Таня д’Авиньон |
Чтобы мы могли присесть, хозяйке пришлось расчистить уголок свободного места на краю дивана. На нем, как и по всей комнате — на столе, креслах, полках, — были разложены бесчисленные слайды вперемежку с альбомами и пачками фотографий. Хозяйка извинилась за беспорядок: рабочий момент, нужно отобрать снимки для книги, которая готовится к печати в Сингапуре. Пару десятков фотографий, репрезентующих Украину, издатели заказали ей — известной американской фотохудожнице украинского происхождения Тане д’Авиньон.
Разглядывая слайды, подсвеченные лампами из-под прозрачного стола, я поймала себя на мысли, которой меньше всего от себя ожидала: (современная ура-патриотическая пропаганда давно свела ее до пустого банального лозунга), а ведь мы ведь живем в поразительно красивой стране!
Американцам, наверное, легче. Вряд ли их удивляет присутствие на земном шаре еще одной экзотически-прекрасной страны. То, что они очень мало о ней знают, лишь помогает в полной мере оценить эту экзотику и красоту. Потому и фотоальбом Тани д’Авиньон «Просто Украина» бойко раскупается в Штатах перед Рождеством, выпускными в школах и колледжах, а также во всех прочих случаях, когда нельзя обойтись без хорошего подарка родным и близким.
Она не любит фотографироваться на официальные портреты, потому в поисках снимка для газеты пришлось пролистать несколько «семейных» альбомов.
«Где я только ни была!» — улыбается хозяйка. Вот ей наливают суп из общего котла в столовой для курсантов-морячков в Севастополе. Или совершенно зловещее фото: в руках у госпожи д’Авиньон огромный топор, а вокруг развешены на крюках мясные туши. А дальше — мирная идиллия: лето, море, купальник... «Нет, не эту!». Лыжный костюм и Карпаты... «Может, эта подойдет?»...
Когда-то она поставила себе цель: объехать всю Украину. И сфотографировать. Сегодня эти снимки тиражируются во всем мире — в альбомах, путеводителях, на открытках, календарях. С Таней д’Авиньон сотрудничает крупнейший этнографический журнал Америки — «National Geographic». Ее выставки регулярно проходят в Америке и параллельно обязательно — в Украине. В общем-то она так и живет последние десятилетия: на два дома, на две страны.
И если где-то в украинской глубинке остался кусочек земли, не побывавший в ее объективе, — это легко исправить. Жизненная энергия так и бьет через край в этой по-американски бодрой и подтянутой женщине со славянским именем и аристократической французской фамилией.
Впрочем, д’Авиньон — это фамилия ее мужа. Его предки действительно когда-то жили в Авиньоне, а потом фамилия перекочевала с французскими переселенцами на остров Гаити, затем в Луизиану, Техас и далее в Канаду. В Бостоне, где живет Таня д’Авиньон, ей удалось разыскать только одних своих однофамильцев. Вот кратко и вся информация о «французских корнях». А девичья фамилия Тани — Михайлишин. И родилась будущая фотохудожница во Львове.
Профессор Михайлишин преподавал во Львовском университете украинскую литературу. Однажды на лекции по «Энеиде» Котляревского один из студентов задал преподавателю невинный вопрос: «Что это было за «пекло», куда спускался Эней?». Профессор объяснил. Вскоре кто-то из коллег предупредил его: в соответствующие органы поступил донос, что преподаватель Михайлишин ведет на лекциях религиозную пропаганду. По тем временам это было не смешно. В тот же вечер профессор бежал из города, а через несколько дней в Самборе к нему присоединилась жена с грудным ребенком — Таней. Семья эмигрировала из Украины.
Через Словакию и Австрию они добрались до Германии, где целых пять лет жили в лагерях для переселенцев. В то время находились люди, которые «в кредит» оплачивали эмигрантам дорогу из Европы в Соединенные Штаты Америки, Канаду, Австралию или Аргентину. Родители Тани готовились к переезду в Аргентину и учили испанский язык, но их «спонсором» неожиданно оказался американский фермер. Так семья попала в Штаты, где в течение двух лет бывший университетский преподаватель трудился на ферме «спонсора», отрабатывая билеты в Америку.
А затем жизнь понемногу наладилась. Семья Михайлишин поселилась в Балтиморе. Там Таня закончила среднюю школу и художественный институт, там же и вышла замуж, а затем переехала с мужем в Бостон.
Но гораздо раньше у нее появился первый фотоаппарат.
