В роскошные белые колонны центрального входа Черниговского музыкально-драматического театра имени Т.Г.Шевченко всадили черные металлические крючья. То ли очередной лозунг не за что было зацепить, то ли сообщение какое. От ржавого железа поползли по белому желтые потеки.
- Как же так, здание представляет историческую ценность, охраняется законом, - кипел В.М.Устинов из областного управления архитектуры.
- Трубить тревогу по сему поводу, откладывая статью о вещах, куда более вопиющих, не хотелось.
- А вы руководству театра сделайте замечание, пускай повыдергивают, - мягко отпирались мы.
На следующий день градус кипения Виктора Матвеевича поднялся на порядок:
- Они едва меня выслушать соизволили. Дескать, не до крючьев: гастроли зарубежные, премьеры, встречи с высокими гостями. Словом, разговор - через плечо, взгляд - свысока.
Тут-то в нас и взыграло мстительное чувство перронного контролера. Ведь на Виктора Матвеевича (из-за его роста) сверху вниз не смотрит только ленивый. И опять же только тот, кому не лень, не разговаривает с ним через плечо (как главный специалист отдела охраны памятников старины он в худшем случае может «припаять» незначительный штраф).
- Вы дошумитесь, уважаемый Виктор Матвеич, что вас в театр перестанут пускать, - сделали мы все-таки последнюю попытку уйти от темы.
- А что там смотреть, что там смотреть?! - горячился В.М.Устинов.
Спорить не стали. Но и отделаться от нечаянной мысли уже не смогли: уйдут спектакли (хорошие ли, плохие?), канут в Лету захваленные критиками две премьеры, а останутся на память третьему тысячелетию темные крючья с ржавыми потеками. И они, эти потеки, напомнили одну историю.
Совсем недавно попытались мы собрать в один биографический узел самые разные факты, сведения, даты из жизни исследователя, мецената, великого собирателя украинских древностей Василия Васильевича Тарновского (подробно об этом - в статье «Утраченная память», ЗН №27, 6 июля 1996 года). Цепочка исследований рвалась иногда непостижимым образом и бесконечно: уж больно много нашлось охочих придать забвению - прочно и навсегда - выдающегося человека, вписанного (так, между прочим) отделом пропаганды ЦК КПУ в обойму украинских националистов только за то, что он искренне любил Украину.
«Скажу еще, что народ Вас ждет с большим нетерпением, не только свои, но даже из окрестных сел. Вы пользуетесь завидной популярностью, и популярность не между дворянством, а в народе. Все говорят, что пан Тарновський приїде і привезе нам волю. Каково!» (из письма Василию Васильевичу Тарновскому-старшему).
Приступая к делу по тем временам неблагодарному - и в цветном сне не могли представить себе, с чем доведется столкнуться. Это сейчас все кинулись «увековечивать и чтить», а тогда в архивных формулярах спроса документов наши фамилии значились одиноко и сиротливо. Тарновскими, Лизогубами, Галаганами и иже с ними не интересовались черниговские кандидаты с докторами, мастера педагогики и их наставники из местного учительского института.
В Качановке, родовом поместье Тарновских, согревшем сердца стольким художникам, писателям, поэтам, да и просто порядочным людям, директор реставрационных мастерских вяло рассказывал о своих делах и неохотно показывал плоды реставрации. А мы тупо смотрели на могуче вбитые ржавые крючья в мрамор когда-то роскошного дворца и никак не могли взять в толк, для чего они. Удивляясь бесподобной несообразительности, начальник объяснял популярно и с расстановкой:
- А батареи отопления на что вешать собираетесь?
Воображения все же хватило только, чтобы представить себе гармошки современных батарей на мраморных панелях, переживших столетия…
В тот дождливый неуютный день, то и дело перепрыгивая через канализационные и прочие трубы, бревна и разбросанные повсюду доски, мы пытались получить внятный ответ, почему все залито водой: и отремонтированные заново потолки, и прекрасные дубовые паркеты, почему ремонт начался не с крыши, а с подвала? То есть мы догадывались, в чем причина, более того - почти были уверены в своих догадках (кстати ли, не кстати ли - пришло на память глупое название какого-то зарубежного фильма «И дождь смывает все следы»), но наш вялый собеседник на все вопросы отвечал неохотно и с отвращением. Оживился он лишь однажды, когда возле пристройки, служившей кухней для черниговских реставрационных рабочих, набрели случайно на странную находку. Большую прямоугольную плиту с каким-то множеством насечек. Когда враз взявшись, ее перевернули, на обратной стороне обнаружилась надпись. Четко начертанная фамилия «Тарновский» и даты.
- Плита с могилы Тарновского, - радостно сообщил кто-то.
На кухне она использовалась для рубки мяса.
