Недавние гастроли в Киеве театра Владимира Мирзоева, организованные продюсерской компанией «Театр «Домино», дали возможность киевской публике увидеть в новой ипостаси Елену Шанину.
Тонкая, обаятельная актриса, пишущая стихи «в стол», любимица московской публики. Благодаря главной роли в знаменитом спектакле Ленкома «Юнона и Авось», обошедшем с триумфом весь мир, популярность этой театральной актрисы выплеснулась далеко за границы Москвы, что бывает не так уж часто. Она — хозяйка своей судьбы, при всей своей внешней лилейности человек сильный. Нежная мама и равноправный партнер своей маленькой доченьки.
Наш разговор с Шаниной — вариации на тему «Судьба».
— Лена, если можно говорить о счастливой актерской судьбе вообще, то именно такая судьба у вас: вы начинали в Питере у Игоря Владимирова, потом Ленком Марка Захарова. Первый из режиссеров — очень последовательный и, в хорошем смысле, традиционный. Второй же живет постоянными творческими переменами, не успеешь оглянуться — он в новой ипостаси. Как получилось, что вас «отметили» два таких разных режиссера?
— Не могу сказать, что Игорь Владимиров был так уж традиционен. Был период, когда «ломились» в театр Ленсовета на «Дульсинею», «Укрощение строптивой». Питер для меня, как Москва для трех сестер, — поэтому приехала туда из Казани, к бабушке, поступать в ЛГИТМиК. Сколько помню себя в семье, мечтала — назад, в Питер, домой — этим и вызван был мой выбор. А ведь могла бы сразу поехать в Москву — бабушка еще в эвакуации очень дружила с мамой Галины Волчек и та очень хотела мне помочь. Но я категорически была против всякой помощи, всякого блата. Игорь Петрович Владимиров набирал свой первый курс, его совершенно не интересовали связи. Наш курс был великолепным, единственной девочкой из актерской семьи была сестра Ирочки Соколовой. Мастер готовил актеров для своего театра. А в Ленсовета тогда в труппе были такие артисты, как Алиса Фрейндлих, Дьячков, Петренко, Розанов, Равикович — очень сильный актерский ансамбль.
Мы с удовольствием стали работать. Потом, как ни странно, начался у Владимирова период спада: что-то он не смог преодолеть, пойти дальше, очевидно, сказалось неуемное желание жить страстями. При всей любви к нему, мы стали понимать, что навсегда останемся обожаемыми студентами, королями массовки, а было такое неуемное желание работать. И я, рискуя, конечно, согласилась на предложение Марка Анатольевича. Это был риск, потому что он сам в какой-то из статей писал, что не любит отличников, да и голос у меня слабый.
— При этом еще надо учитывать извечную конкуренцию питерской и московской театральных школ?
— Да, из Ленинграда редко брали актеров, но Захаров тогда набирал молодежь. Пришел в театр Витя Проскурин, потом я, на «В списках не значился» пришел Саша Абдулов, потом Таня Догилева. Труппа обновлялась с двух сторон — наряду с известными именами, которые создавали рекламу театру, приглашалась молодежь
— А как случилась «Юнона», ставшая на долгие годы культовым спектаклем?
— Что-то просчитать в искусстве крайне сложно. «Юнона» была сделана по настроению — все были очарованы музыкой, поэтической идеей. Очень хорошо помню свой диалог с Колей Караченцевым, который после первой читки сказал, что о моей героине больше говорят, чем она сама существует. Но эта работа была такой радостью, таким праздником. Сошлось все: Захаров, Васильев, музыка Рыбникова и наша одержимость. А ведь моя роль действительно совершенно не написана, наверное, поэтому сейчас девочкам так трудно на нее вводиться. Она — состояние души. Мне кажется, что когда у актрисы или актера в постановке Захарова все получается, он так доволен, что на следующую уже ищет новых, неизвестных исполнителей.
— То есть знаменитая роль помешала дальнейшему «росту» в театре?
— Где-то так. Я сыграла Нелле в замечательном спектакле «Тиль», потом как-то случайно получились «Бременские музыканты» — и плавный переход на массовки. Я рыдала, умирала, потом стала работать в ангажементах.
— Лена, вы — театральная актриса, почему не сложилось с кино?
— Это правда, я и в театр пошла потому, что меня не утвердили на роль в «Романсе о влюбленных».
— Театр дает большие, чем кино, возможности актерской самореализации, но делает значительно уже круг, освещенный лучами вашей славы, да и сам короткий актерский век вызывает постоянное внутреннее беспокойство. В вашей актерской судьбе были периоды взлетов и спадов. Как вы оцениваете свою творческую потенцию — что сделано, что уже не дано, что собираетесь успеть?
— Надо сказать, что подведение итогов — вещь опасная. Самая главная способность театрального актера — каждый раз начинать все заново. Так, будто ничего до сих пор не умел. Может быть, надо уйти на пике своей славы, как Марлен Дитрих, чтобы никто не видел твое старение по телевизору, но не смогу я сидеть, даже в замке. Даже не имею права — ведь если Бог дал какую-то искру, надо ее реализовывать. Иногда очень хочется быть мужчиной в искусстве.
— А надо?
— Имею в виду работу над ролью по-мужски. Я говорю не о сексуальной стороне, а о манере разбора роли. В отличие от нас, женщин, они не думают, как выглядят. В этом плане для меня образцы — Раневская, Алиса Фрейндлих. Может быть, я не совсем точно дала определение, но это качество подход к работе. А я за двадцать один год работы в театре сыграла тринадцать ролей, в основном романтических, от этого так тяжело уходить, а хочется приобрести новые качества. Марк Анатольевич относится ко мне с большим теплом и уважением, но сам не знает, что со мной делать. Предложил сделать выбор самой. Мои замечательные друзья Паша Каплевич и Володя Мирзоев предложили Тургенева. Нам дали карт-бланш. В итоге спектакль пользуется большим успехом в Ленкоме и абсолютно вписывается в его эстетику.
— Как появился в вашей жизни Владимир Мирзоев?
— Он привлек меня еще своими работами в Театральных мастерских, потом уехал в Канаду, вернулся новым. Когда судьба предоставила возможность совместной работы, кинулась в нее без оглядки. Мне очень нравится, как он мыслит, не вижу режиссерских швов в его работе — только цельное полотно.
— Нет ли у вас ощущения, что корни его театрального мышления — в природе Михаила Чехова?
— Это правда. Первое, о чем он говорит в начале работа, — определение атмосферы. Не сыграть ее, не показать, а именно определить. Сейчас молодые журналисты часто задают глобальный вопрос — что такое театр. Много думала об этом, как честный человек дала такое определение: это совершенно детская способность верить в предлагаемые обстоятельства и абсолютно взрослая способность их обобщать. Больше всего я нахожу это сейчас у Володи. Его умение исчерпывать идею сродни работе над ролью Алисы Бруновны. После нее невозможно было вводиться на роль, она исчерпывала ее до... запаха.
— Закончим, с чего начали, — вы считаете свою актерскую судьбу счастливой?
— Если учесть, что в этой жизни, в утилитарном плане, я все делала сама, то считаю, что многого добилась. Если учесть все обстоятельства, больше сделать было бы трудно. Нельзя все время сожалеть о том, что молодость уходит, — это непродуктивно. Надо жить, принимая жизнь такой, какая она есть.