собі в цій ролі, наприклад, туркменів. Але в тому й нещастя імперії, що вона вирішила поєднати непоєднуване — естонців з туркменами. А де на її мапі ми, українці? Десь посередині? Це мало втішає».
Роман «Московиада» вышел в 1992-м. Иные времена, иные песни. Но сейчас не о прошлом. О настоящем. В стиле детской считалки: «А» и «Б» сидели на трубе, «А» — упало, «Б» — пропало, так что осталось на трубе?» В нашем случае — «А» — сам Андрухович, так и не доехавший на премьеру (видимо, в Германии у него были более важные дела). «Б» — Богдан (Сильвестрович Ступка), знаковый персонаж для постановки, поскольку его сын Остап, как приглашенная звезда, оказался главным действующим лицом молодежной «Московиады». Вопреки считалке «Б» не пропало: мэтр мужественно отсмотрел спектакль в трех действиях, несмотря на то, что в самом действе пропало очень многое...
Итак, Остап Ступка играет поэта Отто фон Ф., а штатный премьер Молодого — выступает в роли Блазня, то есть Шута, вместо «Володаря й Управника Руси-України, …Пана Всього Народу Українного з татарами й печенігами включно, а також Вшутрішньої та Зовнішньої Тьмутаракані Патрона і Пастиря, нащадка преславного роду тисячолітнього, словом, Монарха нашого пишного і достойного» Олелька II».
Этой премьеры театральный Киев ждал давно. Несомненно, из-за Андруховича, чьи давние отношения с этим театром («Гамлет» в его переводе уже давно в репертуаре) позволили надеяться на результат очередной творческой «кооперации». Да и ироничная острота прозы Андруховича, кажется, давно просилась в «комментаторы» украинской злободневности. Но сам Андрухович от работы над инсценировкой для Молодого отказался. Сослался на «недраматургичность» своего мышления. И довольно давно заявленная в афишах премьера постоянно смещалась во времени. По ходу работы актер Валерий Легин успел дважды поломать руку. А Остап Ступка достойно и честно прошел дистанцию от репетиций до премьеры и уже на сцене «обзавелся» прической (и отчасти повадками) «а-ля Андрухович»: эдакое альтер эго автора. Его партнер Алексей Вертинский, увы, ничем не «обзавелся», потому что играет в своем Шуте лишь бесконечные вариации одних и тех же персонифицированных интонаций: что в этой роли, что в недавних чеховских или шиллеровских образах. Иначе говоря, веселит, как умеет. И режиссеру пора бы давно задуматься о переамортизации одних и тех же наработок артиста.
Веселье в спектакле и в самом деле бьет через край. Действующие лица картавят по-еврейски и по-ленински (артист В.Чигляев). Еще назойливо демонстрируют залу простыню с красным пятном («До речі, як ти знаходиш незайманих дівчат у цьому бардаку?»). Еще вытаскивают, как, например, Олелько-Вертинский, из широких казацко-шутовских штанин куриное яйцо, чтобы очистить и съесть его тут же, прямо у края сцены. Активная пара спектакля (Ступка — Вертинский) постоянно приплясывает. А упомянутый Шут гнусавым голосом зачем-то напевает про «чечери». К сожалению, даже на пародию пожилого Любимова эта «межтекстуальная» эквилибристика никак не тянет. Разумеется, персонажи на сцене много пьют. Как, видимо, и полагается типичным «москвичам» в восприятии типологических украинцев. При этом, в отличие от романа Андруховича, сценические герои практически не рефлексируют, а выбирают из текста «Московиады» определения четкие и однозначные, словно салаги в армии: «Якось так сталося, що в імперії раптом забракло кухлів. Може, всі кухлі завезли у Кремль на випадок громадянської війни? І коли повсталі маси підуть на приступ кремлівських мурів, члени Політбюро жбурлятимуть у них кухлями, повними нечистот і гівна».
Расслышав этот подчеркнуто-акцентированный текст от героя Вертинского, часть премьерной аудитории, в особенности студенты Могилянки, как по команде начинают громко хохотать. Действительно смешно… А потом появляется сцензадник, увешанный стеклотарой, словно елка шариками: «Імперія зрадила своїх пияків. І цим прирекла себе на розпад». И еще одна «метафоризация» текста. «Панораму своїх стосунків із жінками я розгорнув… попереднього разу. Тепер — про мої стосунки с кагебе». Чтобы никто из зрителей не сомневался, о чем шла речь «прежде», и о чем пойдет «сейчас», герой Ступки и впрямь оказывается в бочковидной формы клетке и беседует с «особистом» «Сашком» (И.Портянко.) До этого панорама отношений с прекрасной половиной человечества у него ограничивалась истеричной мизансценой с Галей (О.Шопина.)
