РУЛЕТКА ДЛЯ ЗНАТОКОВ

На минувшей неделе в Киеве завершил работу V Международный конкурс молодых пианистов памяти Владимира Горовица. Для посвященных в нем было много необычного. Новый глава жюри — миссию безвременно ушедшего Ивана Карабица подхватил Роман Кофман. Единственный в рамках акции концерт знаменитости — пианист Николай Петров не только выступил с Национальным симфоническим оркестром, но и сразу же спровоцировал дискуссию об изначальной коррумпированности конкурсной системы. Визит президента Международной федерации международных музыкальных конкурсов — датчанка Марианна Гренвиг приехала как раз во время откровенно слабых выступлений финалистов с оркестром... Но конкурс «выдержал». Его результаты были математически корректны. А международный авторитет многократно умножился.

Когда на открытии конкурса его экс-лауреат Александр Гаврилюк сыграл фортепьянную транскрипцию «Песни мертвецов» Сен-Санса (которая стала символом интеллектуального казино «Что? Где? Когда?»), был немалый соблазн усмотреть в этом намек. Вот, мол, собрались «знатоки», которые будут, вопреки живому мнению зрителей, отрабатывать «свою», умозрительную, неестественную версию «победителя». Публика же станет реагировать на все это с недоумением и чествовать своих любимцев, вопреки результатам. Да и что такое конкурс? Снобизм за гонорар, не более...

Но уже первый день конкурсных выступлений моментально развеял весь этот, навеянный музыкой, «шабаш» мыслей. У конкурса сразу же появился свой ангел-хранитель — самая младшая участница Чун Вай Чин Речел из Гонконга, которая в конце концов и стала обладательницей первой премии и золотой медали в младшей группе. Вряд ли имело бы смысл писать о ее обаянии, если бы оно не было подкреплено профессионализмом. Имидж Речел взорвал обывательские представления о детском исполнительстве, по крайней мере те, которые утвердились в постсоветском пространстве. В ее интерпретациях классики не было привычных образов из мультиков. Она не вкладывала в музыку ни «кукол», ни «котят», ни «медведей», ни «птичек», никакой другой информации «из мира детства». Иными словами, играя на фортепьяно, Речел не кривлялась и не сюсюкала. Оказалось, ребенок может мыслить звуками так же естественно, как и словами. Словно авангардист, он способен на музыкальные открытия, поскольку, в отличие от взрослых, еще далек от следования «привычной логике» вещей. Но самое важное — его интересно слушать.

Здесь необходимо отметить, что организаторы своевременно «подготовили почву» для появления в конкурсе феномена, подобного Речел. В отличие от первых состязаний памяти Горовица, выступления самых маленьких участников были отделены в самостоятельный «Горовиц-дебют», который проходил гораздо раньше конкурса-«отца». Такая реформа структуры акции развела по разные стороны в чем-то взаимоисключающие виды восприятия — «умиление» и «сопереживание». Игрою Речел не умилялись, ей именно сопереживали. Любопытная подробность. На концерте лауреатов в Национальной опере, где юная пианистка исполнила концерт Баха, раздался шепот: «Божественно! А какая артикуляция! Глен Гульд!» Заметьте, реплика не о том, что «бездонный Бах» оказался по силам крохе, но об удачно найденном средстве музыкальной выразительности, как будто речь идет уже о состоявшемся художнике.

В целом пианисты из Китая и Японии выгодно отличались от славян своим ровным, непредвзятым отношением к технике исполнения. Они не стремились вызвать восхищение публики беглостью пальцев, но в то же время вся конкурсная программа была ими безупречно выучена (что на последнем туре в «славянском» контексте выглядело весьма эффектно). Проявляя внимательность к деталям, точность и даже дотошность в работе над нотным текстом, восточные пианисты представили самые сильные интерпретации украинской и русской музыки, в особенности сочинений Рахманинова. Со стороны это выглядело довольно странно. Китайские и японские музыканты, причем некоторые из них учатся в Западной Европе, вдруг все как один демонстрируют тонкость и понимание загадочной славянской души. При этом из разговора с членами жюри следовало, что каких-либо ощутимых влияний вне музыкального контекста, кажется, не было. Но возможно, наши слушатели просто истосковались по мастерству, выучке, красоте звука — т.е. тем вещам, которые делают язык музыки интернациональным?

