В июле отмечает юбилей Ада Роговцева. О времени и об актрисе - рассказ режиссера Эдуарда Митницкого, поставившего с Адой Николаевной легендарные спектакли, в числе которых "Варшавская мелодия".
Если бы время повернуть вспять, если бы вовремя записать разные-разные театральные постановки 50–60–70–80–90-х, в которых на сцене Киевского театра имени Леси Украинки блистала Ада Роговцева, ох, доложу я вам, это была бы воистину золотая коллекция.
Ее ветреные и озорные девочки из 50-х (как в "Машеньке") превращались бы в не очень счастливых, но сильных женщин из 60-х (как Геля в "Варшавской мелодии"); а затем временной кувырок - и в начале 90-х перед вами уже ее декадансная Паола (в виктюковской "Даме без камелий"); а затем нервная, расстроенная, как рояль, но обольстительная и влюбленная, как кошка, Ирина Аркадина в "Чайке" ("Пять пудов любви").
Мне кажется, разных ее женщин (на сцене и на экране) в "те" времена объединяло невероятное обаяние, женская пленительность, целостность характеров и человеческая "цепкость". Каждая из ее женщин будто бы мертвой хваткой цеплялась за саму жизнь (порою трудную и невыносимую), потому что иной нет и не будет.
Шестидесятые
С чего же все началось? Мой первый вопрос Эдуарду Митницкому в его рабочем кабинете, когда, предварительно договорившись, посвятили почти два часа воспоминаниям -
о времени и об актрисе.
Он говорит, что первое знакомство с еще юной Роговцевой - это все-таки не театр имени Леси, а киевская студия звукозаписи, украинское радио. Здесь выдающийся украинский режиссер сделал 37 фондовых радиопостановок. С замечательными украинскими актерами, в числе которых Аркадий Гашинский, Ольга Кусенко, Александр Гай, Юрий Лавров, многие другие.
И - тогда же - еще юная Роговцева.
То был, пожалуй, их первый совместный проект - "Кларенс и Джульетта", - в котором встретились Ада Роговцева и Альфред Шестопалов, ее будущий партнер по "Варшавской мелодии".
Первое знакомство, во многом определило и ее, и судьбу режиссера - дальнейшие постановки на сцене Киевской русской драмы были шумными, успешными, резонансными.
Одна из таких работ впоследствии оказалась "бомбой", которая взорвала эволюционную историю театра, ибо сама история пошла в ином направлении ("Чайка" по А.Чехову, 1993 г.)
Митницкий всегда чуток к этой актрисе. Он как никто ощущает ее творческую партитуру.
Еще в 80-е писал о ней: "Это актриса, чья духовная организация и профессиональный инструмент, как стрелка дозиметра, бурно и тотчас реагировали на малейшие колебания, а тем более изменения театрального фона в стране. Творческая психика актрисы необычайно подвижна, и ощущение перемен на сцене драматической, различных трансформаций режиссерских идей, а в связи с этим и в способе и характере актерских средств выразительности и вообще в природе актерских поисков - ее отличительное свойство".
Он называет ее "режиссерской актрисой". Говорит, что Роговцева "способна максимально воспринять религию режиссера, ибо она всегда готова к контрастным и нестандартным постановочным решениям".
- С Киевским театром имени Леси Украинки, у меня, можно сказать, "три истории", поскольку уходил оттуда трижды, - вспоминает режиссер. - В начале 60-х работал здесь в качестве коллеги-помощника выдающегося Леонида Викторовича Варпаховского, который ставил в Киеве два спектакля. И в одном из них - "Дом, где хлопают двери" - я встретился с Роговцевой уже в процессе репетиций (мастер тогда был в отъезде).
Когда Варпаховский уехал из Украины, и в моей жизни многое изменилось. Я оказался в Москве, в качестве стажера в театре "Современник". Но в 1965-м, когда худруком Театра имени Леси Украинки стал Юрий Лавров, меня пригласили в Киев в качестве режиссера-постановщика...