В программке заявлено всего два действия «Московиады». Видимо, не уложились? Хотели завершить спектакль псевдокульминацией с чучелами покойников — «спасителями Империи», в финале. Почему псевдокульминация? Потому что после шутовства Шута и ерничания Отто фон Ф. (больше похожего на Веничку Ерофеева, чем на «шляхетного» галичанина) сцена, которую нужно воспринимать как пафосную или супергротесковую, не выстреливает и не затрагивает даже край сознания.
...Но, собственно, дело даже не в этом. Невозможно понять, чего ради затеяли именно такую «Московиаду». Хотя при всей фрагментарности и несвязности сцен, отсутствии логической обусловленности диалогов и монологов, которые, равно как и действия, можно поменять местами, создатели спектакля довольно точно следуют тексту. При этом напрочь утрачивается изыск языковой игры. То есть та лексическая соль, из-за которой многие с удовольствием читают «Московиаду». Предложенный театром балаганный фарс вряд ли служит адекватной заменой такой утрате. Крушение Империи, о котором много говорится и в романе, и со сцены, как бы состоялось... И, видимо, нужны иные приемы, чтобы взбодрить и освежить сцендейство. А так, о чем эта «Московиада»? О «плохой» России? Вроде нет. К тому же одни шаровары пародийного Олелька способны свести на нет любой пафос русофобии и, напротив, серьезно оскорбить наших украинофилов, к каковым, кстати, автор этих строк себя радостно причисляет. Может, этот спектакль — размышление на тему, почему «дорвавшись» до Москвы, украинцы там так лихо ассимилируются, становясь худшими врагами своей родины? Некоторое время (первые минут сорок) так казалось. Но — нет. Этот еле наметившийся мотив тоже соскоблен режиссером со сценповерхности (особенно когда героиня Галя, сугубо по Андруховичу, оказалась истинно русской по национальности). Посему вывод напрашивается один… «Московиаду» в ее нынешнем виде в Молодом поставили исключительно ради… трубы.
Вот она, непомерно огромная с плакатом «Уренгой—Помары—Ужгород», занимает практически все сценическое пространство и иногда даже мешает двигаться актерам. Труба в спектакле Моисеева подменяет собой и кровать, и стол, и президиум, и подиум. Она (труба) — как бы ось бытия, она — ребро и позвоночник нашего текущего безумия. Боги мои, но ведь только эта труба, пожалуй, единственное, что служит смыслообразующим звеном в «системе артерий» этого бессмысленного спектакля... Поскольку все остальное… провоцирует только риторический вопрос «зачем?»
Зачем городить огород только ради муляжа одиозного газопровода? Зачем… Чтобы потрафить информсводкам в ТСН; чтобы актуализировать то, от чего уже воротит даже слепоглухонемых; чтобы показать «кукиш в кармане» (только кому: «РосУкрЭнерго», которое в театры не ходит?); чтобы доказать невероятное: текст спасет даже ленивую режиссуру; чтобы нашелся дополнительный повод благодаря имени автора отправиться на какой-нибудь региональный зарубежный фестиваль, поскольку отборщикам с каждым годом все труднее что-нибудь наскрести с украинских театральных сусеков… Кто знает... В программке об этом не написано. Но в любом случае «злоба дня» в связи именно с этим произведением Андруховича несколько поостыла, и если бы режиссер был таки смелым, как ему теперь кажется, то, наверное, осуществил бы свою инсценировку не сейчас, когда «и все разрешено», и кроме «правды» хочется искусства. Карнавальная и фантасмагоричная вещь Андруховича даже в скобках моисеевской «псевдоактуальности», наверное, предполагала иные выразительные средства. Если хотите, агитпроповские, откровенно лобовые, слегка ернические. Тогда вызывающая «бородатая» неоконъюнктурность молодежной «Московиады» была бы оправдана хоть каким-нибудь художественным ходом. А так получается, что театр лишь нащупал для себя сомнительную «золотую» жилу и профанирует известные тексты в, повторюсь, псевдоактуальном «интерьере». Недавнего неудачного примера «Марии Стюарт» (с Ющенко, Януковичем и Тимошенко, чьи гигантские портреты «сыграли» в спектакле лучше, чем артисты) театру показалось мало. Теперь в дело пущены газовая война, труба, российско-украинское противостояние. Если двигаться дальше в этом направлении, то репертуарная политика Молодого должна как-то отреагировать и на карикатурный скандал, и на куриный грипп, и на победу «Хамаса». Литературная основа, как видно, для них определяющего значения не имеет. И вряд ли кто сильно удивится, если, например, в «Чуме» Камю (в возможной транскрипции Молодого) начнет свирепствовать ныне всем известный вирус…
Премьерный показ «Московиады» был ознаменован небывалым наплывом родственников и друзей — в зале наблюдался аншлаг. Но уже второй спектакль, как стало известно автору этих строк, мало-помалу стал терять аудиторию сразу же после второго акта… Впрочем, определенный сегмент зрителей, например, из числа студентов-первокурсников, премьерой может остаться доволен, если будет сидеть с книжками на коленках и сверять сказанное со сцены с текстами «Московиады». Но, увы, цитируя того же Андруховича, «це мало втішає».