Рецепт творческого счастья от Мирославы Которович оказался до забавного прост: взять взрослых тетенек и дяденек, окунуть их в собственные детские мечты, позвать на сцену детвору, сияющую от переполненности чувствами, и все это перемешать в неравных пропорциях… А потом из получившихся жемчужных капель звуков нанизать ожерелье и назвать его «Намисто з дитячих мрій».
Правда, опыт создания подобных театрализованно-музыкальных действ у скрипачки Мирославы Которович на сегодняшний день весьма солидный: нынешний концерт стал продолжением ее проектов «Роль для скрипки», цикла новелл «Сотворение», «Скрипичные капризы». И дело не в том, что ей скучно играть в традиционном строго классическом формате. Просто то, что делает эта хрупкая девушка — очень органично и тонко, а главное — со вкусом, и именно эта изюминка, вернее, возможность ее предложить искушенному слушателю и зажигает огоньки в глазах исполнительницы. Сама Мирослава, или, как ее ласково называют коллеги и друзья, — Мирося начала концертировать очень рано — еще учась в десятилетке Лысенко. Затем — консерватория, где она училась у отца, Богодара Которовича, гастроли, выступления, известные оркестры и дирижеры… И — постоянно новые идеи, которые не так быстро и часто реализуются, как того хотелось бы слушателям и зрителям.
Взрослый концерт с детским лицом удался и потому, что все в нем было естественно, хотя налет сказочности, неотъемлемой в детстве, необходимой для комфортного существования, бытия в нем, присутствовал буквально с первых нот, взятых камерным составом ансамбля «Киевские солисты». В этот вечер вместо отца им руководила Мирослава, и делала это не просто профессионально, но обаятельно. А сцена филармонии стала площадкой для игр детей и вариаций таких же детей, но давно выросших. Правда, им предоставилась редкая возможность побаловаться и поучаствовать в переодеваниях — три смены костюмов заготовила для солистки Виктория Гресь со своим фирменным стилем, моментально узнаваемым и как нельзя лучше подошедшим к происходящему по настроению, а всем оркестрантам-мужчинам достались легкие прозрачные то ли шарфы, то ли фигурные банты, в общем, нечто воздушное и радужное, завязанное на шее и придавшее им сходство с бородатыми гномами, которые, к тому же, и что-то играют. Ну, а вибрафон Андрея Пушкарева с его сказочной темральной палитрой вообще перенес действо в какую-то мистическую плоскость.
Путешествие в детство началось с «Детской симфонии» Леопольда Моцарта, где в классические теплые гармонии ловко вплетались игрушечная сопилка и свистулька. А во время бесконечного рондо Альфреда Шнитке в версии для скрипки-соло и струнных Андрея Пушкарева на затененной сцене словно происходила сосредоточенная медитация, для полноты картины не хватало разве что лунного света. Больше всего, пожалуй, потрясла «Осенняя песня» Владимира Мартынова — простенькие строки Плещеева настолько, что называется, «упали» на музыку, что захотелось пару раз подряд прослушать произведение, чтобы хотя бы попытаться понять, как произошло такое взаимопроникновение. Две солирующие скрипки, тонкий, печальный вокал Жени Карпенко, сочувствующие струнные на заднем плане — и несколько минут такой светлой грусти, о которой, как о слезах, хочется написать «она навернулась на глаза».
Отдельно хочется сказать о Генрихе Бибере с его «Sonata — representativa» — посредством тембральных возможностей струнников композитор изобразил не только кваканье лягушек, голос кукушки, кошачье мяуканье, но и поступь пьяного мушкетера, пытающегося маршировать. «Теплый ветер» Виктории Полевой повеял теплом в зал, выплывая из-под ловких и умелых палочек Андрея Пушкарева, а «Баллада» Джованни Солима с солирующим альтом и скрипкой переросла, просто-таки угодила в яблочко зрительских симпатий.
А еще на сцене все время были дети — ведь это был их концерт… Они без страха вглядывались в публику, отыскивая любимые и знакомые лица, дули в свистульки, гремели шумелками, били в барабан, а то и просто ходили между взрослыми музыкантами, словно пробуя себя в их роли — каково оно, быть на сцене, залитой ярким светом прожекторов… И говорить — говорить с большим притихшим залом на языке, понятном и тем, кто на сцене, и тем, кто по другую ее сторону.