Отмечая в прошлом году свой 70-летний юбилей, украинский писатель Николай Кагарлицкий сделал и нам, и себе особенный подарок: написал действительно уникальную книгу — «Легендарная Оксана Петрусенко». В ней собраны факты, сюжеты и документы минувшей эпохи, все, что могло бы пролить свет на судьбу украинской певицы, которая была настоящим чудом.
Петрусенко — фигура легендарная. Ее голос обладал магической силой и чудодейственным влиянием на слушателя. Загадки ее судьбы до сих пор не дают покоя настоящим почитателям оперного пения. А ее ранняя смерть (певица умерла в сорок лет, через восемь дней после рождения сына) — череда открытых вопросов… Действительно ли то был преждевременный приговор неба? Или, может, чья-то рука ускорила уход украинской примы в мир иной?
Об этом мы и проговорили почти три часа с Николаем Феодосиевичем Кагарлицким — настоящим рыцарем Петрусенко. Певица стала для него не просто темой творческих исследований, а почти «второй судьбой». Писатель и искусствовед бережно хранит ее фото, записи, некоторые архивы. Правда, иногда вздыхает: «А нужна ли сегодня Украине такая магическая фигура, как Петрусенко? Ведь все усилия организовать вокальный конкурс ее имени тщетны...» Монологи исследователя о Петрусенко — это отдельные новеллы, которые не оставят равнодушными почитателей творчества великой певицы.
«А ну, спой, как та Петрусенко!»
— В плен этого сказочного голоса я попал еще в детстве, — вспоминает Николай Феодосиевич. — Вначале этот голос меня удивил, захватил. Затем я без памяти в него влюбился.
Петрусенко — легендарная певица, символ украинской культуры. В 1920—1930-х она была популярной, любимой. Узнав о ней, решил пройти дорогами ее жизни. Ведь голос Оксаны Андреевны, звучавший из патефона из окна соседнего дома в моем детстве, меня очаровал навсегда.
Это было божественное пение.
Помню один уникальный случай. Конец августа трагического 1941-го. Предвечерье в селе Черняхове, где я родился. А к соседу-полицаю со всего Кагарлыкского района сошлись его однодельцы, пили-гуляли... Я же сидел в картофельной ботве. И вот звучит голос Оксаны! И тут из того же дома выскакивают краснорожие разгулявшиеся полицаи — а мне всего 4,5 годика, — увидели меня, схватили за шиворот и повели к дядьке в дом. Я думаю про себя: что же будет? А они знали, что я хорошо пою, у меня к песне любовь с детства. И вот завели меня в дом, поставили перед окном: «А ну, спой, как та Петрусенко!» Я молчал, смутился. Крутился во все стороны. И тогда один полицай берет со стола стакан, наполняет его водкой, дает мне в руки и наводит на меня, на ребенка, дуло ружья: «Не выпьешь — застрелю!» Я выпил. И затянул: «Там, де Ятрань круто в’ється...» А дальше... Пополз из дома под хохот. За домом из колодца набирали воду, там было грязно. И там я упал. Только и услышал плач моей мамы: «Ой, сину мій! Ой, що з тобою!» Мама меня и спасала более двух недель из объятий смерти.
Еще один эпизод. Тоже предвечерье, такая же красота, это был 1944 год, и я услышал из репродуктора голос Оксаны, бегом к притолоке — слушаю как завороженный:
В кінці греблі шумлять верби,
Що я насадила.
Нема же мого миленького
Що я полюбила...
И вдруг крик матери. Она голосит: «Ой, немає мого синочка, нема!..» Забегает с повесткой в руках. Собрала соседей, начала что-то показывать. Потом от отчаяния упала на спорыш. Сосед дал ей воды. А Оксана допевает:
Ой немає, та й не буде —
Поїхав за Десну,
Сказав: «Рости, дівчинонько,
На другую весну!»
Эти моменты детства и запали мне в душу.
«При советской власти Петрусенко не могла быть «несчастливой»
Писатель, искусствовед Николай Кагарлицкий Фото: Василий АРТЮШЕНКО |
А это было 27 ноября, моросил дождь. Когда я зашел в клуб, то увидел, что зал заполнен до отказа. Люди сидели в шапках-ушанках, женщины — в пуховых платках. У меня был плохонький приемник, мы его подключили к репродуктору для показа фильмов, я попросил сельского механика: «Будешь ставить ту песню, какую скажу...»