И в 1966-м на сцене Русской драмы вышел мой первый спектакль - "Поднятая целина" по М.Шолохову.
Романы Шолохова, какими бы ни были исторические ревизии, написаны в литературном плане - талантливо. Кстати, я помню свое потрясение его же "Тихим Доном", когда ехал в поезде и слушал главы из романа в исполнении… автора. Такой правды общения забыть невозможно.
"Поднятая целина" в свое время увлекла литературным мастерством, хорошим поводом для актерских работ: в киевском спектакле замечательно играли Юрий Мажуга, Дмитрий Франько, Анатолий Решетников и совсем еще девчонка - Ада Роговцева (в роли Варюхи).
Потом на этой сцене был мой спектакль - "Традиционный сбор" по Виктору Розову.
А ровно 50 лет назад, в 1967-м, на весь Советский Союз прогремела пьеса Леонида Генриховича Зорина "Варшавская мелодия". К работе, над которой со временем я приступил и в Украине...
…Тут я возьму небольшое авторское отступление. И напомню, что эта пьеса родилась как резкая художественная реакция на безумный сталинский указ 1947 года - о запрете браков советских людей с иностранцами. Государство тогда в прямом смысле вторгалось в частную жизнь, ломало судьбы, вытирало грязные ноги о человеческие чувства.
Середина 60-х - эпоха трудная, опасная. Суд над Синявским и Даниэлем; первые шаги Таганки; вызов Товстоногова с его грибоедовским "Горем от ума".
И в зоринской "Варшавянке" (одна из версий названия) тоже был своеобразный вызов тоталитарной эпохе. Автор пьесы Леонид Зорин поставил частную жизнь человека "выше" стальных государственных установок. "Международный" роман советского парня Виктора и польской певицы Гелены - их разлуки и встречи - воспринимался некоторыми едва ли не диссидентским протестом.
Как известно, эту пьесу поначалу мурыжили в Главлите. Требовали от автора отказаться от истории со сталинским законом 1947-го (фактически уничтожив фабулу).
Но в 1966-м к репетициям уже приступили вахтанговцы. Творческий напор Рубена Симонова, Михаила Ульянова и Юлии Борисовой пробил цензурную брешь: пьеса получила зеленый свет. Уже через год ее ставили девять десятков советских театров. В том числе и киевский.
Полька Гелена - в исполнении Роговцевой - воспринималась девушкой-мечтой и девушкой из дружественного государства. Казалось, актриса влюбляла в себя не только сценического партнера (его играли А.Шестопалов и А.Решетников), она влюбляла в себя - весь зал, зрителей разных-разных городов.
Если в московской Гелене, сыгранной Юлией Борисовой, был предъявлен твердый характер; если в Гелене, сыгранной в Питере Фрейндлих, сквозила трезвая горечь и рациональная надменность европейки, то киевская Гелена (Роговцева) - это чувственность, идеализированное мужское желание, подлинная "девушка твоей мечты", которая к тому же (в красном платье) замечательно поет…
- Никогда не претендовал на статус "диссидента", но в связи с "Варшавской мелодией" в Киеве возникли свои трудности, - говорит Эдуард Митницкий. - Киевская советская пресса поначалу спектакль уничтожала. В газете "Радянська Україна", например, писали, что от моей трактовки до антисоветизма - всего-то один шаг. Да и некоторые коллеги тогда же пожимали плечами: мол, как его не посадили после такого спектакля?
- Но все равно тогда, в 1967–68-м, вы, очевидно, предвосхищали будущий большой успех?
- Знаете, "Варшавская" не была моим программным спектаклем, если можно так сказать. Потому что были и другие работы, проверенные временем. И, приступая к той или иной пьесе, я никогда ничего не соизмеряю - будет успех или не будет?