К слову, в связи с исполнением Рахманинова возникла интересная ситуация в финале. Возможно, из-за того, что нынешний год связан с юбилеем этого великого музыканта, пианисты особенно охотно играли рахманиновские концерты для фортепиано с оркестром. Больше всего не повезло Второму, который стал одним из «хитов» конкурса.

Не секрет, что Второй концерт имеет статус «классического шлягера». По большому счету, играть его на конкурсе, да и вообще в концертной программе — дело неблагодарное. Слушателю известна каждая нота. Музыкантам тоже. Внешне — все ясно. Все знают как. Но именно в этом и скрывается опасность «безликой», невыразительной игры.

В финале конкурса Второй концерт прозвучал раз пять. Его безупречный, светлый собирательный образ, который хранится в памяти не одного поколения музыкантов, представила Дина Писаренко. (По результатам конкурса она и стала обладательницей первой премии в средней группе (Украина). Об этой интерпретации можно сказать только хорошее.

Иное, «бунтарское» прочтение предложил публике пианист из Белоруссии Тимур Щербаков. (Поскольку первая премия в старшей группе не присуждалась, он как обладатель второй, фактически и стал победителем конкурса.) Интонационная концепция этого исполнителя строилась на «игре» с музыкальным временем. Пианист то растягивал его, то невероятным образом сжимал, превращая в гиперболы практически все наиболее важные музыкальные мысли Рахманинова. Благодаря такому эксперименту «заезженная» музыка приобрела особую поэтическую экспрессию. В ней была и свежесть, и печаль, и страстность, и боль. При этом Щербаков, противопоставив себя оркестру, вернул концерт в первоначальную стихию состязания. Правда, оно для самого пианиста приобрело фатальный оттенок, поскольку авторитет и амбиции маститых музыкантов работали против борющегося за признание конкурсанта. Оркестру пришлось действительно нелегко. Флейтист задыхался в божественных длиннотах второй части, струнные с трудом удерживали ансамбль. Но именно благодаря Щербакову, оркестр вдруг зазвучал, и даже пассажи духовых, возможно от испуга, были слаженны и точны, что трудно и предположить. Надо отдать должное дирижеру Николаю Дядюре, с честью выдержавшему «испытание». Игра темпами — одно, а вот удержать общую композицию от «развала» и «шатаний» — совсем другое. Дядюра, как атлант, держал музыкальную вселенную, пока Щербаков творил.

Общая картина финала отчасти напоминала анекдот об этапах взросления музыканта. Первый этап — «Я!» Второй — «Я и композитор». Третий — «Композитор!» Правда, тех, кто подошел к третьему этапу, были считанные единицы. Один из них — пианист из Китая — Чжан Хайоу (Вторая премия в средней группе). В его интерпретации Третьего концерта Рахманинова был только Рахманинов. Но согласитесь, это не так уж и мало.

Чжан Хайоу оказался одним из учеников члена жюри Бернда Гетцке (Германия), что, впрочем, не помешало ему проявить себя тонко чувствующим, духовно богатым музыкантом. В контексте опубликованного во время конкурса интервью с Николаем Петровым этот деликатный момент, безусловно, потребовал отдельного комментария.