Я рассказываю, а разволновавшийся Михайло все не мог поставить на диск нужную песню: игла прыгала по пластинке, останавливалась, где ей вздумается, портила записи. Люди слушали, слушали, но никто не уходил. Какой-то дядька из последнего ряда встает и говорит: «Вот вы, товарищ учитель, хорошо рассказывали об Оксане Петрусенко, поет она, как никто из артисток, поэтому у нас к вам просьба: еще раз прокрутите сами, без Михайла, все, что записано на пластинке, а мы внимательно прослушаем!» Я так и сделал. Арию «Чого вода каламутна?» поставил последней. Смотрю в первый ряд — а там сели бабушки и плачут горькими слезами. Я к ним: дескать, чего? «Ой Боже, что за голос! И как же так, что она в сорок лет ушла из жизни! Ваша «вода каламутна» разбередила нам душу!»
Разбередила душу она и мне...
Когда в 1966-м приехал в Киев, искал артистов оперного театра, которые знали Оксану, и записывал их воспоминания. Уникальные документы из архива Оксаны Петрусенко мне предоставили ее покойный сын Александр Петрусенко и его жена Светлана. Почти все материалы — это открытия, они дают возможность заглянуть в творческий процесс певицы через ее внутреннее понимание образа и глубоко раскрывают ее отношения с оперным коллективом...
Основные находки — дневник учета спектаклей, концертов, который вела Оксана Андреевна на протяжении почти десятилетия. Он хранился у концертмейстера Нины Ивановны Скоробагатько до самой ее смерти. Здесь зафиксированы все премьеры, выступления в оперных спектаклях и концертах. А вот еще одна ценная находка — свыше десяти непронумерованных листочков, второпях написанных черным карандашом. На них нахожу перечеркивания отдельных фраз, исправления поверх, вставки на обороте. Это, как я думаю, — черновая заготовка (мысли обнаженные)...
Взялся книгу о ней писать, но власть не позволяла то одно, то другое. Ведь при советской власти певица ранга Петрусенко не могла быть «несчастливой». Не могла быть «затравленной», «травмированной»...
Моя первая книжка «Оксана Петрусенко. Народна артистка СРСР» вышла в 1973 году в серии «Мастера искусств Украины». Когда близилось 80-летие со дня рождения певицы, для того же издательства «Музична Україна» я в соавторстве с Галиной Филипченко подготовил к печати сборник «Оксана Петрусенко. Спогади. Листи. Матеріали».
По заказу издательства «Молодь» принялся работать над биографической повестью «Оксана Петрусенко». Книга вышла в 1983-м в престижной серии «Уславлені імена» тиражом 30 тысяч экземпляров. Пробежало каких-то три года — и вдруг ко мне в газету «Літературна Україна», где я заведовал публицистикой, телефонный звонок из Москвы от главного редактора всесоюзного издательства «Искусство» Владимира Середина с предложением перевести книгу на русский и издать ее в серии «Жизнь в искусстве».
Место рождения — одна из тайн?
— Работая завлитом в Оперном театре, возил артистов в Балаклею Харьковской области... Сам стоял там и думал: «Нет, не здесь она родилась!» Но хата в этом селе, которую нашли как «доказательство» места ее рождения, отцовская — Андрея Бородавки (по паспорту Оксана — Бородавкина). Все это — канонизированные биографические данные, обнародованные в прессе самой певицей. Например, в «Трудовом листке», оформленном 1 апреля 1933 года в Самаре, первую графу она заполняет так: «Родилась второго февраля 1900 года». Почему второго февраля — непонятно. Ведь, как утверждала Нина Ивановна Скоробагатько, свой день рождения в киевский период творчества певица отмечала пятого февраля! Уже потом я обратился с запросом к севастопольскому архиву и обнаружил справку: «В книге записи актов гражданского состояния Кладовищенской церкви г.Севастополя за 1900 год имеется запись №13 о рождении 24 января (по старому стилю) дочери Ксении у крестьянина Балаклеевской волости Змиевского уезда Харьковской губернии Андрея Елевфереевича Бородавкина и его законной жены Марии Ивановны (оба православные)».