Однако в то историческое время для многих зрителей история любви советского человека и польской гражданки была не просто откровением, для многих подобное - гражданская смелость.
- Вот вы говорите о Роговцевой, как о режиссерской актрисе. Какой она была, на ваш взгляд, именно в "Варшавской мелодии"?
- Она была для многих женщин в 60-е - воистину "своей". Родной и близкой. Собственно, это и вызывало необычайный зрительский ажиотаж.
Популярность спектакля была огромна. И здесь многое сошлось - в том числе и прекрасная пьеса, и хороший актерский дуэт. И, естественно, прикосновение к опасной теме.
И если поначалу в Киеве против спектакля ополчились партийные критики - "идеологические вертухаи", то когда вышла позитивная рецензия в "Ленинградской правде" (во время гастролей в Питере), они тут же угомонились…
- Действительно, это проверенная временем история - если в Москве стригли ногти, то в Киеве руки рубили по локоть, перестраховываясь в цензурных спецоперациях.
...И еще одно отступление. Фрагмент из книги Ады Роговцевой "Свидетельство о жизни".
"Варшавскую" в постановке Э.Митницкого я сыграла 670 раз. 12 сезонов. Во всех городах Украины, в Москве, в Петербурге, в Беларуси - везде, где мы играли, нас звали еще и еще.
В Виннице во время спектакля погас свет. Полминуты длилась пауза. А потом люди зажгли свечки, зажигалки и тихонько попросили: "Дальше пожалуйста, играйте дальше!". Целую сцену, минут десять, мы играли при мерцании этих огоньков в зале. А сцена была в кромешной тьме. Зрители стали слушателями... Еще после генеральной репетиции "Варшавской мелодии" Эдуард Маркович Митницкий сказал: "Ты проснешься знаменитой".
И я проснулась знаменитой. Мне было 30 лет. И работая над этой ролью вместе с тонким умным и очень талантливым режиссером, я будто суммировала весь свой разнообразный и немалый актерский опыт и вышла на новый профессиональный виток…
Помню, в Донецке, не попавшие на спектакль, штурмуя театр, пробирались на второй этаж, вызывали милицию. Шум, гам. Спектакль задержали, пока не навели порядок. А я сидела в гримерке - и была несказанно счастлива".
- Эдуард Маркович, как вы и Роговцева - тогда - переживали все "это": злобное молчание чиновников и натиск партийной прессы на спектакль?
- Конечно, и я переживал, и Ада. Мы ждали каких-то решительных шагов - от "них". Но видимо "они" - не решились. Хотя в газете "Культура і життя" наш спектакль поначалу назвали едва ли не бездарным и беспомощным (была разгромная рецензия от Гакебуша).
Однако уже первые показы вызвали зрительский резонанс.
"Варшавскую мелодию" к тому же посмотрел первый секретарь Киевского горкома партии, член политбюро ЦК КП Украины Ботвин. На том показе актеров вызывали на поклон много раз! И тогда член ЦК посоветовал нам не обращать никакого внимания на статьи. А вскоре были и гастроли в Ленинграде, успех которых "санкционировал" долгую творческую жизнь "Варшавской мелодии" в Украине.
По моим подсчетам спектакль прошел более 700 раз! Но даже это не важно. Думаю, он и больше прошел бы. Но возникли события, связанные с польской "Солидарностью". И терпеть в репертуаре киевского театра пьесу со спорной польской тематикой были готовы не все партийные боссы. Спектакль сняли.
Увы, зависимость репертуара от политических катаклизмов - в Театре Леси Украинки в особенности - всегда была очень и очень значительная.
- Как принял киевскую версию "Варшавской" автор пьесы - Леонид Зорин (он же автор знаменитых "Покровских ворот")?
- Он посмотрел спектакль. Но в театре с ним вовремя пообщались "друзья" спектакля. Ко мне - претензии…
И вот проходит уже трехсотый спектакль, он приезжает, меня приглашает - я не иду на встречу.
