- Вы - певица в достаточно большом творческом возрасте. Вы чувствуете какую-то разницу между прошлым и настоящим?
- Сейчас совсем другое время, сейчас возможно все. Кстати, мой стаж не свидетельствует о том, что мне триста лет. Когда я говорю: «Я пою уже двадцать лет», - все думают: «Ох!» А на самом деле в двенадцать лет я уже пела с небольшим оркестром, в шестнадцать ездила с крупным ансамблем на гастроли. А потом мне все надоело. Когда я работала в ночном баре, к нам приезжали музыканты с «большой» сцены. Мне было смешно слушать их. Потому что им казалось, что они в порядке, они «на сцене». А на самом деле мы пели фирменную музыку, работали на классной аппаратуре, с колоссальным светом, и в потрясающем зале. Пели то, что хотели. И танцевали при этом. Могла быть любая режиссура, в то время как на «большой» сцене все это было невозможно.
- И пробивались, выживали на сцене все равно те люди, которые боролись, которые делали то, что они хотели...
- Несомненно. Это глупость - говорить: «О! Ему повезло!» Тот, кто недостаточно работал, тот и не вышел. Я убеждена в этом. Не бывает такого - вчера была Золушкой, а утром проснулась и... Хотя Золушке сколько пришлось потрудиться, чтобы ее кто-то заметил.
- А на какой музыке формировались ваши музыкальные вкусы?
- Я слушала больше черную музыку - джаз и тому подобное - в то время, когда говорили: «Кто сегодня играет джаз, тот завтра Родину продаст». А всем молодым всегда хотелось делать то, чего нельзя. Если это запрещено - это становится в десять раз привлекательнее.
- А сейчас вы протестуете против чего-либо?
- Может быть, против грязи, которая есть на эстраде, есть на телевидении. Я понимаю, скажем, ту же Мадонну: она работает на то, чтобы ее купили. Но ни один уважающий себя журналист не будет делать ей рекламу, кроме кухонной прессы, которая работает на то, чтобы ее раскрутить. Но все же это делается на высоте. А у нас - дешевка. Недавно я видела по телевидению ролик какой-то рокгруппы, где голые женщины на четвереньках ползали по сцене. И это показывали по Центральному телевидению. Мне кажется, такое может быть только здесь. В цивилизованном мире этого не может быть. Есть специальные каналы, где увидеть все можно. Существуют же люди с извращенными вкусами, и они имеют право смотреть то, что они хотят, что им нравится. Но пусть это будет канал, доступный только им. Вот это все меня возмущает, а с другой стороны, ну и что, что это меня возмущает.
- Вас что-нибудь раздражает в поведении молодых исполнителей, считающих себя звездами?
- Я нетребовательна. Меня совершенно не интересуют манеры других, если только это не хамство, тем более задевающее меня лично.
- А были такие случаи?
- Нет. Наверное, потому, что я сама их исключаю. Я просто стараюсь не бывать там, где меня что-то может огорчить, а самый главный для меня девиз - не врать. Мне не надо ничего придумывать. Я достаточно взрослый человек, чтобы нормально себя вести, чтобы понимать, где я нахожусь, что я желаю. Поэтому у меня с этим нет проблем.
- А грань между игрой и реальной жизнью у вас когда-нибудь стиралась?
- У меня ее просто нет, я не играю. Это мой недостаток. Скажем, если я иду на пляж во время какого-нибудь фестиваля, где много артистов, то я стараюсь одеться так, чтобы меня не заметили, стараюсь сесть в таком месте, чтобы меня не увидели. А сейчас вообще стараюсь исключить возможность бывать в обществе. И не потому, что я такая крутая, а потому, что я просто создаю себе комфорт и имею возможность многого не видеть.
- А вот это чрезмерное внимание со стороны...
- Вот я и стараюсь, чтобы этого не было. Хотя я знаю многих артистов, которые в нарядных костюмах приходят на пляж, чтобы их видели, громко говорят издалека. Это в первую очередь неприлично. Пусть этого требует их самолюбие... Для меня это чуждо. Но, может быть, и надо, - чтобы у меня тоже немножко всего этого было. Вот, наверное, мой недостаток. Профессия актера требует несколько другого. Но я никогда не стреми лась играть. Когда я была врачом. Я пела только на стуле и за деньги. Так происходило, когда родители, гордившиеся мной, хотели, чтобы друзья послушали, как я пою низким голосом. Для меня это было неинтересно. Ну, хотите, хорошо, я вам спою. Но с условием. Я никогда не хотела, как многие, стать звездой Голливуда. Я хотела стать нормальным человеком. И я им в принципе стала.