— Фотографией я заинтересовалась лет с одиннадцати. Мои родители увлекались этим, мама была членом Львовского клуба фотолюбителей. Она делала снимки даже на корабле, когда мы плыли в Америку, они у нас сохранились до сих пор. У нее был фотоаппарат «Лейка». И вот мне очень захотелось фотографировать этим аппаратом. Но родители сказали мне, что не получу его в руки, пока не покажу, как умею делать снимки. Это было непонятно: как же я покажу им фотографии, не имея аппарата? И я решила накопить денег — «центами», как говорят в Америке. Собирала и сдавала бутылки, пока не набрала три доллара. И за эти деньги купила свой первый фотоаппарат! Я могу вам его показать.
Первый «инструмент» Тани д’Авиньон — черная квадратная коробка с дырочкой объектива, одним колесиком сверху и «катушкой» для пленки внутри. На вид проще, чем сегодняшние «мыльницы», — только, разумеется, без всякой автоматики. Как-то не верится, что такая «штуковина» вообще может фотографировать.
— Я носилась с ним всюду! Я была в украинской организации «Пласт», ездила в «пластовые» лагеря и везде была неразлучна со своим фотоаппаратом. Все надо мной смеялись, зато потом, когда фотографии были готовы, у меня их буквально воровали! Просто забирали альбомы. За мной закрепилась репутация: девушка, которая вечно с аппаратом.
Тогда же меня приняли в художественный институт. Но учеба давалась тяжело. Если в средней школе я отличалась своими художественными способностями, то в институте, где было много талантов со всей Америки, я уже не выделялась. С рисованием у меня не выходило. И на третьем курсе я решила перевестись на фотографию.
Первые полгода все шло очень плохо. Я была единственной девушкой в группе: фотографией занимались одни парни. Преподаватель посоветовал мне перейти на другую специализацию, и я еле упросила его, чтоб он дал мне еще полгода. И вот за эти полгода все у меня наладилось. Я закончила институт с серебряной медалью.
— Вы тогда сами проявляли, печатали и так далее?
— Все абсолютно! Все делала сама: сначала на черно-белой пленке, а потом, когда появилось побольше денег, перешла на цвет. Это была очень долгая процедура с химией, температурой... Я просто жила в лаборатории! Это очень интересные вещи.
— А сейчас фотография стала очень демократичной вещью: у каждого есть аппарат-«мыльница», все процессы автоматизированы. Что же остается фотографу-художнику?
— Да, у каждого есть фотоаппарат. Но у каждого есть и кисть, и карандаш, а художников можно пересчитать по пальцам! То же самое и с фотоаппаратом. Если он у кого-то есть, это еще не значит, что этот человек умеет снимать.
Это не какой-то секрет, это просто чувство. Видишь! Видишь какой-то момент, маленькую частицу, что-то такое, что тебе подходит, вот оно... просто видишь. С тобой может ходить кто-нибудь и удивляться: ну что ты снимаешь? Они этого не видят. Или же видят так часто, что перестают обращать внимание.
— Когда вы впервые попали в Украину?
— В 64-м году. Я только что закончила художественный институт и путешествовала по Европе. Мечтала увидеть все те картины, которые видела на репродукциях в книгах. Так что я ездила от музея к музею. Была в Амстердаме, в Париже, в Праге, в Венеции, в Риме. Для меня это была фантастика! Я «вживую» видела то, что изучала четыре года. Доехала до Вены, а там рекламные проспекты — «Посетите Советский Союз!». Решила зайти и узнать. Прикинула расстояние между Веной и Львовом — это приблизительно как Бостон и Нью-Йорк, четыре часа на машине. Через десять дней получила визу.
Когда родители узнали, что еду в СССР, мама стала умолять меня не делать этого. Времена еще были опасные, а я — студентка с американским мышлением, отважная, язык болтает, каждому говорю в лицо, что хочу. Мама говорила: «Я же знаю, какая ты, еще скажешь что-нибудь, и будут проблемы». — «Мама, у меня есть виза, я еду!». По-другому для меня вопрос не стоял. Денег оставалось очень мало, я сдала в ломбард свой радиоприемник, получила деньги и поехала во Львов. Всего на четыре дня — большего не позволялось. Но я разыскала там свою бабушку, а это было для меня самым важным.