Ее сын Александр поведал мне, что была у Оксаны сестра, которая приезжала к маме на дачу и говорила: «Оксана, ну почему ты всегда называешь Балаклею, которая не имеет к тебе никакого отношения, местом твоего рождения?» А она: «Слушай да помалкивай...»
Во время декады украинского искусства в Москве ее, уставшую, но невыразимо счастливую, посетил корреспондент. И ее рассказ лег в основу автобиографической статьи «Память на всю жизнь», которая появилась 23 марта 1936 года в газете «Пролетарская правда»: «Есть такое село — Балаклея Харьковской области. Ничего выдающегося в этом селе до революции не было. Село как село, бедных было много, батраков. Изможденных работой на панов… Но в моей жизни Балаклея сыграла огромную роль: там я родилась. Отец батрачил, мать вела хозяйство. Жилось, как и всем, плохо...»
А любовь балаклейцев к Оксане Петрусенко неизменна: ее именем названа одна из улиц райцентра.
Когда Оксана начала свой творческий путь, учителем ее стал Панас Саксаганский, который приезжал на гастроли в Херсон, а потом учил ее в Киеве. Он же помог ей поступить в Киевский музыкально-драматический институт. А Екатерина Лучицкая — ученица Заньковецкой — была у Оксаны учителем сценического искусства. Она писала: «Мне выпало большое счастье быть первым учителем Оксаны на заре ее сценической деятельности». Когда приезжал Саксаганский, играл с ней в спектакле, это были спектакли для Херсона.
«Запорожец» подарил громкий псевдоним
— Как она стала «Петрусенко»? Однажды прочла объявление, что в Херсонский государственный украинский драматический театр набирают артистов. И пошла попытать счастья. Очень волновалась, ведь привели ее прямо к музыкальному руководителю театра Петру Бойченко. И Бойченко говорит: «Дивчино, как тебя зовут?» — «Ксеня...» — «А фамилия?» — «Бородавкина...» —«Такая милая девушка, а фамилия смешная... Ну-ка спой!» Она и запела: «Трачу літа в лютім горі і кінця не бачу,// Тільки тоді і полегша, як нишком поплачу...»
Разволновала всех. Петр Бойченко и говорит: «Где ты добыла такое ценное сокровище? Спой нам еще что-нибудь, Оксана!» — «Я — Ксеня!» — «А теперь, дивчино, запомни! С этого дня ты — Оксана, и забудь «Ксеня»! Испытание ты выдержала с блеском: мы зачисляем тебя в состав нашего коллектива на правах «артистки с голосом». Но побудешь на первых порах хористкой: поучишься, к сцене попривыкнешь...»
Как раз тогда Петр Бойченко начал за девушкой ухаживать. Этого никто не воспринимал серьезно, даже самые близкие Оксанины подруги Лучицкая и Варецкая. А Бойченко пробуждал в девушке лирические чувства, строил воздушные замки, и Оксана сдалась. Стала ему женой, не сознавая, как воздушные замки очень быстро разрушатся, а обещанное счастье превратится в тяжелые семейные оковы...
Прошло время, она начала выступать. Шли последние репетиции «Запорожца за Дунаем» С.Гулака-Артемовского. Нужно было изготовить и расклеить по городу афиши, которые сообщали о дебюте Оксаны Бородавкиной в партии Одарки. Все артисты театра были единодушны, что фамилия «Бородавкина» не подходит такой красивой синеглазой стройной певице с неповторимой красоты голосом. Что же писать на афише? И начали артисты придумывать — Петрова, Шевченкова, Любченко, Радуга, Барвинок. Еще какие-то там имена... Тогда Бойченко встает и говорит: «А давайте дадим ей фамилию Петрусенко! Меня отец называл Петром, Петрусем, Петрусенком».
А она смотрит своими голубыми глазами: «Да пусть будет Петрусенко!» Вот так в афишах и появился псевдоним: «Одарка — Оксана Петрусенко».
Под этим псевдонимом Ксения Бородавкина и вошла в историю украинского вокального искусства. А премьера оперы «Запорожец за Дунаем» С.Гулака-Артемовского прошла с огромным успехом благодаря Оксане Петрусенко — Одарке и Петру Бойченко — Карасю.