Незабываемое чувство. Хотя до этого доводилось видеть чертовщину и похлеще - неподалеку от Юрьевской церкви, в прекрасном живописном Седневе, где когда-то снимался знаменитый фильм «Вий» по Гоголю. Там, в Седневе, стоит памятник Тарасу Шевченко. Довольно жуткое творение на черном мраморном пьедестале.
- Откуда в Седневе взялся мрамор для такого несуразного сооружения?
- Откуда? - недобро смеялся все тот же Виктор Матвеевич Устинов. - Да с могилы Лизогуба.
Седневский период жизни поэта в поместье Лизогубов хорошо известен не только потому, что здесь были сочинены знаменитые «Три літа», а еще и потому, что сохранились написанные по-русски письма Тараса Григорьевича своему другу Лизогубу с неизменными словами «друже мой единый».
«Крепость Орская, 1847, декабрь, 11. Великим веселением возвестили вы меня своим добрым, христианским письмом в этой бусурманской пустыне. Спасибо, друже мой добрый, я с самой весны не слышал родного, искреннего слова. А вам первому Бог велел развлечь мою тоску в пустыне искренными словами...»
«Крепость Орская, 1848, февраля, 1-го... После того, как принесли ваше письмо, мне настолько легче стало, что на третий день смог написать это письмо вам... За деньги спасибо вам, единый мой друже».
«7 марта 1848 года, крепость Орская... Не знаю, обрадовался так малый ненакормленный ребенок, увидев мать свою, как я вчера, получив подарок твой искренний, мой единый друже, так обрадовался, что еще и до сих пор не успокоюсь, целехонькую ночь не спал, рассматривал, разглядывал со всех сторон по три раза, целуя каждую краску. И как не целовать, не видев год целый...»
«9 мая 1848 г. крепость Орская... Спасибо тебе, искренний мой друже, и за бумагу, и за письмо твое, которое лучше бумаги... Потому что я нуждался в молитве и искреннем дружеском слове, и вот - оно...»
«Оренбург, 1849, декабря, 29. В самый сочельник сижу себе один-одинешенек в горнице и тоскую, вспоминая свою Украину и тебя, мой друже единый... И вдруг входит добрый Герн и подает мне ваше письмо... Как я обрадовался! Будто отца родного увидел или заговорил с сестрою на чужбине...»
«14 марта 1850 г. Оренбург... Друже мой единый! Я не знаю, что бы со мной было, если бы не вы! Весьма пригодились мне эти 50 рублей... Что значат деньги в бедности! Если бы не вы, то меня давно с тоски не стало...»
Вступить в переписку с политическим преступником, ссыльным - поступок, на который не каждый отважится. Не правда ли, муторно на душе становится, когда, читая эти письма, думаешь о могильном мраморе, объединившем после смерти корреспондента и адресата.
Сколько же здесь, на Черниговщине, отметин, не подвластных человеческому воображению!
В одном ряду - Спасский собор XI века, Ильинская церковь - его ровесница, Пятницкая церковь XII века, Борисоглебский - ровесник... А далее - Черная могила, Троицкий, Елецкий комплекс, Екатерининская церковь...
А рядом - древний Вал.
Как раз при въезде в город стоит памятник Михаилу Васильевичу Фрунзе. Несомненно - его запомнили гости Чернигова. А нам он хорошо известен еще и тем, что никакой это не памятник полководцу Михаилу Васильевичу Фрунзе. А государю императору (и фотографическая карточка у нас соответственная есть. Просто их поменяли головами.
Упаси Боже (не для того мы пишем эти строки), чтобы кому-то снова пришла мысль поменять головы местами: одного - на пьедестал, другого - в небытие. Процесс ведь может перейти в фазу бесконечного повторения.
В застойные времена посчастливилось нам снять несколько фильмов о Тарновских, Лизогубах, Галаганах («День поминовения», «Соната», «Пришли помянуть», «Гнездо») и еще два десятка картин о Чернигове и Черниговщине - своего рода кинолетопись старинного, достойного, чтобы о нем сказать доброе слово, края. И словом никто тогда не обмолвился о том, о чем здесь шла речь. И не из-за опасения увидеть картины на архивной полке, а потому что не могли мы опрокинуть на зрителей гнетущего чувства своих знаний. Потому что были убеждены: не социальный строй всему причиной.
И оказались правы. Все прошло, все поменялось. Ничего не стало. Остались люди, забивающие ржавые крючья в белые колонны архитектурного памятника.
«Повсюду тишина и скука - вот стереотипная фраза для летнего фельетона. Многие выехали из города, придумав для себя какое-нибудь путешествие», - неторопливо и как бы с ленцой начинал свою очередную заметку в «Черниговских губернских ведомостях» поэт Леонид Глибов сотню лет тому назад.
Не торопитесь скучать...