Первые же выступления цыганского ансамбля «Романс», дебютировавшего осенью прошлого года, продемонстрировали высокий уровень профессионализма и певцов, и музыкантов ансамбля, их сыгранность и, что бывает нечасто, сценическое обаяние и чувство меры. Тем не менее, высказанная тогда в интервью идея руководителя «Романса» Игоря Крикунова создать свой цыганский театр показалась мне красивым, но несерьезным прожектом. Ох, затаскают заводных цыган по ночным клубам, по казино да фуршетам дяди с толстыми кошельками — дойдут ли руки до утомительных репетиций? Рискнут ли он и его коллеги променять веселое шампанское элитарных ресторанов на черствый хлеб театрального актерства?
Оказалось — рискнули. Юрий Николаевич проявил себя серьезным человеком, и как глава цыганской общины, и как актер.
«На парувпе» («Не изменись») — так называется сценическая версия поэмы Пушкина «Цыгане», премьерная постановка театра «Романс».
Как совместить захватывающе-поэтичную, эффектную, но все же подчеркнуто романтическую историю скитальца Алеко и цыганки Земфиры с реальным бытом табора, кочующего по молдавским степям? В инсценировке Олега Примогенова пушкинский текст, а в нем всего-то шестьсот с небольшим строк, сохранен дотошно. Но зрительный ряд и следует тексту, и спорит с ним. Любовная драма, услышанная юным поэтом и описанная на экзотическом для него материале, извне, нашла своих интерпретаторов, знакомых с цыганской жизнью изнутри.
На сцене кочевой табор со своими шатрами, телегами, походной наковальней. Появились новые персонажи, еле намеченные у Пушкина и обретшие плоть в постановке театра «Романс». В первую очередь это — младая красавица цыганка Мариула (актриса Вика Асеева), заглядывающаяся на Алеко (з.а. Украины Петр Кошель) и в своем соперничестве с Земфирой (Ольга Береснева) прибегающая к колдовству и ворожбе.
В спектакле много нового текста. Но — на цыганском языке. Взаимодействие пушкинского стиха и певучей цыганской речи дает необыкновенный эффект эха и пространства. Алеко — и тот переходит на цыганский, естественно раздвигая намеченные Пушкиным рамки образа.
Однако первые слова, которые пришлось Алеко выучить в таборе, — это «дэн ловэ», то есть «дайте денег». Не «железо куй да песни пой», как у Пушкина — нет: чтобы вести жизнь, свободную от условностей и пороков цивилизации, цыганам приходится добывать пропитание подаянием. И в этом горькая изнанка их свободы. Когда старик-цыган (Игорь Крикунов) принимает Алеко в табор, он вручает ему свою шляпу — вниз тульею и учит говорить те самые слова: «дэн ловэ!» — «подайте!..» Гордый сын города, блиставший на светских балах и отторгнутый «светом», Алеко вынужден ломать свою гордость, выпрашивая копеечку по селам. У Пушкина, упоенного цыганской экзотикой как одним из воплощений вольной жизни, эта бытовая сторона отсутствует начисто. Но, по замыслу режиссера Олега Примогенова, именно в ней — основной конфликт Алеко и цыганского табора. Алеко ищет свободы только для себя, ему трудно учиться коллективной свободе цыганского табора и ради нее стоять «дэн ловэ!» для Земфиры, для своего появившегося ребенка...
Для обитателей табора — и тех, кто играет этот табор — недопустима характеристика, вырвавшаяся однажды у Пушкина: «цыгана дикого рассказ». При слове «дикого» старик стегает Алеко кнутом по ногам — как бы предупреждая: мы приняли тебя, человек иного мира, как равного, так оставь свои барские замашки, столичную надменность к малым народам!
Пушкин в своей поэме не дает никакой предыстории скитальца Алеко до его встречи с красавицей Земфирой. Удержался он и от морализации — не дал даже намеков о дальнейшей судьбе Алеко после убийства неверной жены и изгнании из табора. Режиссер берет на себя трудную задачу, додумывая за Пушкина.
В прологе спектакля Алеко, великосветский денди, с замашками рокового байронического поэта, сгорающий от страстей, то пытается стреляться, то предается мирским утехам и балам. Этот великосветский образ жизни становится ему ненавистен, он бежит от него в поисках чистоты и свободы — и попадает в объятия Земфиры.
В финале, тоже отсутствующем у Пушкина, старый, опустившийся герой вновь попадает в молох города и... Но я не стану будущих зрителей спектакля лишать предвкушения неожиданностей в поворотах сюжета. Отмечу только, что драматургический стержень и пролога, и финала показался мне менее убедительным, чем основной пушкинский конфликт.
Премьерный спектакль театра «Романс» порадовал целым букетом первоклассных актерских работ. Органичны и достоверны все главные действующие лица: и Старый цыган (Игорь Крикунов), и женственная ветреная Земфира (Ольга Береснева), и загадочная красавица-ворожея Мариула (Вика Асеева). По сути, они играют самих себя, и расстояния от актеров до их ролей здесь минимальны. (Хотелось бы, однако, увидеть их и в других воплощениях.) Петр Кошель немного отличается по актерской школе, впрочем, он и должен быть немного чужеродным в цыганском таборе. Его Алеко, байронический красавец в прологе спектакля, постепенно теряет светский лоск, самоуверенность и... становится более естественным и пластичным. Кошель, введенный буквально за несколько репетиций, играет намного мощнее актера, который пробовался до него на роль Алеко, и тонизирует весь спектакль. Великолепны массовые сцены, с привычными для цыганского ансамбля песнями и танцами. Они приподнимают весь романтический дух постановки, несколько старомодной по своей стилистике, но зато не подверженной новейшим режиссерским изыскам.
«И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет».
Так оканчивает Пушкин свою поэму — поэму о столкновении двух свобод. В спектакле нет защиты от судьбы только для индивидуалиста Алеко. Цыганская свобода и судьба торжествует. И дай Бог театру, взявшемуся спорить с Пушкиным, долгой и счастливой судьбы!