В конце прошлого года Коллегиум Восточной Европы, находящийся в польском городе Вроцлав, издал книгу под интригующим названием Nie jestesmy ukrainofilami («Мы — не украинофилы»). Книга представляет собой антологию польской политической мысли преимущественно ХХ столетия относительно Украины и украинцев и охватывает выступления выдающихся деятелей, представителей различных политических течений и лагерей, но — что примечательно — выступления проукраинские, положительные в отношении украинской идеи в целом и в конкретных исторических деталях. Текстов, написанных во временном промежутке с 1891 по 1985 год, набралось немало — объем изданной во Вроцлаве антологии превышает 400 страниц. Иными словами, они, поляки, всегда в нашу сторону смотрели и о нас думали. И, как оказывается, думали не только плохо.
Главная идея книги — показать, что представители проукраинских лобби в Польше никогда не были свихнувшимися иррационалами, увлекающимися украинской песней или степной романтикой идеалистами. Наоборот — отстаивание интересов Украины было делом вполне прагматичным.
«Сейчас мы переводим эту книгу на английский, — рассказал мне один из ее издателей. — Мы будем распространять ее в Брюсселе среди высших европейских мужей. Мы хотим, чтобы такие люди, как Романо Проди, начали хоть немного разбираться в истинном положении вещей».
При чем здесь Романо Проди?
Прежде всего при том, что он является президентом Европейской комиссии. Не так давно он сформулировал украинскую перспективу предельно откровенно: Украине даже в отдаленном будущем нет места в расширенном Европейском Союзе. Говорить о возможном вступлении Украины в ЕС так же абсурдно, как о вступлении какого-нибудь Марокко. Турция — да, поскольку она является официальным кандидатом. Балканские страны — да, поскольку они являются «неотъемлемой частью европейского пространства». А Украина — нет.
Искренне говоря, такого безальтернативного приговора на тему «И не надейтесь!» — пусть даже в частном высказывании для газетного интервью — не ожидал никто. Мы как-то привыкли к неопределенности и неуверенности, к топтанию на месте и периодическим вялым поощрениям с западной стороны. Привыкли к поучениям и наставлениям, как привыкли уже к совершенно безответственному слогану о «великом 50-миллионном государстве в центре Европы». И дело, видимо, не в том, что господин Проди в тот день просто встал с левой ноги, за что «великое 50-миллионное государство» и поплатилось. Дело, на мой взгляд, в давнишнем глубинном стереотипе, который украинские власти за все 11 лет государственной независимости так и не смогли преодолеть. Поскольку и преодолевать ничего им не хотелось.
Я не большой знаток этих вещей, но догадываюсь, что для стран-кандидатов в объединенную Европу должны существовать какие-то экономические, юридические, социальные, политические и другие параметры, вследствие чего эти страны условно можно разделить на «более готовые» и «менее готовые» к вступлению, то бишь расширению. Мне как украинцу остается ориентироваться на тех вторых, то есть «менее готовых», ведь первые кажутся уже в общем недосягаемыми. Итак, в зрительной памяти возникают какие-то румынские, албанские, сербские или, скажем, македонские ландшафты. (Под ландшафтом я, конечно, понимаю не столько географически-природный вид, сколько социальный и антропологический облик.) Или даже Латвия, латвийская провинция — нет, не блестяще отмытая Старая Рига, а именно малые латвийские городки. Лично я очень люблю эти ландшафты именно за их запущенность, «незализанность», человечность. И потому, что у нас они весьма похожи.
Итак, я задаю себе вопрос: почему при такой похожести этих ландшафтов всем им — да, а нам — шиш с маслом?
Не могу избавиться от впечатления, что Черта, до конца 1991 года представлявшая собой западную государственную границу Союза ССР, оказалась чем-то более значительно существенным, нежели сама эта государственная граница. Еще немного — и я начну приписывать этой Границе чисто метафизические свойства. За исключением «легитимной» Балтии, которую в Европе, как выяснилось, ожидали едва ли не с объятиями, все остальное постсоветское пространство представляется Западу прежде всего территорией или, лучше сказать, зоной «неуспешного» реформирования старой системы. Не берусь судить, насколько это реформирование является «успешным» в той же, например, Румынии или Болгарии. Но предполагаю, что менеджерам ЕС проще и удобнее зафиксировать империю зла в ее советских границах.
Именно поэтому немалые средства, вкладываемые сегодня в модернизацию восточной границы расширенного ЕС (она же — западная граница бывшего СССР), скорее всего призваны зафиксировать статус-кво навсегда. Убежден: во второй раз таких миллиардов не найдется. То есть, как говорят в таких случаях, наш поезд уже ушел. Точнее, он вот-вот тронется (отсчет времени до 1 июля 2003 года уже можно переводить в секунды), но для нас все равно не осталось билетов, и к тому же никто из кондукторов не желает впустить нас зайцами — ни в первый класс, ни во второй. Что остается?
Лично я не уверен, нравится ли мне Европейский Союз. Как проект технократический и бюрократический, с недвусмысленной тенденцией к сглаживанию «шершавых поверхностей мира», стерильности и искусственности — конечно, не нравится. Тем не менее я не могу быть полностью последовательным в своем отношении к нему уже хотя бы потому, что угроза не попасть внутрь этого монстра является значительно опаснее угрозы попасть в него. Иными словами, из двух зол выбирают то, которое поменьше. Оказавшись за пределами этого образования, мы рискуем навсегда остаться при собственной второсортности, неполноценности, пассивной неудовлетворенности — вне современности, вне истории, вне будущего и вне вечности. Нам будет оставаться наш традиционный «выбор нелегалов» и ежегодный год России в Украине. Иными словами — серая зона, тень и прозябание на обочине.
Но у меня в запасе и более оптимистичный вариант. Мне кажется, западные общества еще даже не подозревают, что сами они уже существенно дрейфуют «на восток». То есть у меня не совсем четкое представление, кто кого на самом деле проглотит вследствие уже ближайшего «расширения», не говоря о следующих — с Албанией, Черногорией и Турцией. Не исключаю возникновения вследствие этого всяческих новых геополитических странностей и катаклизмов. Украина тем временем и впредь будет самоопределяться, мучительно формировать свою идентичность и с присущей ей медлительностью будет созревать для того, чтобы на фоне этой в самом деле новой европейской реальности наконец-то сыграть свою собственную весьма интересную игру.
Жаль только, что в то далекое время ни Романо Проди, ни даже пишущего этого строки уже не будет в живых.