В 1921 г. Херсонский театр распался. Долгих семь лет Петрусенко странствовала по России и Украине в составе передвижных музыкально-драматических трупп. Репрессии и голодомор. Видели ее под Одессой: худющую, страшную, высокую, еле ходила. Ее подкармливали. Была там с Петром Бойченко. И видели ее, когда покидала Ялту и лежала на полу на каких-то вещах, а к ней матрос: «Эй, Маруся, вставай!» Она встает: «Я не Маруся, я Оксана! » Потом пела в Умани в полуразрушенном театре: с потолка из дыр дует ветер, падают снежинки, а она поет Наталку или Одарку. Не тогда ли и заболела туберкулезом?
«Я попала под влияние злых чар»
— В 1923—1924 годах Оксана Петрусенко училась в Киевском музыкально-драматическом институте имени Лысенко и одновременно дважды в неделю брала уроки у педагога Елены Александровны Муравьевой, которая высоко ценила Оксану и говорила: «Чтобы стать хорошей певицей, нужно иметь здесь, здесь и здесь, — пальцем показывая на висок, горло и сердце. — Если же где-то не хватает, выходит посредственный певец».
Оксана Петрусенко с сыном Владимиром. 1925 год |
Потом «казанский период» Оксаны Андреевны. В 1927-м она получила предложение петь в оперной труппе Казанского оперного театра. И согласилась. Здесь дебют был удачным.
13 декабря 1927 года пела Оксану в опере Петра Чайковского «Черевички». Вакулу же пел тенор Свердловского театра Василий Москаленко (ученик Станиславского и Немировича-Данченко). Сценический образ перерос в значительно большее — и они со временем зарегистрировали свой брак. Именно в Казани ее и начали называть «украинский соловушка».
Дальше Свердловский и Самарский периоды.
И лишь 14 июля 1934 года Петрусенко вместе с сыном и мужем приехала в Киев. Сразу с вокзала решила идти на прослушивание в Киевский академический театр оперы и балета. «Что ты, Оксана, всерьез задумала прямо с вокзала в оперу?» — удивленно поднял брови муж. «Да! Серьезно. А чего тянуть, Василий? Лучше решить свою судьбу сразу». — «Советовал бы не рисковать. Сегодня же пятница, 13 июля...» — «Не пугай меня чертовой дюжиной — не боюсь ее!»
Директор театра Ян Янович Яновский тоже удивился просьбе певицы устроить пробы сразу: «Ну, хорошо. Укажите свою программу...» — «Арии Лизы, Аиды, Тоски...»
Решение художественного совета единодушное: зачислить Петрусенко солисткой театра без последующего этапа пробы — участия в одном из спектаклей в ведущей партии. А мужа Василия Москаленко, чей тенор впечатления на присутствующих не произвел, зачислили солистом на вторые-третьи партии.
Она громко заявила о себе перед киевской публикой уже 15 июля в «шефском» концерте в авиагородке. Запела: «Что мне жить и тужить» Варламова, взбудоражила Киев, и вокруг нее зашевелился «змеиный клубок».
Первые три месяца певица завоевывала публику, выступая в «Аиде». Из записей в ее дневнике от третьего сентября 1934 года: «Спела «Аиду» хорошо. «Приятели» насторожились». Из записи в этом же дневнике от
12 сентября 1934 года: «Уже дважды пела «Аиду». Пресса молчит — «не заметила». Но доброжелательные коллеги по театру — Сергей Дмитриевич Иваненко, Виктор Петрович Борищенко ее ободрили.
А партией Лизы певица вообще закрепилась как ведущее драматическое сопрано в театре. Правда, на Германнов (и вообще, на теноров высокого роста) Петрусенко в Киеве не везло. В одной мизансцене «Пиковой дамы» Лиза (Петрусенко) садилась в кресло — и лишь тогда Германн ее обнимал.
Потом «Запорожец за Дунаем». Когда состоялся генеральный прогон спектакля с участием главных пар Литвиненко-Вольгемут — Иван Паторжинский и Петрусенко — Донец, то Андрей Хвыля, заместитель наркомобразования Украины, высокий партийный авторитет, заявил, что более всего для Одарки подходит Петрусенко — и голосом, и статью.
Ее конкурентка Мария Литвиненко-Вольгемут этого простить не могла...