- Многие певцы пробуют себя в кино. А вы?
- Это следующий ход. Это нормально. Но, как говорила Раневская, надо
быть очень осторожным, потому что плохо сняться в кино - это то же самое, что накакать в вечность. В принципе я это уже сделала. Поэтому я очень счастлива,
что этот фильм увидели немногие.
- Когда вы появились перед советским зрителем - это был сильный удар по публике. Почувствовалось веяние Запада. Почему у вас не оказалось последователей вашего творчества?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Пока еще никто, кроме меня, не вышел на российского зрителя из Латвии, Литвы, Эстонии. Возможно, они были бы более похожи на меня.
- Так вот, когда вы появились, зритель увидел вас динамичной, энергичной. Что-то похожее на варьете...
- Да, мой первый номер был именно из варьете. Это была песня «Мухомор».
- Но российский зритель все-таки любит песни лирические, про любовь.
- Я к этому и пришла...
- Появился «Вернисаж», и после этого у вас начался переход к лирике?
- Да, это влияние Раймонда Паулса, который всю жизнь писал только лирические песни. От этого никуда не денешься. И все мои шлягеры написаны им. Может, моя ошибка была в том, что я выдавала сразу все. Обычно у артиста бывает один-два шлягера в год, а у меня тогда были и «Шаляй-валяй», и «Чарли», и «Еще не вечер», и «Ночной костер», и «Вернисаж» - в общем, семь или восемь шлягеров. Возможно, поэтому был такой удар по зрителю.
- Не хочется проводить никаких параллелей между Богданом Титомиром и вами - это уже сделали другие журналисты. Хочется просто поговорить о песне «Чувства». Из нее получился хороший шлягер, а в творческом плане она вас устраивает?
- Я думаю, что это неплохо.
- А какая была идея - соединение двух стилей?
- Может быть, соединить несоединимое. Это неплохой музыкальный материал. Другое дело - получилось или не получилось.
- Песня была предложена Богданом?
- Да. Как любой артист, он может уйти вправо или влево, и куда это приведет, неизвестно. Но я считаю, что он талантлив.
- Вам знакомо чувство погони за хитом?
- Я не могу заранее определить песню, которая станет хитом. Для меня главное - мелодия. Вот погоня за мелодией - да, так это можно назвать. Остальное уже дело текста.
- Допустим, вы надеялись на песню, но она не стала хитом. Вы расстраиваетесь?
- Да, мне жалко, что ее не услышали. Кстати, на моей новой пластинке есть песни, которые, я считаю, стоят того, чтобы быть в одном ряду с лучшими песнями нашей эстрады. Но их, наверное, не услышат только потому, что в них ничего нет про колбасу и тому подобное.
- Беда многих артистов - отсутствие команды, которая помогает донести их идеи до публики. Как у вас с этим обстоят дела?
- Этого не хватает всем, живущим в бывшем Советском Союзе. Не хватает самой организации работы. Например, в Америке моей рекламой занимается специальное агентство, которое предоставляет мне материалы от фотографов-художников. Все будет организовано, начиная с моей доставки в студию и далее. Тоже самое можно сказать о записи. В каждой студии есть склады музыки, из которой ты можешь выбирать. Есть фирмы, где ты получишь информацию о всех
балетмейстерах вместе с их биографией. Это у нас получается: «Ах, случайно нашел! Ах, какой он талантливый!» В этом проблема любого певца здесь. Даже известного, а тем более неизвестного. Именно поэтому я всегда все делаю сама. Я не находила людей, которые могут сделать что-то лучше меня, Я сама находила и собирала оркестр и музыкантов. Искала в них то, что мне нравится: и талант, и внешность, и человеческие качества. Поэтому мне было сложнее, чем другим. Даже если я привлекаю к работе балетмейстера, он все равно работает под моим руководством. И все основные идеи образов и костюмов придумываю я сама. Я очень благодарна стилисту Саше Шевчуку, который вдохновляет меня. Нельзя сказать, что он меня делает. Я уже давно «сделалась». Я пробовала и голубые глаза, и сиреневые. И ресницы были у меня разные - я их приклеивала и отклеивала. И моду, которая пришла сейчас, я уже с двенадцати лет делала. Все это переросло в профессионализм. Но при этом хочется иметь настроение. Хочется хотеть все это делать. Вот для этого у меня есть Саша, с которым у меня хорошие отношения, который мне друг. И просто он талантливый человек, он мне нужен. Но говорить, что он создает мне стиль, шьет мне костюмы, было бы неправильно. Костюмы я уже давно покупаю себе в Америке. Это не просто яркие маечки, найденные в каком-то ящичке.