То, что в V конкурсе принимают участие ученики членов жюри ни для кого не было секретом. Однако хорошо это или плохо? Ситуацию прокомментировал президент Международного фортепьянного фонда «Аргерих-Алинк», журналист, автор энциклопедии «Международные фортепьянные конкурсы» Густав Алинк (Нидерланды):

— Как правило, на конкурсах ситуации участия учеников членов жюри стараются избегать. Однако на больших конкурсах избежать этой проблемы почти невозможно, поскольку приглашенные заранее члены жюри автоматически сообщают о конкурсе своим ученикам, это нормально. Я бы сказал, что не следует этот вопрос воспринимать слишком серьезно, но следует иметь в виду. Какой бы объективной ни была оценка, люди всегда будут говорить, будут писать об этом. Участники также предпочитают объяснять успехи своих коллег членством в жюри их педагогов. Естественно, что конкурсы не хотели бы таких пересудов. Могло быть даже правило, запрещающее ученикам жюри участвовать в конкурсе, но на многих конкурсах такого правила «почему-то» нет. Все дело в том, что ситуацию «ученик—учитель» очень трудно проконтролировать, поскольку есть разные виды отношений. Это может быть обучение, а могут быть мастер-классы, консультации, могут быть и дружеские отношения двух педагогов и т.п. Вы не можете всего этого избежать. Но многие относятся к этому чересчур серьезно и реагируют слишком сильно. Я думаю, во многих случаях для ученика не так уж хорошо, что педагог является членом жюри. Конечно, он хочет, чтобы у ученика был хороший результат, но я много раз видел, что педагог гораздо строже к своему ученику, потому что очень критичен. Главная проблема состоит в том, что люди об этом говорят, а сам по себе вопрос не столь серьезен. Всегда есть какое-то влияние, и проконтролировать его сложно. На конкурсе Горовица тоже есть участники, педагоги которых — члены жюри. Но, насколько я вижу, здесь из этого не делают проблемы.

— Г-н Алинк, вы присутствовали на Втором конкурсе Горовица. Что вы можете сказать об отличиях в проведении и потенциале конкурса?

— Безусловно, отличия есть. Все, конечно, заметят разницу в величине премии. Она очень большая, в этом году в старшей группе — 10 тыс. долларов. Это очень хорошо и по международным меркам. Второе отличие: у конкурса теперь хорошая репутация. Имидж его совершенно ясен. В начале о конкурсе никто не знал. А ведь Горовиц — это имя. Теперь же в конкурсе все заинтересованы. Лауреаты, например Гаврилюк, Алексей Гринюк — очень хорошие пианисты. Поскольку они продолжают расти и дают много концертов, все видят, что это победители именно конкурса Горовица. Это хорошая реклама.

— Возможна ли ситуация, когда хороших пианистов станет слишком много?

— Жизнь классических музыкантов очень сложна. Я исследую этот вопрос более 20 лет, у меня в компьютере информация примерно на 35 тыс. исполнителей. Я вижу, что у них ужасная жизнь. Пианистам действительно очень трудно делать карьеру. Всем им нужна помощь. Многое также зависит от таланта и удачи. Но все-таки в первую очередь нужна поддержка — и материальная, и моральная. Я знаю многих пианистов, которые не сделали карьеру из-за обстоятельств, из-за ситуации в их стране или по каким-то личным причинам. Но так будет всегда. По той же причине всегда будут существовать конкурсы, поскольку для пианистов это реальная возможность показать себя миру. Поэтому задача организаторов не только в том, чтобы устроить конкурс, но и в том, чтобы помочь участникам после победы. Думаю, директор конкурса Горовица господин Зильберман действительно хороший человек, поскольку он прилагает много усилий, чтобы помочь лауреатам.

P.S. По словам родителей Речел, она сама отыскала конкурс памяти Горовица в Интернете, после чего и подала заявку на участие. Юную пианистку привлекло прежде всего легендарное имя. Теперь она сама превратилась в прекрасную легенду о том, как «прост» путь к славе. А конкурс Горовица — это вовсе не «рулетка для знатоков», а цитата из «Большого искусства».