В последние майские дни почта доставила нам газету «Труд» с публикацией А.Солженицина «Славянская трагедия».
Под сердцем похолодело: еще одна трагедия! В моем воображении промелькнули горячие точки... Вокруг люди изнемогают в борьбе за жизнь, за воздух, за воду. А многие и за кусок хлеба. Уголовные мотивы и безбожный мир бушуют в жизненной суете и в телевизионных программах. Пристрастие к телевизору, пристрастие к алкоголю, пристрастие к наркотикам, склонность к насилию - самые легко удовлетворимые и заразительные.
На все эти болезни истошными голосами рекламы предлагается платное лечение...
Если бы на этом поставить троеточие, читатель не узнал бы, где это пишется: в Киеве, в Питере, в Москве?
Но первые строки о панславизме и сокрушение автора над измененной политической картой мира как-то вмиг успокоили. Известно, что мысли о течении вечных глобальных изменений действуют болеутоляюще. Но боль при этом не снимается.
Мы унаследовали посев, и посев этот продолжается до сих пор на всем посткоммунистическом пространстве.
Как и чем его остановить?
Где вы, великие умы, способные ставить и решать великие проблемы времени?
Где вы, великие учителя и сеятели?
То ли земля оскудела в конце двадцатого века, то ли Господь показывает нам накануне двухтысячелетия ничтожество нашей гордыни на развалинах Вавилонской башни, то ли мы сами себя наказали, как блудные сыновья, не желающие вернуться на отчий порог.
Боже, как мы, отвернувшись от лица Твоего, упивались могуществом нашего разума и восклицали:
Нам разум дал
Стальные руки-крылья
И вместо сердца
Пламенный мотор.
Как хвастались великим однообразием на одной шестой части земного шара!
Как мы учились в наших школах по унифицированной программе от Курил до Карпат решать глобальные вопросы, презрев мелочи вроде любви к ближнему и почитания своих отца и матери!
Как мы почти полстолетия гордо хвастались победой - вместо скорбного поминовения юных, живьем брошенных в ад войны и в ад концлагерей.
Теперь мы очнулись у разбитого корыта, но без глубоких раздумий и с некоторыми нотками ностальгии. Для многих это разбитое корыто - все равно, что разбитое сердце...
И то хорошо: ведь мы отдавали лучшие силы на изготовление ракет и танков - как верного средства против угнетения прогрессивного человечества с полной готовностью применить это средство.
Может быть, эта горькая «Звезда Полынь» упала на наши головы, как предупреждение всему миру?
Кажется, именно она охладила пыл наших вождей и повергла их в нерешительность. Они поняли, что эта самая радиоактивность падает на головы не только солдат и колхозников. Оказалось, она не разбирает, как смерть! И накачанные материализмом головы убоялись смерти...
Но не страха Господнего.
Словом, мы очнулись на мели. Вокруг множество хитрых игроков в азартные игры и в русскую рулетку. Но совершенно не видно Учителя, обращающего лицо наше к изначальным истинам. Не слышно даже рассудительного голоса, напоминающего о долге совести по отношению к детям, которым все же предстоит оставить свое наследство.
Где-то в памяти остались звонкие слова:
Господа, если к правде святой
Мир дорогу найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой.
«Славянская трагедия» А.Солженицина - не сон золотой. Но все же есть в ней много успокоительного. Она чем-то напоминает легкий хмель после тяжелого сна.
Проблемы, затронутые в ней, решать сравнительно легко. Большинство - даже вовсе легко. Скажем, первая тревога автора: «угроза войны так жаждалась ими (украинцами)»...
Ну, слава Богу, ничего у украинцев с войной не вышло... Пронесло. Дальше: «Украина уже так явно вытесняет нас с Черного моря!»
Тут и вовсе легко: достаточно русскому патриоту купить путевку к Черному морю, и он может насладиться до пресыщения присутствием русского флота, и языком, и нравами...
Что же касается грозных лозунгов украинских националистов: «УНА - до влади», «УНСО - до штурму», то они действительно где-то покоятся в подшивках русских газет начала девяностых годов. Кажется, они и были рассчитаны на внимание этих многотиражных газет... Никто не ожидал, что они так будут будить воображение политических мыслителей России.