Ведь вокруг меня росли дети с бабушками, дедушками, а у меня никого не было. Родители, брат, младше на одиннадцать лет, — вот и вся наша семья. Мне всегда очень не хватало бабушки. И когда я приехала и увидела ее, то поняла, что я — часть чего-то большего. Что не так одинока, как была в Америке. И я начала сюда приезжать. У меня появилась мечта: объездить всю Украину! Тогда это было очень тяжело. Разрешение на пребывание в городе давали, как я уже говорила, только на четыре дня, — потом надо было ехать дальше. Невозможно было по-настоящему познать город и людей, которые там живут. Но моя мама говорила: «Ты такая упрямая. Если ты чего-то хочешь, то достигнешь этого!» Я действительно была такая. Я хотела видеть Украину, и я ее видела.
С 80-го года меня стали приглашать как переводчика или администратора для разных официальных визитов. А с 86-го я начала сотрудничать с журналом «National Geographic», тираж которого 12 миллионов. В тот раз я приехала в Украину еще не в качестве фотографа, но мне разрешили фотографировать! А мне только это и было нужно. Не обязательно, чтобы фотографии где-то публиковались, — только получить доступ до Украины. А тогда у меня появился широчайший доступ, нас официально возили по всей Украине.
— Можно сказать, что Украина стала основной темой вашего творчества?
— Да. Хоть я и объездила весь мир, все равно постоянно возвращаюсь сюда.
— Почему?
— Трудно объяснить. Несколько лет назад, когда еще были живы родители, я говорила им: «Жаль, что наша семья не ассимилировалась. Мне было бы намного легче. Я была бы американкой. А я живу одной ногой здесь, а другой там, и это намного тяжелее». Меня тянет сюда, я уже не та туристка, иностранка, какой была когда-то. У меня тут есть очень близкие люди. Часть моей жизни — здесь. Но часть и в Америке, там ведь моя семья. Все это очень тяжело.
— А с точки зрения фотографа? Почему именно Украина?
— Я хотела увидеть Украину, потому что выросла с теми сказками, историями, что рассказывали о ней мои родители. Хотелось убедиться, действительно ли она такая. Разумеется, многое изменилось... Но у меня была и другая цель: показать миру Украину, и показать очень позитивно. Иногда мне закидывают, что я фотографирую хатки, стрехи, что я не вижу в Украине реальности. Но «реальность» о ней проходит в прессе. О взяточничестве, коррупции... Об Украине думают плохо, ее боятся.
Я хочу визуально показать людям, что Украина — прекрасная страна. Что она действительно такова, и ее нужно познать с другой стороны, которую не освещают в новостях. Когда вышел мой альбом «Просто Украина», многие мои знакомые американцы были зачарованы этими фотографиями. Впервые они увидели Украину такой, какая она есть: простой, незамысловатой и очень красивой. А все остальное... «маємо те, що маємо». Но хочется, чтоб Украину видели со всех сторон, а не только с одной.
— Где можно увидеть ваши последние фотографии?
— Недавно вышла книжка «Все про Київ», там почти 90 моих фотографий — они не подписаны, но те, кто знает мой стиль, сразу могут их вычислить. Я часто выставляюсь. Сейчас проходит выставка в Чикаго, а были в Нью-Йорке, Хартфорде, Бостоне, Филадельфии... Обычно у меня идут две выставки параллельно: одна в Америке, а другая в Украине. Последняя была в феврале в Ивано-Франковске. А теперь и Киев хочет, и Николаев. Мне просто не хватает времени на все.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.
— У меня двое детей, Лариса и Марко. Лариса закончила университет и решила работать учительницей в Нью-Йорке. Я много пережила несколько недель назад из-за нашей американской трагедии. Я не знала, где моя дочь, что с ней, но, слава Богу, как оказалось, она не была в тех местах, что пострадали. А Марко закончил университет по специальности «менеджмент ресторанов и отелей», учился в Филадельфии, а сейчас работает в Бостоне. Дети говорят по-украински, хоть их отец — американец. Лариса даже как-то приехала ко мне в гости, когда я была в Украине, и осталась тут на три года! Она тогда попала в водоворот студенческой жизни, участвовала в голодовке 91-го... Она вжилась в эту жизнь, и я вижу, что она украинка.
— А как дети воспринимают ваше искусство?
— Гордятся! Хоть иногда они и жаловались, что мамы вечно нет дома, мама где-то разъезжает, но теперь я вижу, что они поняли... как бы это сказать... (Смеется). Я хочу, чтобы дети встали на ноги, а они поняли, что мама встала на ноги. И стала кем-то, а не только мамой.