— Гм... — задумчиво пробормотал редактор. — А что вы скажете о ребенке, который просит всех не оплакивать его, а потом умирает?
— И правильно делает, — буркнул я. — По крайней мере, избавил родных от лишних хлопот. Вокруг и так слишком много детей. Сколько от них шуму! На одни ботинки денег не напасешься!
Джером К. Джером. «Трогательная история»
Очень не хочется верить, что весь широкий спектр человеческих чувств и переживаний легко свести к весьма компактному набору стандартных клише. И тем не менее это так. Что особенно явственно проявляется в рождественско-новогодние недели, когда к услугам потребителя не только хлеб и зрелища, но и самая что ни на есть «духовная пища». Трогательные истории, призванные всколыхнуть в душе все светлое, чистое и доброе. И пусть язвительный Джером Клапка Джером смеялся над ними еще в позапрошлом веке, — старые добротные клише живы, всегда востребованы и действуют безотказно.
Традиция трогательных рождественских историй зародилась в католико-протестанской Европе, где Рождество — специфический праздник. День, когда людям хочется не одних лишь положительно-праздничных эмоций, а и чувств иного плана. Хочется сострадать несчастным и обездоленным, думать о вечных ценностях и семейных добродетелях, ощущать себя приобщенными к высшей благодати. Настроиться на нужную волну как нельзя лучше помогает, задавая определенный эмоциональный тон, трогательная рождественская история.
Если во времена Джерома она царила в праздничных номерах газет и журналов, сейчас наиболее яркое ее воплощение — экранное. Трогательная рождественская история — точно такой же четко регламентированный жанр массовой кино- и телепродукции, как детектив, триллер или боевик. И нельзя сказать, чтобы ее инструментарий был намного тоньше, чем у последних.
Завязка трогательной рождественской истории вполне может разворачиваться в жарких летних декорациях, и на этом этапе вычислить принадлежность картины к означенному жанру порой нелегко. Более того, неискушенному зрителю поначалу может показаться, что он смотрит настоящий, серьезный фильм о сложных человеческих взаимоотношениях. Но уже в течение первых десяти-пятнадцати минут основные приметы жанра дают себя знать.
Насторожитесь, если в центре повествования — невинное, кристально-чистое, но ущербное и глубоко несчастное существо. Смертельно больной ребенок из бедной семьи. Девушка-калека, в одночасье потерявшая всех своих близких. Одинокая старушка с преданной и тоже престарелой собачкой. Иногда, впрочем, все начинается со счастливой семейной идиллии, но она редко длится больше пяти минут. Затем родители узнают от врача о неизлечимой болезни сына, а у матери огромного семейства погибает муж-кормилец.
Кроме тотальной обездоленности, главный герой трогательной рождественской истории отличается безгранично добрым сердцем. Что не перестают повторять друзья и близкие, которые именно поэтому тянутся к нему со всех сторон. Бывает, что он наделен также талантом поэта или художника либо незаурядным интеллектом, но это необязательно: для соблюдения канонов жанра доброго сердца вполне хватает.
Обычно главный герой походя разрешает личные проблемы второстепенных персонажей, тоже второстепенные на фоне его собственного несчастья. К тому же по сюжету ему положены испытания, проверяющие на прочность силу его духа, а иногда и не только духа: ребенок-инвалид мастерски нейтрализует бандитов, старушка божий одуванчик предотвращает самоубийство миллионера и т.д.
В трогательной рождественской истории — на первом либо на втором плане — обязательно проходит тема непростых взаимоотношений разных поколений. Иначе и быть не может: Рождество — праздник, утверждающий семейственность, патриархальные традиции. К финалу «отцы и дети» воссоединяются, признав, что были неправы. Влюбленные решают создать семейный очаг. Все счастливы. Ведь издавна принято, чтобы под Рождество сбывались желания. А финал картины непременно приходится на этот праздник, рассеивая последние сомнения относительно ее жанра, если таковые у кого-то остались.
Но при этом европейцы и американцы — прагматичные люди. Им хорошо известно, что чудес не бывает, даже в рождественскую ночь. Мальчик-калека, неизлечимо больная девушка, добрая старушка или ее любимая собачка все равно должны умереть. Такова жизнь. Таковы законы трогательной рождественской истории. Зрители, до последнего таки уповавшие на чудо, украдкой друг от друга смахивают слезы.
Непритязательным поделкам в рамках названного жанра несть числа, но в тех же рамках случаются и заявки на серьезное кино. Помните фильм Питера Челсома «Великан», где Шарон Стоун сыграла самоотверженную мать ребенка-инвалида? Картина неоднократно прошла по нашим телеэкранам без всякого «информационного повода», задолго до конца декабря — начала января, под общей маркировкой «семейная мелодрама». В фильме есть элементы и комедии, и триллера, и боевика; между тем это именно трогательная рождественская история со всеми необходимыми атрибутами.
Рассказ о дружбе-«симбиозе» умного мальчика-уродца с умственно неполноценным здоровяком профессионально, со знанием дела затрагивает именно те струны души, о которых говорилось выше: сострадание к обездоленным, восхищение силой духа и безграничной добротой главных героев, мысли о вечных нравственных ценностях. И вызывает зрительские слезы в кульминационном моменте: под Рождество мальчик-инвалид умирает, а мать утешает друга сына словами: «Его сердце стало слишком большим…»
Страшно подумать: отныне для героев фильма веселые рождественские праздники всю жизнь будут прежде всего годовщиной смерти близкого человека. Но нет — помните, классический ребенок у Джерома «просит всех не оплакивать его»? В той или иной форме подобный завет живым оставляет умирающий герой любой трогательной рождественской истории. В «Великане» это книга с пустыми страницами, которые должен собственноручно заполнить слабоумный Макс — в финале уже вроде бы и не слабоумный.