- Вы долго были в Америке?
- В общей сложности я там жила года два.
- Вы почувствовали, что русские музыканты, артисты там не нужны?
- Так нельзя говорить. Америка - страна эмигрантов. У меня был там преподаватель, который ставил голоса многим известным певцам. А он - выходец из России. Например, Дэйв Грузин, владелец фирмы, в которой работают все лучшие джазовые музыканты, сам из Риги. Другое дело - то, что там другая культура, другой язык, другой, наконец, уровень. И вот к этому уровню нужно тянуться.
- Вы считаете, что это возможно?
- Я убеждена в этом. Я работала в фирме MCJRP. Мне надо было пожить в Америке подольше, чтобы выучить язык, чтобы петь без акцента. А потом работать с их музыкантами. Другой вопрос - зачем мне все это? Я не могу ответить на вопрос: «Зачем мне Америка?» Я не знаю, зачем. Я не хочу покорить Америку. Я просто хотела поработать в американской фирме, которая лучшая в мире. И мне хотелось соприкоснуться с этим лучшим. Это просто следующий шаг в моей карьере. Я человек, я певица, я работала в лучших студиях мира с лучшими музыкантами, с лучшими продюсерами. Я знаю, как это делается. Мне не надо этого объяснять. Вот и все, что мне было нужно. На самом деле мне доставляет большее удовольствие быть дома, со своими родными, гулять со своей собакой, которую я обожаю. Там я всегда тоскую и считаю дни до возвращения домой. Поэтому отвечать, что в жизни важнее, что в жизни самое главное, я затрудняюсь.
- Мы сталкивались с такой ситуацией, когда собираются пьянчужки и на
протяжении всей пьянки многократно прослушивают одну из песен Лаймы Вайкуле...
- Боже, неужели это бывает?! Неужели это есть?!
- Как вы к этому относитесь?
- Я о таких вещах не слышала. Я не думала, что кто-то специально слушает меня. Я считала, что все происходит как бы принудительно: по радио, по телевидению. Но чтобы кто-то специально включал меня! Это очень приятно. Не важно, что пьяные. Просто конец света!
- Отгадайте, какую песню чаще всего слушают в таких случаях?
- Не знаю. Не представляю. Какую?
- «Еще не вечер».
- Ну, понятно, люди на краю пропасти, но для них еще не вечер. Им нужна
надежда. Колоссально!
- Может быть, вам сделать специальный раздел творчества - песни для застолья?
- Для застолья будет трудно. Я никогда не думала, что «Еще не вечер» годится для этого. Но все равно, для меня это очень неожиданно и приятно.
- Оказывали ли влияние на ваше творчество обстоятельства личной жизни?
- У меня была благополучная личная жизнь всегда. Меня всегда тянуло к партнерам положительным, поэтому у меня никогда не было проблем, не было слез.
- Многие актеры мечтают умереть на сцене. А вы?
- Боже мой. Я так этого всегда боюсь. Я хочу, чтобы никто не увидел моей смерти.
- Звезды любят планировать свое будущее, рассказывать о том, чем они будут заниматься в старости. Понаровская хочет создать школу, в которой она будет учить девочек петь, держаться на сцене. «Академия» мечтает о варьете инвалидов. А у вас есть какие-нибудь планы?
- Нет. Я вообще никогда ничего не планирую. Я живу сегодняшним днем. Придет время, и будет видно. А не придет... Мы не распоряжаемся собой. Я в том убеждалась уже неоднократно.
- А кто вами распоряжается?
- Я не знаю, кто это. Я учусь верить. Я не могу называть себя верующим человеком, хотя хочу быть им. Но подготовки нужной не было. Мы были пионерами, октябрятами и свято верили в то, что мы - молодые ленинцы. Поэтому сегодня, когда я сама выбираю, что мне делать, я учусь верить, І не понимая. Это сложно.
