И все-таки мой вечный спутник и лучший друг, собеседник и советчик родился почти 200 лет назад в начале июня. Спустя два века он сказал почти все о человеке и смысле жизни. Имя его — Пушкин. Чтобы приблизиться к нему, совершались паломничества в Михайловское и Тригорское, в последний его петербургский дом на Мойке, 12, заранее заказывались билеты на экскурсии «Пушкин и Москва». Не обойдены были Каменка и Гурзуф. Наконец, пушкинская Одесса!
В час моего свидания с Пушкиным день выдался сказочно прекрасным. Южная осень раскинула над городом расписные терема платанов и акаций. Золотые их купола не желали расставаться с накопленным за лето жаром солнца. И море, не скупясь, щедро отдавало городу последнее тепло. И ветер, уже не знойный, а ласковый печально шелестел в кронах кладбищенского сада. Да, я искала могилу Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, урожденной графини Браницкой, Элизы, как величал свою возлюбленную Александр Пушкин. Это ее грациозный профиль рука поэта оставила нам навсегда на полях всех глав рукописи «Евгения Онегина», сочиненных им в Одессе. Это о ней писали современники, восхищенные ее красотой, умом, образованностью: «Не нахожу слов, которыми я мог описать прелесть графини Воронцовой, ее ум и очарование».
Вот и моя первая находка: иссеченная временем гранитная плита на заброшенной могиле, под нею прах графа М.М.Воронцова, а ведь генерал-губернатор Новороссии после себя оставил немало добрых дел. Прах графини Элизы отыскался вдали от саркофага мужа. Почему? Оба саркофага стояли прежде рядом. Но, Боже мой, как оскорбительна эта могила, огороженная проволочным вольером в мелкую сетку!.. За таким содержатся в зоопарке мелкие животные и павлины. А ведь к праху Анны Керн идут, как на паломничество. Там все, до последней травинки, всполото и ухожено любящими руками. Ей Пушкин посвятил один стих. Не на одно стихотворение, а на целый молитвенник отменной лирики вдохновила поэта Элиза Воронцова!.. Боже! Как убога и нища эта современная плита из мраморной крошки на могиле с датами жизни и смерти графини Воронцовой. А рядом могучие недавние усыпальницы из гранита и мрамора. Да уж оставили бы тот старый черный саркофаг, иссеченный ветрами, солнцем и временем, какой скособочился над бывшим графом Воронцовым. Говорят, у нее был такой же. И когда-то стояли они впритык. Зачем разгромили, расселили?
Разве таким безликим, равнодушным, неухоженным, без единого деревца или цветка должен быть памятник Любви? Беззаветной и безудержной, как вихрь и огонь. Поэт расстался с ней только с последним вздохом. Генерал-губернатор Новороссии — только ли гонитель Пушкина? Напрасно мы так долго упрекали в невеликодушии графа к поэту. О великодушии говорит иное: курчавый силуэт его дочери, так схожий, как две капли воды, с неповторимым профилем поэта. Не одна Элиза знала, что ее Софи была дочерью Пушкина, а не графа Воронцова. Без честной памяти нет честной истории.
Человечна и понятна мужская ревность и суровый приказ, исхлопотанный у его Величества: «Немедля отправиться во Псков». Рискуя страшной опалой, влюбленный поэт нарушает приказ государя. Ему велено покинуть Одессу тотчас.
Пушкин ослушался императора. Еще три дня он был с Элизой, у ее ног. Не мимолетным видением пригрезилась поэту графиня Воронцова.
Ее прощальный подарок, перстень-печатку с восьмиугольным камнем, талисман, Пушкин с тех пор всегда носил на большом пальце правой руки. Единственный раз расстался с ним, передал брату в час превратностей его судьбы, хотел, чтобы талисман уберег и его, но тут же, вдогонку написал: «Пришли мне рукописную мою книгу да портрет Чаадаева, да перстень — мне грустно без него». И только на смертном ложе передал талисман другу, поэту В.А. Жуковскому.
Каждое новое увлечение Пушкин переплавлял в строки поэзии. Эту любовь он окружил тайной. Такова была воля графини Воронцовой. Не осталось и писем, а они были. Сестра поэта вспоминала, что всякий раз, когда в Михайловское приходило письмо из Одессы с кабалистическим знаком, точно таким, как на сердоликовом перстне брата, он запирался в своей комнате и никого не впускал к себе. Вот где истоки вошедшего ныне во все антологии «Сожженного письма».
Прощай, письмо любви! прощай, она велела.
Как долго медлил я! Как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!
В занесенном снегами Михайловском вспоминал южные ночи, низко повисшее над морем золотое блюдо луны и проклинал себя за малодушие, что отрекся от побега на лодке через Черное море, который задумала Элиза. Там, в Одессе, милая, добрая княгиня Вера Федоровна Вяземская тоже пыталась устроить ему побег из России за границу, чутким сердцем понимая, что поэта изгонят в еще более дикую глушь. И готов был из ссылки мчаться назад, в Одессу, на дачу барона Рено, которую в то лето снимали Воронцовы, на тот крутой склон у моря, к той экзотической пещере, куда к влюбленным залетали только крикливые чайки.
