В июне день рождения моего учителя, и не стесняюсь сказать в полный голос, моего товарища — Бориса ПАЛИЙЧУКА. С виду, с расстояния он суров и маленечко неприветлив. А стоило нам познакомиться ближе, стоило сойтись, и когда он сказал: «Ты мне завтра позвони», а после этого «завтра» вышло так, что мы каждый день говорили по телефону, тут я понял и на себе ощутил, какой он добрый, ласковый да заботливый. И я горжусь, что в моей судьбе произошло вот такое событие — встреча с Борисом Палийчуком.
Так вот четвертое июня — это первый раз в моей зрелой жизни, когда я вошел в дом своего учителя, а он меня не встретил, не улыбнулся и уже ни о чем не спросил. Не спросил, потому что телом ушел за горизонт небытия, а духом остается со своей семьей, сыном и невесткой да с милой женой Ольгой Семеновой, остается со мной и многомиллионным читателем и украинским, и русским.
Все года, когда я был близко знаком с Борисом Дмитриевичем, мною велись дневники. Предлагаю одну из первых записей.
«Уже дважды встречаюсь с Б.Д.Палийчуком в его доме. Редактируем мою новую книгу «Колокол сердца». Многим удивлен, а в душе неловко оттого, что много лет не знал его как человека.
Б.Д. одет по-домашнему: серая рабочая рубаха, широкие, будто казачьи, вельветовые шаровары. Эта одежда придает ему вид старого бравого казака. Да и видом он похож на казака: широкие плечи, лицо, будто высеченное из камня, по-орлиному приподнятое, но доброе и мудрое. Тихая неторопливая походка. Я замечаю, что он любит что-либо вспоминать из своей прошлой жизни. При первой встрече он рассказал мне о том, как Луначарский в свое время в разных газетах прочитал несколько его стихов и тут же написал ему письмо, в котором советовал ознакомиться детально с теорией стихосложения. Это письмо Борис Дмитриевич сфотографировал и хранит его в рамочке.
При этом вспоминал и смешное из своей жизни. О том, как летал на планере, упал и разбился, но разбился, слава Богу, так, что только зубы полетели.
— Ваше падение, — я позволяю себе пошутить, — очевидно, было и взлетом к славе?
— Ты прав, — смеется Борис Дмитриевич, — именно после этого случая я серьезно занялся поэзией. Да одновременно и летать любил, — продолжает Палийчук, — как-то в нашу часть приезжает сам Чкалов. «А ну, говорит командиру, покажи мне своих молодцов, а я посмотрю, на что они способны». Командир срочно вызвал меня и, улыбаясь, радостно сообщил: будешь летать с Чкаловым. Летать — так летать. Летим. Я волнуюсь и радуюсь — все вместе. Когда сели, я тут же его по всем воинским правилам спрашиваю: «Какие замечания, товарищ комбриг?» «Замечаний нет, — отвечает комбриг, — а коль нет, то вечером водку с тобой буду пить». И мы, действительно, вечером отдыхали. А водка, то так, между прочим.
Много в тот день разных историй мне рассказал Борис Дмитриевич, а вечером, когда пришло время проститься, сказал несколько похвальных слов в мой адрес и сердечно поблагодарил за поэмы, которые составляли мою вторую поэтическую книгу...
Вчера, 17 июня, мы снова редактировали мою книгу. Б.Д. все делает осторожно, укажет, на его взгляд, неудачную строку, я, бывало, возражаю, не соглашаюсь, бывало, ищу новый вариант, а он предлагает свой, и после того, когда поправим стих, оба радуемся, смеемся, радуемся так, будто бы огромную щуку поймали в сеть. Он очень пристально выверял своим опытом мою поэму «С ним возмужало время». Вот доходим до фразы, где речь идет о войне. Борис Дмитриевич читает и, вижу, вздыхает. Но молчит. Я тоже молчу. В душе-то я уже прихожу к такому выводу, что эту фразу лучше бы снять, но молчу, мне просто интересно услышать, а что на этот счет скажет он. А он молчал-молчал да и проронил: «Коль сняли две фразы, то уже и третью снимем (я сократил дневник. — Прим. И.К.). И тут во время отдыха Борис Дмитриевич мне говорит: «А знаешь, ты второй после Твардовского (после этих слов мне становится неловко, но, черт побери, приятно), с кем мне легко и весело редактируется. Быстро находишь нужные слова, строки, где-то не соглашаешься, пока не найдем нужное необходимое слово. И он так работал. Как-то я ему, Александру, признаюсь: «Мне говорили, что ты узурпатор, со многим не соглашаешься, а оказывается, с тобой можно работать». А он мне: «Так надо же быть дураком, чтобы не согласиться, когда тебе предлагают лучший вариант».
И снова Б.Д. о войне, и снова о смешном. Один летчик сбил фашистский самолет над КП Жукова. Его представили к ордену в одночасье и Руденко, и Жуков, не зная о действиях друг друга. И — летчик за один подвиг получил два ордена. Руденко об этом доложил Калинину, а Калинин ему ответил: «Верховный Совет СССР никогда не ошибается». Или о себе Б.Д. «Я с разрешения Руденко полетел бомбить Берлин в числе эскадрильи. Отбомбились и прилетели. Все получили награды. И я был представлен к ордену Отечественной войны, но один политработник написал на меня, что я с Ольгой, дескать, живу не расписан. И орден отменили. Ну и что, — Борис Дмитриевич дробно смеется, плечи широкие вздрагивают, — зато у меня Ольга, это выше ордена».
Как было легко и просто с дорогим мне Борисом Дмитриевичем.