Проходит 400-й - он снова приезжает, и я снова не иду на встречу с ним.
Впоследствии нас примирил драматург Афанасий Салынский. Я человек не злопамятный, но не мог понять, как замечательный драматург мог поверить проискам недоброжелателей внутри театра, которые нашептали ему, будто я что-то "радикально" изменил в пьесе.
Одна сцена была перенесена в костел. Но подобное изменение, на мой взгляд только усилило и пьесу, и спектакль.
Дело в том, что в Театре имени Леси Украинки, в давние времена, один артист - это уже группировка. А если их несколько, чем-то объединенных, то это уже целое формирование.
Собственно, я помню ситуации, когда некоторые актрисы, увидевшие Роговцеву в роли Гелены говорили: а ведь на этом месте могла бы быть я… И это - "театр".
- Эдуард Маркович, если развивать тему Роговцевой, то вы однажды говорили, что огромное влияние на ее формирование оказал Влад Нелли…
- Да, конечно. Это был значительный период духовного и профессионального формирования и Ады Роговцевой, и других актеров Театра имени Леси Украинки. Такие личности, как Владимир Александрович Нелли, Михаил Федорович Романов, Юрий Сергеевич Лавров, Михаил Михайлович Белоусов - подлинные апостолы духовности в этом театре. И они не могли не влиять на молодых актеров, на актеров разных поколений.
- После "Варшавской мелодии" Роговцева сыграла в 60-е еще в одном вашем спектакле - "Справедливость мое ремесло" по пьесе Леонида Жуховицкого. Как эту пьесу приняли цензоры и зрители?
- Пьеса родилась из повести Жуховицкого, а ее заглавие - журналистское кредо: "Справедливость - мое ремесло". В спектакле играли Ада Роговцева, Юрий Мажуга, Владимир Скомаровский. В той постановке - тема "рассерженного поколения". То, что в свое время прозвучало и в знаменитой пьесе Джона Осборна "Оглянись во гневе".
Оформление сцены представляло шрифт газеты "Правда" - и само это слово увеличенным кеглем - "ПРАВДА".
Ада Николаевна играла журналистку Таньку Мухину, достаточно смелую девушку. Она выходила на сцену в забавной кепке, в мини-юбке. Была похожа на подростка!
Только мы приготовились к сдаче спектакля ответственным лицам, как мне звонит Иван Куница: "Эдуард Маркович, уже вся Пушкинская улица - в черных "Волгах"! Они приехали…".
Спектакль принимали 25 человек. И, естественно, их озадачил шрифт "ПРАВДА". Они увидели и в этом идеологическую провокацию...
А художником спектакля была Татьяна Сельвинская - дочь поэта Ильи Сельвинского. И, конечно же, в ее "Правде" был намек на то, что не хватало советскому обществу - правды.
К тому же цензоров - блюстителей морали - почему-то насторожила одна невинная фраза: "Все Джульетты - матери-одиночки!"
Приказали снять эту фразу. Автор отказался.
Знаете, было много не только тревожных, но и анекдотических ситуаций с этими блюстителями и идеологическими вертухаями.
Когда критик Вирина посмотрела "Варшавскую мелодию", ее озадачила "неприличная" сцена на рояле, на котором находилась Ада Роговцева. Даже рояль оказался аргументом в борьбе против неугодного спектакля.
И знаете, возможно молодая, красивая, пластичная и манкая Роговцева в этих спектаклях - в "Справедливости" и в "Варшавской" - раздражала критиков-цензоров своей женской свободой, своей чувственной неукротимостью. Некоторые - и коллеги, и особенно критикессы - заметно нервничали…
Семидесятые
- В 1978 году в репертуаре Русской драмы появился ваш спектакль "Хозяйка" по пьесе Музы Гараевой. Рассказ о судьбе девушки из народа - Нади Гавриленковой, которая впоследствии стала руководителем большого предприятия. Этот спектакль записан, его можно посмотреть в интернете. Я посмотрел. И, честно говоря, не обнаружил в нем соцреалистических догматов. На мой взгляд, там история - о живых людях, которые верят в "идеалы", и, как могут, к этим идеалам стремятся.