Дальше опера «Снегурочка», Оксана в роли Купавы (премьера состоялась 5 марта 1935 года). И эту свою уникальную Купаву Оксана Андреевна создала в невыносимых для творческого труда условиях. Об этом свидетельствуют документы. В театре были группировки, которые выступали против Петрусенко. Из дневника певицы: «Дело в том, что постановщик оперы Иосиф Лапицкий заявил дирижеру Арию Пазовскому, что у него Купавы нет, что Купава в моем исполнении не в его разрезе и я не решаю его творческой мысли. И что же? После нескольких репетиций Пазовский снял меня с партии Купавы...»
Еще: «Я попала под влияние злых чар П... Где выход? Уступать нельзя, это не по-советски. Подумаем...»
Нина Ивановна Скоробагатько сознавалась: «Когда шли спектакли «Снегурочки», у меня не раз раздавались тревожные звонки с просьбой, чтобы о них не знала Оксана: «Не оставляйте Оксану Андреевну после спектаклей одну! Сопровождайте ее до самого дома» (проживала она тогда на Стрелецкой). Я знаю, что тогда к ней ревниво относилась Зоя Гайдай».
Но нетрудно догадаться, что речь здесь не в «ревности» Зои Гайдай или в нелюбви Ария Пазовского или Иосифа Лапицкого — концертмейстер прямо намекает на доносы. Анонимки на Оксану Петрусенко поступали от ретивых служак системы. Певицу держали под «недремлющим оком» — факт неопровержимый.
Именно в эти весенние дни 1935-го в стенах театра приобрел широкую огласку политический процесс — в антисоветской деятельности обвинялись заместитель директора по творческой работе Яков Васильевич Майстренко, тенор Александр Колодуб. Я предполагаю, что заступниками Петрусенко были авторитетные партийные руководители Панас Любченко и Андрей Хвыля.
«Во время репрессий ее некому было защитить»
— Во время первой в Советском Союзе декады украинского искусства в Москве было запланировано показать оперы «Наталка-Полтавка», «Снегурочка», «Запорожец за Дунаем». Вопрос стоял ребром: кому же петь в премьерных спектаклях? В этот период напряженные отношения с Марией Литвиненко-Вольгемут и Зоей Гайдай ухудшились.
Оксану Петрусенко вообще не хотели отпускать на декаду в Большой театр. Говорили, что у них «есть кому петь и Наталку, и Одарку». Но на генеральной репетиции 26 февраля 1936 года она столь проникновенно спела Наталку, что всех растрогала. Поэтому в ЦК решили: петь Наталку будет только она, Одарку тоже. И она спела — весьма удачно. Московские специалисты это заметили. Прессу переполнена доброжелательные отклики. Спектакли с ее участием — «Наталка Полтавка», «Снегурочка», «Запорожец за Дунаем» — транслировались по всесоюзной сети. Ей слали письма. Закончилась декада встречей с правительством в Кремле и приглашением на дачу к Сталину. Как раз в Москве Оксана получила признание, которого нельзя было замалчивать: звание заслуженной артистки УССР, орден «Знак Почета», материальное обеспечение и перспективу путешествия в Милан.
1937 год — другая ловушка. В Украине — волна репрессий. Арестованы Иона Якир, Андрей Хвыля. Застрелился Панас Любченко. Некому было Оксану защитить. Взяли директора оперного театра Яновского. На допросах он оклеветал многих. О Петрусенко сказал, что она была человеком, близким к Панасу Любченко, бывала у него дома, он подвозил ее в автомобиле и обещал путешествие в Италию.
Яновский фактически прямо донес на певицу, которой симпатизировали и которую опекали высокие партийные чины Украины.
Да и примадонны оперы завидовали ей черной завистью. Поэтому в сентябрьские дни 1937-го артистка находилась на краю пропасти.
В своих воспоминаниях Нина Скоробагатько намекнула, что во время антрактов в гримерной Оксана Андреевна оставалась одна — партнеры по спектаклю в те черные дни боялись с нею разговаривать. И она нашла выход — в экстремальной ситуации, когда почувствовала, что кольцо вокруг нее затянулось, что ее ждут арест, допросы... Решила распрощаться с жизнью, как это сделал Панас Любченко.