Если же патриот случайно окажется еще и следопытом, он может поинтересоваться историей исчезновения УНА-УНСО по сообщениям «местной печати».
Труднее с изучением притеснения русского языка и православной церкви Московского патриархата. Для этого патриоту пришлось бы оставить русскоязычные крымские пляжи и по-некрасовски пуститься в поиски зажиревших украинцев, которым «на Руси жить хорошо».
Хоть с котомкой, хоть на «мерседесе». В любом киоске он найдет, как и в добрые былые времена, все центральные русские газеты и прочее чтиво, а вместе с тем и утешится: на украинском языке газет не имеется. «Украина для украинцев - это уже самое несомненное!» - позевывая процитирует наш путешественник Александра Солженицина и отправится обратно на черноморский пляж.
Что же касается украинских учебников, с этим еще проще: можно послать по почте для ознакомления и успокоения. Они мало отличаются от советских. Есть, конечно, отклонение от «общеобъязательной истины», а также некоторые несуразности - без этого у нас не бывает.
Хуже, конечно, тому, кто не сможет наскрести рублей для поездки к Черному морю. Хуже всего тому, кто вынужден удовлетвориться информацией, почерпнутой из публикации «Славянская трагедия». Там собраны все провинциальные слухи, которых, сидя на месте, проверить нельзя.
Но при желании и в этой публикации патриот тоже найдет утешение: «стратегическая ошибка в выборе государственной задачи будет постоянной помехой в здоровом развитии Украины».
Все-таки у соседа корова сдохнет!
Давно замечено, как успокаивают мелкие чувства, отвлекающие от решения тяжелых проблем. Ветер покачивает воздушные мосты между деревнями - и перестаешь замечать, как ветер покачивает пустую колыбель. Как этот ветер и дождь размывают следы полуосвоенных пространств и ударных строк необъятной страны, постоянно заботящейся о расширении своих границ.
Как они поживают там, обнищавшие, одичавшие, в опустевших деревнях, оторванные от мира и от Бога?
И, кстати, как они там, бабушки в опустевших церквушках? С одной стороны, никакого притеснения и даже интереса к их существованию. С другой стороны, батюшка совершенно потерял стыд и страх, позабыл христианские заботы, и даже Бог у него появился какой-то свой. Судя по газетам - у патриарха та же беда.
Получается, у безбожной власти хоть какой-то интерес был к «пережиткам прошлого», а, следовательно, и к Богу. В те времена писатели остро переживали духовное опустошение общества, а некоторые даже умозрительно обращались в веру...
Как тяжело обо всем этом думать и как трудно возлюбить ближнего, особенно ежели он нищ. Тяжело думать о мире с точки зрения истины, которой мир не может принять, и совести, затаившейся в сердцах гонимых за правду. До того тяжело, что в «Славянской трагедии» эти слова даже и не упомянуты.
Но как же нам без этих - хотя бы слов! - обустроить Россию? Ведь она восемь десятилетий обустраивалась без них, а вот теперь у разбитого корыта бессознательно избегает их!
Старые славянофилы прошлого века все же держались ближе почвы и чаще обращали взоры к Небу. Видимо, поэтому у них не было таких забот, как охранить русского человека от изучения «малороссийского языка», и не было стремления уберечь его от влияния «южнорусского этноса», и не было тревоги по поводу чьих-то попыток «перевести украинский язык на латинский шрифт».
Видимо, общий уровень развития русского общества не позволял им опускаться до небылиц даже под давлением неумеренного патриотизма.
Впрочем, они больше полагались на работу III Отделения. Но, надо отдать должное, печатно даже Булгарин не выступал с деликатными советами и упреками правительству на счет недостаточно активного внедрения справедливости.
Почитаешь старые книжки - жуткие были времена! Но по сравнению с нашими - это гоголевские старосветские помещики, с ужасом рассказывающие кошмарный сон о патриотах на заседаниях Госдумы.
А сам Гоголь - прекрасная легенда о писателе, который боялся выпустить неосторожное, недостаточно взвешенное слово, которое могло бы не то что спровоцировать отчаянные действия, но - не так настроить душу.
Неужели навсегда ушли в легенду сеятели мысли благородной, способной пробудить в обществе уважение к слову?