- Постановка пьесы, если я не ошибаюсь, это инициатива драматурга Музы Гараевой. Текст она передала в театр. И я читал его на труппе.
Не лукавлю: читая пьесу труппе - прослезился… В зале стояла невероятная тишина.
Они, видимо, почувствовали мое состояние.
Меня какие-то вещи в той истории тронули по-человечески. Потому что в разных судьбах разных героев Гараевой - отголоски драматических судеб близких мне людей. Я дважды останавливался во время чтения. Сдерживал себя.
И, как мне кажется, в тот спектакль перешло мое эмоциональное состояние - сострадание ближнему, маленькому человеку, оказавшемуся в послевоенных руинах - реальных и моральных.
- У вас был очень хороший актерский состав в "Хозяйке": Леонид Бакштаев, Анна Николаева, Валерия Заклунная, многие другие. Даже сегодня этот спектакль поражает сильными актерскими работами.
- В случае с "Хозяйкой" повторился казус "Варшавской мелодии", когда некоторые актрисы театра говорили: "На месте главной героини могла бы быть и я…"
Повторюсь: это тоже - "театр".
Ада Николаевна в "Хозяйке" репетировала замечательно. И хотя главный образ в пьесе списан с реального человека, актриса все-таки шла не от прототипа, а от самой себя, от своей органики. В ее роли был осторожный юмор.
И, конечно, в этой же роли была ее большая актерская сердечность. Сочувствие героине, понимание эпохи, в которой она живет.
- По сути, "Хозяйка" - история советской Золушки. Бедная девочка становится принцессой на производственном балу.
- Да, и такой мотив в том спектакле угадывается. То есть мотив социальной сказки для взрослых.
Сказки для взрослых были популярны не только в советские времена. Подобные сказки - востребованы и сейчас...
- Нашлись бы "рассказчики"… Кстати, а как "идеологические вертухаи" отреагировали на "Хозяйку"?
- По-моему, все было спокойно. Тема пьесы и главные образы - это приняли.
- Поставив "Варшавскую" и "Хозяйку" с Роговцевой, то есть советские пьесы, вам не хотелось примерить на популярнейшую украинскую актрису - скажем, образ Бланш Дюбуа из "Трамвая "Желание" Уильямса? У Гончарова в 70-е, как известно, эту роль успешно играла Светлана Немоляева.
- Вы знаете, наверное, могла бы быть и Бланш Дюбуа из "Трамвая", и Альма в пьесе "Лето и дым", и Аманда в "Стеклянном зверинце". Все могло бы быть. Потому что Ада - всеядная актриса, она способна на любой опасный поворот со стороны режиссера. Она актриса - "впитываемая", она всегда профессионал. И может видоизменять какие-то вещи в образе при тесном контакте с режиссером.
Ада Николаевна слышит и слушает язык режиссера и язык драматурга.
Ее отличает удивительная психофизическая пластичность. Так что многое и многих действительно можно было бы поставить и сыграть.
Девяностые
- В 1993–94-м в театре имени Леси Украинки вы работали над пьесой Фердинанда Брукнера "Елизавета Английская". Пьеса написана в 30-м. Старые критики писали, что текст отличает антифашистский пафос. А по современным меркам его отличает антитоталитарный пафос. Спектакль так и не вышел. Из-за причин всем известных, политических. В каком состоянии тогда была работа над пьесой?