Вроде был человек, который ее спас. Из Москвы приехала режиссер Анна Бегичева записать выдающихся украинских деятелей искусства. Бегичева якобы увидела Оксану с петлей на шее. Вынула ее, и они в тот же вечер поехали в Москву к Клименту Ворошилову за поддержкой.
Но жизнь после этого легче не стала. Дал о себе знать туберкулез — и у Оксаны, и у ее сына.
Ее любил Павло Тычина — исступленно. Но жениться не мог — она и сама личность, и не могла стать его «секретаршей». Он был несчастным человеком — гений в колпаке Сталина. Когда услышал, что Петрусенко умерла, застыл за рабочим столом и буквально выплеснул ночью: «Співала ж дзвінко, дужо, незрівнянно! А голос був — із щирого срібла! Ой рано, рано, дуже рано, Оксано, ти від нас пішла…»
Львов, любовь на рассвете
— Вторая мировая война. Гитлеровские войска вторглись на территорию Польши. Началась оккупация, движение в направлении Западной Украины и Западной Белоруссии. Вслед за воинами готовился ехать в те края и большой отряд советских пропагандистов. Среди них — две бригады артистов киевских театров, одну из которых поручили возглавить Оксане Петрусенко... Она прочитала, что во львовской националистической газете «Наш Прапор» была публикация, где сообщалось, что вроде бы «Оксану Петрусенко и Михайла Донца большевики на декаде 1936 года вначале наградили, а в следующем году замучили...» Чекисты-энкаведисты разыграли настоящее политически-агитационное шоу перед выступлениями певицы, цитируя ту публикацию, сфабрикованную «націоналістичним охвістям», и после представляя ее «целой и невредимой».
А вот те события глазами самой Петрусенко:
«22 вересня
Сьогодні був перший концерт у БЧА для дружин комскладу. Не вірили, що я можу поїхати, оскільки склалася думка, що «народні і заслужені» важні на підйом. Приймали зворушливо».
«24 вересня
Вирушили в дорогу. О 13-й годині за московським часом перейшли міст, що з’єднує наш кордон із Західною Україною. Як усі відразу відчули устрій не нашої країни. Люди зодягнені не по-нашому: або ж дуже багато, або ж дуже вбого, геть у лахмітті, як пастух, що гнав стадо, якого ми зустріли дорогою. Я вперше за кордоном нашого Союзу. Мене так надзвичайно цікавила, кожна дрібниця, я просто не знала, куди дивитися».
Там, во Львове в 1939-м, Оксана впервые встретила Андрея Чеканюка, редактора газеты «Комуніст»... Это была ее единственная любовь. Он был младше ее на шесть лет, состоял в браке, имел двух сыновей. Когда певица вернулась в Киев, то уже ждала ребенка без какой-либо надежды на совместную жизнь с любимым.
В письме от 29 апреля 1940 года Оксана пишет ему после нескольких часов нетерпеливого ожидания у подруги Екатерины Лучицкой:
«Ти не прийшов, Андрійку, а я так чекала тебе, думала. Ну що ж, мабуть, тебе більше влаштовує, так тобі зручніше. А я от думаю, що не має бути насилля ні над волею, ні над почуттям. Пам’ятаю про теє завжди, навряд чи й зможу забути. Адже через півтора місяця буде та жива істота, що кожної миті нагадуватиме про тебе, а серце матері — не камінь...»
Еще одно письмо к нему же:
«Останні події мого сімейного життя змусили мене зіткнутися з тим чоловіком, від якого пішла 15 років тому і якого змусила страждати. Яке в мене почуття до нього, я не змогла б навіть собі на це відповісти, знаю одне — він батько мого Бобки, в них обох дуже багато спільного. З дружнім співчуттям, турботливо підійшов до мене — і я вдячна йому за турботу. Я знаю одне, що, з’єднавши своє життя знову з цим чоловіком, принесу йому щастя, Бобці поверну батька, а я… Залишимося друзями. Крихітку нашу я зумію виховати справжньою людиною, як і Бобку. Червоніти тобі не доведеться. Забути тебе, мій Андрійку, я ніколи не зможу, завжди буду пам’ятати і бажати від щирого серця благополуччя в твоїм житті...»
Это ошеломляющие письма.