Они увидятся еще однажды на многолюдном петербургском балу. В ту ночь Пушкин не сомкнет глаз, пока не напишет стихотворение «Храни меня, мой талисман». Для поэта тревожное, предргрозовое время: недалек декабрь 1825 года. Дамоклов меч навис над собственной судьбой, вся надежда — на талисман:
Храни меня, мой талисман.
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья;
Ты в день печали был мне дан.
Сердолик считался камнем любви. Перстень-талисман, подаренный Элизой, стал легендой. На камне справа налево шла надпись на древнееврейском языке. Ее расшифровали только в начале двадцатого века: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да будет благословенна его память». Пушкин, очевидно, не знал, что означает надпись, поскольку писал об этом камне: «Слова святые начертала на нем безвестная рука». Стиль надписи, по мнению специалистов, указывает на крымско-караимское происхождение перстня. Она могла быть сделана в Чуфут-Кале. Перстни с подобными изречениями можно было купить на базаре в Бахчисарае. Пушкина всегда интересовали мистические свойства талисманов и камней. В его библиотеке был двадцатитомный труд Кая Плиния «История ископаемых тел». Там сердолик почитался талисманом любви и страсти. «Там, где море вечно плещет на пустынные скалы» — там «волшебница» вручила этот талисман. Тропининский портрет Пушкина (1827 года) считается одним из лучших изображений поэта. Сам Пушкин заказал его тайком. На этом портрете на указательном пальце правой руки — перстень, подаренный Воронцовой.
У талисмана романтической любви поэта далее была не менее романтическая судьба. Он ведь и снят был с холодеющей руки Пушкина — на смертном одре. Жуковский знал, чей перстень завещан ему. И носил его постоянно, рядом с обручальным кольцом. Говорил друзьям, что Пушкин и собственная жена занимали равное место в его сердце. От Жуковского перстень перешел к сыну, который подарил его Ивану Сергеевичу Тургеневу. Тургенев очень гордился обладанием пушкинского перстня. После смерти он завещал передать талисман Льву Николаевичу Толстому. И пожелал: когда настанет и его час, граф передал бы этот перстень по своему выбору достойному представителю пушкинских традиций между новейшими писателями. Тургенев умер в Буживале под Парижем в доме Полины Виардо. И сразу после его смерти Полина Виардо передала перстень Пушкинскому музею Александровского лицея. Из музея талисман был украден. Хотя из древних книг известно, что украденные талисманы сразу теряют все свои магические свойства. Они даже могут проявить отрицательные качества. Подлинные талисманы — камни, подаренные с любовью и с добрыми пожеланиями или переданные по наследству.
Знаменитый сердолик был тем для истории и дорог, что вдохновил Пушкина на прекрасные стихи.
Через 120 лет после смерти поэта нашлось-таки его единственное письмо, адресованное Елизавете Ксаверьевне Воронцовой 5 марта 1834 года. Оно написано уже женатым человеком: «Графиня, вот несколько сцен из трагедии, которую я имел намерение написать. Я хотел положить к Вашим ногам что-то менее несовершенное. К несчастью, я уже распорядился всеми моими рукописями, но предпочел провиниться перед публикой, чем ослушаться Ваших приказаний. Осмелюсь ли, графиня, сказать Вам о том мгновении счастья, которое испытал, получив Ваше письмо при одной мысли, что Вы не совсем забыли самого преданного из Ваших рабов».
Графине Воронцовой был отпущен длинный век, без малого 90 лет. Намного пережив Пушкина, она стала свидетельницей громогласного шествия его славы, его таланта, которое угадала одной из первых его современниц. Но и любовь поэта навек ее обессмертила. Ей он посвятил не стих, не два — целый молитвенник любви!
Я новым для меня желанием томим:
Желаю Славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечастно...
Все, все вокруг тебя звучало б обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.
Елизавета Ксаверьевна Воронцова для Пушкина была, как Лаура для Данте, как Беатрисса для Боккачо. Вечные легенды о Любви.
Не обкрадем ли мы себя, не останемся ли на пепелище жизни, предав главное ее чудо — Любовь. Заброшенная могила графини Воронцовой с убогой плитой из мраморной крошки — это же предательство и памяти великого поэта, и предательство Любви. А разве не достойна восхищения и поклонения женщина, что вдохновила Пушкина на прекраснейшие из его стихов? Они навечно остались нам и всему человечеству, все новым и новым его поколениям.
Июнь, с самыми длинными днями и короткими ночами — пушкинский месяц. В такие же лунные ночи, только двести лет назад в Одессе, Пушкин брал извозчика и ехал за город. Садился на облюбованный прежде камень и сидел у моря до утренней зари. Уже дремали лошади, похрапывал возница, а он не хотел возвращаться. Ему здесь дышалось вольно, свободно. Он вслушивался в рокот волн, вникал в их тайную музыку. И вдруг свершалось в душе поэта то святое чувство, что издревле почиталось как вдохновение. И строки, одна за другой, лились из сердца, теснились, налетая мгновенно:
Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
А дальше читайте эти стихи по памяти сами. Только помните: они написаны поэтом в счастливейшие дни его не очень-то счастливой краткой жизни.
...Этот очерк создавался автором несколько лет. Возможно, за эти годы одесситы успели отнестись с должным почтением к могиле Е.К.Воронцовой. Низко кланяемся им за это.