- Действительно, пьеса Брукнера - о власти. И, возможно, здесь есть некий исторический парадокс? Ведь как раз власть (в начале 90-х) и остановила работу над этой постановкой. Власть способствовала отторжению от театра имени Леси Украинки и меня, и, впоследствии, Ады Николаевны Роговцевой. Власть в лице Табачника…
Во время репетиций "Елизаветы" ко мне подошел заместитель директора театра Вадим Авдеенко со словами: "С вами хочет встретится Табачник… В гостинице…".
А до этого в прессе была организована травля спектакля "Чайка" ("Пять пудов любви"). Травля меня и Роговцевой. Понятно кем организованная.
Я тогда отказался от встречи "в гостинице": может быть предполагалось руководить Театром имени Леси Украинки под чужую диктовку?!
Но подобное представить невозможно.
После моего отказа последовало приглашение в Министерство культуры. Исполняющим обязанности министра культуры был г-н Яковина. Разговор был странным. Он почему-то коснулся некоторых событий, связанных с Михаилом Водяным, с которым мы дружили и работали.
Я спросил и.о.министра: "А вы адекватны?"
...Впоследствии появился указ о реорганизации в театре имени Леси Украинки. Они упразднили должность худрука.
Перед этим они избавились от министра культуры Ивана Дзюбы - выдающегося культуролога, украинского патриота, который пригласил меня в театр имени Леси Украинки.
Это была дьявольская комбинация беглого временщика.
Повторюсь, о дьявольской власти - и пьеса Брукнера. Может быть, еще и пьеса их подтолкнула к таким активным действиям? Как знать?
- Ада Роговцева в роли Елизаветы Английской - довольно смелое режиссерское решение. В подобной роли, скорее, можно было бы представить Аллу Демидову или Валерию Заклунную. Актрис, в которых властность и твердость кажется доминантой.
- Актерский диапазон Ады Николаевны - широкий. Она могла бы быть и королевой английской, и Кабанихой в пьесе "Гроза". То, что в состоянии сделать на сцене именно она - дано не всем. Через ее внешнюю мягкость и лиричность - уже на сцене - может раскрываться совершенно иной, непредсказуемый и никем не ожидаемый парадоксальный женский характер.
- Как в "Чайке", например? Свою Аркадину, кстати, актриса не очень-то жалует. В своей книге пишет о ней: "Не самый любимый мною персонаж, не лучшая моя роль, но я была счастлива работать в прекрасном спектакле". А вот на мой взгляд, ее образ получился интересный - живой, узнаваемый, емкий. "Кого" именно тогда играла Роговцева в своей Ирине Аркадиной - мать, каботинку, любовницу?
- Ада Николаевна в "Чайке" играла женщину, которая в определенный момент не знает, что главное в ее жизни. И поэтому она постоянно пытается действовать наощупь. В своих взаимоотношениях с Треплевым, Тригориным, Заречной, Сориным… Ищет себя... Привычный душевный комфорт.
...И еще одно мое отступление. За внешней легкостью Аркадина Роговцевой прятала подлинный драматизм, острое понимание всего происходящего вокруг: и в доме, и в семье, и в театре. Да, именно такая Аркадина могла шпарить наизусть Некрасова, подчеркну - гражданского поэта. Да, именно такая Аркадина - на горькой улыбке - могла ухаживать за больными, как ангел (по автору). Она могла мыть в корыте детей прачки. Могла делать разное - по велению женского сердца. Даже не разума. А именно сердца.
Великолепные сцены у Аркадиной (Роговцевой) с сыном Костей Треплевым (Лев Сомов). "Нет у меня денег! Я актриса, а не банкирша!" - буквально вопит, а позже душит сына в материнских объятьях. Она говорит ему - "Оборвыш, ничтожество". Но в этот миг ее глаза застилают слезы.
Худенькая, шустрая, даже юркая, она, очевидно, играет в провинции не от хорошей жизни. Из императорского театра эта 47-летняя Аркадина ушла явно не по своей воле - так сложилось. Пять пудов любви перевесили в ней пять пудов актерской мудрости.