...31 мая 1940 года Оксана Андреевна пела последний в своей жизни спектакль — «Запорожец за Дунаем». Этой оперой открылись гастроли коллектива во Львове. Партнерами певицы были Михайло Донец, Наталья Захарченко, Иван Шведов. И хоть чувствовала она себя весьма неважно, собрала всю волю в кулак и вела партию Одарки на подъеме...
Когда вернулась в Киев, ее положили в больницу на Пушкинской. «Лежу, а тут вокруг меня ходят-ходят в белых халатах. Мне даже не по себе...»
Что за этими словами? На что певица намекает?
Потом ее перевезли в ОХМАТДЕТ, где больных консультировали медицинские светила — Александр Лурье, Левко Мельник, Давид Сигалов...
Преждевременная смерть или убийство?
— Рассматриваю две причины смерти певицы, — продолжает писатель. — Первая причина — тромб, перекрывший доступ крови к сердцу и легким. Лекарств же, которые могли бы остановить этот процесс, в то время не было.
Но в день ее смерти — 15 июля 1940 года — за три часа до трагического события к Петрусенко пришла подруга Александра Станиславовна. Оксана отдала няне ребенка: «Подержи моего казака, а я поговорю с Шурочкой!» И они долго о чем-то говорили. А перед тем были Нина Ивановна Скоробагатько и Екатерина Лучицкая — они обсуждали, как певица выйдет к своим зрителям.
И до того в жизни Петрусенко было много тревожных моментов. И я пытался, чтобы читатели моей книжки обратили на это внимание. И это уже как бы намек на вторую возможную причину... Когда Петрусенко во время спектаклей оставалась в гримерной, к ней почему-то никто не приходил — боялись? Были также непонятные звонки, когда она собиралась ехать получать орден «Знак Почета» и звание «заслуженной» в Москву: «Скажите, в каком вагоне будет ехать Оксана Андреевна Петрусенко, мы хотим ее поприветствовать...»
Еще один звонок Нине Ивановне, концертмейстеру: «В каком вагоне будет ехать Петрусенко — мы хотим ей помочь...» Кто это был? Друг? Враг? Почему об этом человеке сама певица ничего не знала?
На следующий день после родов по какой-то причине отстранили врача — профессора Александра Лурье, который наблюдал Петрусенко и на даче, и в больнице. А вот когда певица родила сына, врача почему-то отправили в срочную командировку. Зачем?
Состояние Оксаны Андреевны во время пребывания в ОХМАТДЕТе, кажется, не вызывало опасений. На восьмой день ее уже планировали выписывать.
За день до ее смерти было воскресенье. И женщины в больнице уговорили ее дать импровизированный концерт. Она пела. Потом от перенапряжения ей стало плохо... Когда певице стало хуже некуда, врачи сказали медсестре Параске Гладуш: «Если Оксане Андреевне станет плохо, зовите врача!» Но как — если она в палате находилась одна? Да, выдающейся певице оказали высокую честь — положили в отдельную палату.
А может, кто-то был заинтересован в том, чтобы Оксана Андреевна оставалась в палате одна-одинешенька даже тогда, когда на шестой-восьмой день после родов активизировался тромбофлебит и смертельная опасность подстерегала артистку днем и ночью?
Все произошло неожиданно... И вот официальная версия: «Большой тромб подступил к сердцу, и спасти было невозможно...»
Трагедия разыгралась где-то в полдень. Перед очередным кормлением в палату забежала няня — помыть певице руки. Артистка задремала, а няня внезапно открыла дверь и стукнула ею. «Ой! — вскрикнула Оксана Андреевна. — Вы меня разбудили и напугали. Я как раз, голубушка, задремала, и приснился сон — моя родная мама целовала меня...» А это предвестник близкой смерти. Оксана Андреевна накормила ребенка, поигралась с ним...
И тут — совсем иная картина. По словам медсестры Параски Гладуш, когда она спешила по коридору, вдруг дверь палаты № 2 широко распахнулась и из нее выглянул какой-то неизвестный дежурный врач: «Параска, спустись в поликлинику! Оксане Андреевне худо! Вызывай профессора и принеси кислородную подушку! Укол в сердце я уже сделал...»