И самое главное: данный жанр, как и сам праздник Рождества Христова, не существует вне религиозного, христианского контекста. Поэтому смерть героя — как мы помним, непременно невинного и чистого душой, — по сути означает его переселение прямиком в рай. Естественно, там ему воздастся за все страдания на земле. Другие персонажи фильма ни на секунду не сомневаются в этом. Зрители тоже. Их слезы над смертью героя трогательной рождественской истории — это слезы не горя, а просветления, катарсиса.
Наверное, испытывать такие эмоции хотя бы раз в год совершенно необходимо, и едкая ирония великого юмориста где-то граничит с цинизмом. Тем более что и этот жанр может подняться до высот искусства, становясь классикой: например, пронзительная «Девочка со спичками» Ханса Кристиана Андерсена. И все же…
Почему-то для меня вполне приемлемо смеяться в нужном месте добротно сработанной комедии или вздрагивать в кульминационном моменте триллера. А вот пускать слезу в унисон со всей телеаудиторией по велению постановщика трогательной рождественской истории — еще ни разу не получалось, да и не хочется. Как-то обидно признавать, что действительно лучшие побуждения души запросто накладываются на комплект давно разработанных клише. Возможно, это чисто субъективное ощущение. А может быть, и проявление менталитета: ведь трогательные рождественские истории так и не стали органичным элементом нашей культуры, пусть даже массовой.
Однако экологическая ниша пустовать не может. В Советском Союзе никакого Рождества не было и быть не могло, и вакансию зимнего праздника с успехом занял Новый год. А на телеэкраны — немногим позже, чем новогодняя сказка и новогодняя комедия, — пришла своя трогательная история. Но — совсем другая.
Сегодня этот фильм — нечто большее, чем пионер и самый яркий представитель жанра: он сам стал традицией. Без этой картины вообще не бывает Нового года — во всяком случае, представить такое сейчас уже практически невозможно. Кого-то это раздражает: мол, ну сколько можно, какой канал ни включишь… Но большинство готовы смотреть снова и снова. Хотя бы одним глазом, наряжая елку или колдуя над праздничным столом. А можно и не смотреть, а просто знать, что он опять идет, — а значит, все так, как надо.
Классический фильм Эльдара Рязанова до сих пор иногда именуют комедией; собственно, заявкой на таковую было и само его название «Ирония судьбы, или С легким паром!». Однако комедийного там ровно столько, сколько необходимо по условиям жанра. Жанра трогательной новогодней истории — ноу-хау отечественного кинематографа.
Думаю, нет нужды пересказывать и интерпретировать сюжет всем знакомой картины. Выделю лишь знаковый момент, кардинально отличающий ее от трогательной рождественской истории. В атеистическую эпоху в сознании людей именно с Новым годом была связана вера в чудо. Два не очень счастливых человека находят друг друга самым невероятным образом — и так должно быть, ведь в новогоднюю ночь чудеса таки возможны. В это нельзя не верить.
Можно возразить, что в западной киноиндустрии, помимо вышеописанного, существует и жанр счастливой рождественской истории с удивительной встречей влюбленных в канун праздника и финальным поцелуем в диафрагму. Но «Ирония судьбы» не имеет с ним ничего общего. Основная тональность фильма — светлая грусть, финал — не счастье, а только предчувствие счастья. У зрителей, возможно, не выступают слезы на глазах, но просветление и катарсис приходят. Однако не по заказу и, боюсь, не ко всем: только к тому, кто способен на подобные эмоции вне рамок устоявшихся клише.
Российский кинематограф уже нащупал закономерности успеха данного жанра. За последние годы трогательных новогодних историй на телеэкранах в первых числах января стало больше. «Сирота казанская», где к героине приезжают по объявлению целых три любящих отца. Или «Бедная Саша» — дочка современной бизнес-леди страдает без родственного тепла…
Украинские телезрители в нынешнем году дождались трогательной новогодней истории и отечественного производства. «Снежная любовь, или Сон в зимнюю ночь» Оксаны Байрак сработана с учетом всех составляющих жанра: тут и сложные перипетии любовных коллизий, и тема взаимоотношений разных поколений, и слезы на глазах очаровательного ребенка, и хеппи-энд, железно утверждающий торжество семьи как высшей ценности. И все это, разумеется, в традиционных новогодних декорациях.
А как же наше православное Рождество? Надо признать: этот религиозный праздник, отмечаемый на государственном уровне и всячески популяризируемый в народе, до сих пор остается для нас некой экзотикой — во всяком случае, в контексте городской культуры. «Вековые традиции нашего народа», о которых принято порассуждать в праздничные дни, сводятся к чисто внешней атрибутике: двенадцать блюд Свят-вечера, вождение козы и т.д.
Истинно верующие люди, думаю, ощущают приход Рождества и на более тонком духовном уровне. Но в массовом общественном сознании этого праздника — как повода для всеобщего катарсиса, милосердия к обездоленным, семейного единения и ощущения снизошедшей благодати — просто нет. А значит, нет и социального заказа на трогательную рождественскую историю.
Поэтому бесспорным лидером праздничной продукции для души и по сей день остается гоголевская «Ночь перед Рождеством». Но это, как говорится, совершенно другая история…