- Некоторые критики писали, что ваша "Чайка" (1993) - только и только о любви.
- Да, о любви. Но также о неумении любить. Потому что любовь - это талант. Аркадина любит себя. И исходя из этого, она хочет, чтобы вокруг нее ничто не мешало этой любви.
- Та Аркадина из 90-х - великая актриса? Или средняя? Татьяна Доронина в 90-е мечтала сыграть Аркадину как актрису великую, как Ермолову.
- В нашей "Чайке" Аркадина - точно не великая. Она ищет в окружающих то, чего не дала ей сцена.
- А как ее принимали в Харькове? Героиня Роговцевой все это придумала про Харьков? Или так было?
- Я не думаю, что Аркадина им врет. Ей не выгодно. Зачем? К тому же в Харькове ее могли замечательно принимать, ведь это не Париж, не Питер. Там все могло быть.
- Что было самым трудным в работе с актерами в 90-е над чеховской пьесой?
- Самое трудное - помочь актерам увидеть "ту" жизнь. Понять, что "тогда" было стыдно, а что - общепринято.
- Относительно "стыдно". Извините, что вспоминаю старые драконовские статьи, но именно этот спектакль некоторые киллеры обвиняли в "орально-генитальных" отклонениях...
- На то они и киллеры. Это был один из эпизодов спланированной Табачником кампании - по расправе над спектаклем, над режиссером.
Эта травля должна была подготовить волюнтаристский приход в этот же театр другого человека.
Между тем, они были готовы придраться даже к названию - "Пять пудов любви". Хотя оно чеховское. И такой Чехов - в его же письмах, "им" неизвестных личных откровениях.
Тогда еще не было книги Дональда Рейфилда. Еще не было ничего близко… Но я чувствовал, что подлинный живой Чехов - не только в его великих пьесах, но и в его письмах. И "Пять пудов любви" - о том, что у человека не сбылось, что у него не осуществилось.
В конце концов, изменение названия - это ведь не каприз режиссера, не подыгрывание кассе, а стремление изменить настроение и восприятие чеховского шедевра. Почувствовать в нем иной пульс, обнажить оголенный нерв. В тех "Пяти пудах" - его тоска, ирония, чеховская горечь и чеховские предчувствия. Ибо неподъемны эти "пять пудов любви" для земного человека. И он надрывается…
- Вы ставили "Чайку" в Германии, в Литве. Чем европейские версии отличались от украинской?
- Отличались они актерами. Актеры - разные. В Киеве играли прекрасные актеры: Роговцева, Бакштаев, Кадочникова, Решетников, Сомов, Сердюк, Сивач… И в Германии были сильные актеры. Им нравилась эта работа.
Для европейских актеров было большим счастьем - само прикосновение к Чехову. Их увлекал метод работы над Чеховым: подробная действенная режиссерская партитура.
Немецкие актеры ощущали, что все его слова - живые, буквально каждое авторское слово - объемно. Они также ощущали, как важна индивидуальность актера в раскрытии чеховской пьесы и чеховского подтекста.
- Прошло более 20 лет. Некоторые ваши враги - повержены, они вдали от родины. Как бы так деликатно спросить: вы счастливы, удовлетворены?
- "На свете счастья нет - но есть покой и воля", сказал поэт. Но я счастлив, что в нашем Театре на Левом берегу Днепра - свой зритель. Театр - живой, популярный, востребованный. В нашем репертуаре есть спектакль с участием Роговцевой "Вася должен позвонить" - в память о замечательном человеке и артисте Константине Степанкове. В предстоящем сезоне, надеюсь, увидим Аду Николаевну в новом юбилейном спектакле, который поставит Екатерина Степанкова. Счастье в том, что мои ученики активно ставят на родной сцене, во многих украинских театрах, за рубежом. Счастье - именно в этом. А не в том, о чем вы спросили.