- Но мечты все-таки остаются?
- Я мечтаю, чтобы у меня было много-много собак. Я мечтаю о питомнике ротвейлеров.
- А почему именно ротвейлеров?
-Потому что у меня дома есть ротвейлер, и эта порода моя самая любимая. А еще моя мечта - чтобы у моих любимых, родных и знакомых все было хорошо. Я больше всего боюсь трагедии, которые могли бы случиться с моими близкими.
- Кроме творчества, у вас есть какое-нибудь дело, приносящее доход?
- Я человек, который не умеет считать. Если у меня есть деньги, я их тут же трачу. Я не живу завтрашним днем. О чем очень переживает моя мама. Она говорит, что я останусь голой и босой на улице и никто не захочет со мной общаться.
- А есть люди, которые подберут вас на улице?
- Не знаю. Я не могу от них требовать. Я не хочу быть обузой для кого-то. Но разговор не об этом. Я только организовываю свое дело. Это салон, который отнимает у меня много времени. Я просто в ловушку попалась с этим бизнесом. Сейчас, вроде, время такое, что каждый имеет свое дело. И я попалась на эту удочку. Мы получили помещение в центре Риги. Всем нужно было помещение, ну и нам, вроде, нужно было помещение для конторы. Но когда мы его получили, то оказалось, что нельзя менять профиль работ. А это была парикмахерская. Я получила ее вместе со всеми парикмахерами - это просто кошмар? Но делать нечего - раз уж попалась, то в конце концов буду ходить приводить себя в порядок. Чушь какая! Лучше бы я эти деньги прогуляла с друзьями. А теперь
все мои средства, время, мысли уходят на этот так называемый бизнес, который никогда не принесет дохода. Хорошо бы вернуть вложенное. Вот какой у меня сейчас бизнес! Куда он меня приведет, не знаю.
- Алла Пугачева создала свой журнал «Алла», а вы не думали о создании чего-то подобного?
- Нет. Опять по той же причине, что я выхожу на пляж, прячась. Но вообще эта идея колоссальная. Но Боже мой! Это же целое дело! Мне вполне достаточно моего салона. По крайней мере, пока я работаю на сцене, я ничего больше делать не могу. Я хочу с собаками сидеть дома.
- Вы еще не знаете, что такое журнал «Алла», но как вы его себе представляете?
- Мне кажется, в этом журнале будут разговоры о творчестве. С участием избранных людей. Где не может быть ширпотреба с голыми задницами. Я просто хорошо знаю Аллу. Я к ней тепло отношусь, потому что это человек, который отдает себя работе, сцене. И не важно, что о ней говорят, не важно, какой у нее характер, не важно, что она делает до или после. Это ее личное дело. Важно, что она о том, что это человек, которого знает каждый. Поэтому она не сможет в своем журнале напечатать что-то недостойное.
- А как вы определяете свою популярность на
данный момент?
- По посещаемости залов, по количеству приглашений на концерты, на фестивали, на телевидение. Хотя и не думаю, что по этим показателям сейчас можно судить о популярности. Так как сейчас многие платят, чтобы сняться на телевидении. Например, обо мне не так часто говорит пресса, меня не так часто показывают по телевидению, я ничего не делаю, чтобы залы разрывались. Однако они разрываются.
- Относясь недоверчиво ко всем хит-парадам, Алла Борисовна придумала такую вещь - каждый год она будет публиковать свой личный хит-парад. «Уж я-то, знаю, кто у нас первый», - сказала она. А вы можете составить свой личный хит-парад сейчас?
- У меня нет достаточной информации обо всех исполнителях. Поэтому составлять мой хит-парад опасно. О ком знаю, скажу: «Алла и Лайма. Они поют вживую на концертах. Это артисты, которые себя уважают, а не просто зарабатывают деньги».
- Хотелось бы спросить о вас как о человеке.
- От меня не жди удара в спину, все получится в глаза. Другое дело, что иногда не нужно это делать. Я очень верный человек. Я - работяга, я - добрая. Могу помочь человеку в любой ситуации, даже если мне от этого будет хуже. Это очень ценные качества - не предавать и помочь, не когда тебе нужно, а когда это необходимо кому-то. Плохое тоже есть. Я очень вспыльчива.