Но у нее же был официальный врач — профессор Евгения Ставская. И пока Параска бегала за кислородной подушкой, прошло минут десять-пятнадцать. «Гладуш, станьте возле нее, положите руки ладонями вверх под подушку и осторожно чуть поднимите Оксане Андреевне голову! — приказала тот врач сестре. — Теперь опустите голову, заберите кислородную подушку... Оксана Андреевна умерла», — констатировал незнакомец.
Через два часа по всей Украине и СССР рознеслось, что не стало Оксаны Петрусенко. Ее увезли в морг, анатомировали. Это была третья ловушка для певицы.
У меня действительно осталось много вопросов...
Почему в понедельник утром никого, а прежде всего ее врача Евгению Ставскую, не встревожило то, что после пения для рожениц Оксане Андреевне стало плохо?
Почему вместо того, чтобы начать спасать певицу, ей принесли кормить грудного ребенка?
Каким образом посторонний врач оказался в ее палате?
Почему, когда медсестра через 10—15 минут вернулась из поликлиники, прихватив еще и кислородную подушку, застала в палате того же врача — без сестры-помощницы — в такой экстремальной ситуации?
Вместо эпилога
— Алик Петрусенко, сын певицы в 1968 году встретился с Ниной Медведевой, присутствовавшей при анатомическом вскрытии Оксаны Андреевны. Та по какой-то причине начала «заговаривать» парня. Несколько раз он напомнил ей о цели визита, но Медведева его вроде и не услышала. Так и ушел от нее — ни с чем.
Вот я и думаю: если она не хотела травмировать душу ребенка, то должна была бы назвать официальную версию смерти: тромб... Тем самым успокоила бы его. Но, возможно, совесть не позволила ей солгать, а тему отравления она не хотела затрагивать? Ведь судмедэкспертиза проходила в присутствии представителей КГБ, и врачи не имели права разглашать «выводы».
В своей книге я проследил все три ловушки, расставленные Оксане Андреевне. Но конкретных виновников так и не выявил...
Врагов у нее было, по-видимому, немало — и в коллективе, и среди высоких государственных партийных мужей. У меня много вопросов и к тому же Андрею Чеканюку. Как он мог быть причастен к загадочной смерти Петрусенко? Своей неверной любовью он принес певице адские страдания. Из-за пылкой страсти к нему она зачала дитя и родила его в муках.
Не имею ни малейшего сомнения, что когда ее не стало, он вздохнул с облегчением. А сына своего Андрей Чеканюк вообще признавать не захотел. Александра Петрусенко вырастила и воспитала Алла Георгиевна Педченко. До войны она училась в школе в одном классе со старшим сыном Оксаны Владимиром, часто бывала в семье Петрусенко, Оксана Андреевна ласково называла ее «невісточкою». Она усыновила Алика...
В голодном 1946-м Алла привела Александра к отцу и попросила о помощи. Он ее выгнал... Алик стал биологом. Защитил диссертацию. Но его судьба была тяжелой. Он до девяти лет не ходил, болел туберкулезом костей... В 1998 году Александра Андреевича Петрусенко не стало. Похоронен он рядом с мамой — на Байковом кладбище. Трагически сложилась и жизнь старшего сына Петрусенко Владимира. Он тоже болел туберкулезом, врачи ничем не могли помочь. Умер Владимир еще в 1944-м в эвакуации в Иркутске...
Могла ли стать Оксана Петрусенко «украинской Марией Каллас»?
У нее был необыкновенный голос, не имеющий вокальных параллелей, — драматическое сопрано, а точнее, звонкое колоратурное драматическое сопрано.
Есть две ее пластинки: «Співає Оксана Петрусенко», на них немало записей.
Я пытался сделать альбом из трех дисков, все записи уже были на студии. Но тяжело заболел сам и еле успел забрать с этой студии неоценимые материалы... Оказывается, в Украине все это не очень нужно?
А вот в Балаклее на Харьковщине есть ее мемориальный музей. Там много личных вещей Оксаны Андреевны — и рубашки, и фортепиано... Если бы удалось устроить конкурс имени Петрусенко! Даже Минкульт меня поддержал подписями Гнатюка, Мокренко, Мирошниченко... Правда, некоторые «живые классики» говорили: «А почему такой конкурс не мне, почему Петрусенко такая честь?..» Но разве стоит им отвечать?