Добрая европейская традиция — обращать особое внимание не на дни рождения, а именно на дни памяти великих художников прошлого, кажется, приживается и у нас. Так, год 2000-й принес с собой 250-летие со дня смерти Иоганна Себастьяна Баха, а значит — возможность еще раз оценить все величие его наследия.
И вот — еще один ракурс. Иоганн Себастьян Бах и его сыновья. Более двухсот лет назад, побывав в Лейпциге, Чарльз Берни указывал, что в этом городе жил «великий Себастьян Бах, отец ныне знаменитых музыкантов той же фамилии».
Итак — отец своих сыновей. А что сейчас?
Концерт из музыки Иоганна Себастьяна Баха и его сыновей — Карла Филиппа Эмануэля и Иоганна Кристиана, состоявшийся в костеле святого Александра, заставляет взглянуть на непреходящие ценности по-новому. Концерты старинной музыки в костеле — добрая традиция; ее укреплению немало способствует оркестр «Перпетуум мобиле» со своим художественным руководителем Игорем Ивановичем Блажковым — вдохновенным музыкантом, неутомимым исследователем, ярким дирижером.
Программа, заявленная в концерте, обещала преинтересный вечер, пусть совсем поздний (концерты в действующем костеле начинаются после 20.00). В самом деле — старый Бах со своими сыновьями, такими разными. Вот Карл Филипп Эмануэль, придворный музыкант Фридриха Великого, «северного Соломона», как величал его Вольтер. Это — «гамбургский» Бах, особо чтимый Гайдном и Бетховеном, превозносимый германскими представителями «Sturm und Drang», великий аккомпаниатор «королевской флейты» и создатель «Опыта истинного искусства игры на клавире». В костельном концерте прозвучала одна из «Свитен» — симфоний Филиппа Эмануэля, как и полагается предклассической симфонии — традиционно-трехчастная, ясная по языку и по мысли, порой галантно- утонченная, порой — сумрачно-мятежная.
Другой, младший и любимый сын Баха — Иоганн Кристиан представлен был духовным произведением, традиционным фрагментом католического реквиема — «Dies irae». Иоганн Кристиан — художник совсем уж иной формации, нежели отец — вопреки традициям респектабельной бюргерской семьи покинул родину, сменил вероисповедание, побывал в своей жизни и миланским Джованни Бакки, и лондонским Джоном Бахом, сочинял и арии в итальянском вкусе, и серьезные мессы.
К слову сказать, и сам Себастьян Бах, несмотря на убежденное протестантство, экспериментировал с каноническим латинским текстом. Музыка же младшего Баха, прозвучавшая в костеле святого Александра, представила в общем-то традиционный вариант крупной вокально- инструментальной композиции — с масштабным хоровым обрамлением, прекраснозвучными ариями и ансамблями, лирическим центром в виде арии альта и грандиозной финальной фугой.
Итак — действо состоялось. В отсвете необычной и потому интересной программы; в ореоле имени И.Блажкова и его оркестра, в проекции сложившейся традиции концертов старинной музыки. При стечении огромной массы народа: монументальный костел приютил сидящих счастливчиков, а также огромное количество народа, стоящего в проходах и у выхода, дышавшего оркестру и хору в затылок, подпирающего стены…
Наметим и другие, весьма спорные моменты безусловно интересного концерта. Это порой проступающая несрепетированность оркестра. Это и небесспорность исполнительских трактовок; речь идет о «концерте для фортепиано с оркестром ре-минор» (так в афише) Себастьяна Баха. Концерт лучше было бы поименовать не фортепианным, а клавирным; к тому же объемный звук рояля, несозвучный эпохе и в этом помещении неорганичный, заставлял вспомнить о рояле как о буржуазном «выскочке» XVIII века, противопоставлявшемся аристократически-царственному клавесину. Результат — тонко прорисованные линии размыты; графика «тихого и серьезного» баховского мира уступила место аморфной массе густого и недифференцированного звучания. Исчез пульс, уступив место темпоритмическим колыханиям — а отсюда и множество оркестровых «невпопадов». Размытыми оказались требования барочного в своей сущности инструментального концерта; в смысле артикуляции, пожалуй, наиболее удачной получилась медленная, вторая часть.
Поневоле напрашивалась параллель с другим недавним баховским концертом — филармоническим вечером немецкого клавесиниста Андреаса Штайера. Штайер подчеркнуто буднично, деловито играл «Гольдберг-вариации» Иоганна Себастьяна — произведение не просто масштабное, а грандиозное (восемьдесят минут клавесина!), в сложнейшей полифонической технике, вызывавшей раздражение и непонимание современников композитора. У Штайера было все — и утонченно- графичный и одновременно ярко-блистающий клавесинный звук, и сочетание изумительно выверенной аутентично-барочной артикуляции с явно романтической темпово-агогической свободой. Как нам представляется, немецкому мастеру удалось воплотить тот самый, немеркнущий облик всегда молодого Баха — не «старый парик» со следами французской пудры, а прообраз будущих львиных грив романтических пианистов. И все же — только прообраз, оставшийся в своей эпохе, не предвосхитивший, а прежде всего завершивший грандиозный век.
…Да, сказать, что концерт в костеле св. Александра был не самым удачным у Блажкова, — значит сказать не все. Прекрасно — поднять малоизвестную музыку, сотворив историческую параллель, сопоставив музыкальные факты, говорящие сами за себя. Чрезвычайно смело — привлечь молодежный хор университета культуры, если и не справляющийся в совершенстве с особо сложными местами полифонический партитуры, то звучащий объемно, свежо и молодо, поющий с явным удовольствием, не рассудочно-выхолощенно, а просто инстинктивно-музыкально.
А публика… Ну что ж, в одном из последних интервью Владимир Спиваков говорил, что коль скоро хлопает публика между частями — пусть себе хлопает, это-де значит, что к нам в филармонические залы пришла новая публика. А мы, профессионалы, ее воспитаем. Мысль прекрасная; лишь бы случайно эта публика не воспитала нас…