Культурные центры из разных стран мира заметно оживляют течение искусства в Украине.
Этим летом в помещении Киевского музея русского искусства демонстрировалась выставка «Макс Эрнст. Книги и графика», упорядоченная Институтом международных отношений (Штутгарт). Выставка инициирована Гете-институтом в Киеве. Она стала заметным событием среди многих летних арт-акций города, ведь Макс Эрнст является художником уровня Пабло Пикассо или Сальвадора Дали. Хотя у нас он не столь известен.
С началом осени, с 5 по 23 сентября, выставка продолжает свои популяризаторские и другие функции в Харьковском художественном музее. На открытии выступили: директор Гете-института в Киеве Йоханнес Эберт, председатель Харьковского союза художников Валентина Мызгина и научный сотрудник музея, отвечающий за экспозицию, Татьяна Прокатова.
В Киеве выставка имела сопутствующие интересные акции. Например, через день после открытия в помещении музея с докладом о творчестве художника выступила профессор Кира Александровна Шахова. Она рассказала об интересном жизненном и творческом пути неутомимого экспериментатора, начинающего как немецкий экспрессионист, продолжающего как французский дадаист и сюрреалист и до конца жизни ищущего новые живописные и графические техники и приемы. Кроме того, узнающего все новые страны, проживая там иногда как беженец (от нацистов Германии в США) или как гражданин Америки или Франции.
Следует отметить, что кочевой образ жизни не помешал ему четыре раза жениться. Среди жен: искусствовед, красавица королевской крови, миллионерша, а также художница, решившаяся уехать с Максом в штат Аризона, чтобы жить в хижине, построенной собственноручно. Для приготовления пищи использовался костер, а когда к дому подвели воду, это стало большим праздником, после чего Макс Эрнст усердно занялся скульптурой. Здесь он сделал знаменитого «Козерога», о котором тогда газеты написали «монументальная ошибка».
Эрнст - один из немногих художников, не зациклившийся на единичной находке, приеме, концепции. Он равнодушен к эстетским амбициям, когда ради стилистического единства художнику приходится отказываться от самого главного - от свободы. Макс Эрнст смело шел за полетами фантазии, даже если они разрушали всеми признанные каноны изобразительного искусства. Именно поэтому он стал родоначальником многих, ныне хорошо известных направлений, ранее шокирующих не только буржуа, но и коллег. Эрнст никогда не исчерпывал окончательно найденной темы или техники, оставив последователям намеки на возможные кладези идей, оставив вектора движения к новым знаниям, непривычному способу осмысления реальности.
«Макс Эрнст рождает не эпигонов, но последователей, и это важно» (Кира Шахова).
Многие генерации известных в мире иллюстраторов питались импульсами от творчества Эрнста, в частности от его коллаж-романов. Важно, чтобы традиционно сильная в Украине графическая школа ближе соприкоснулась с опытами немецкого экспериментатора.
Правда, графика - только одна из сфер творчества Эрнста. Кроме скульптуры он занимался сценографией. В частности, вместе с Жоаном Миро сделал эскизы декораций к балету Дягилева «Ромео и Джульетта» в Париже в 1926 году. Вместе с Луи Бунюелем и Сальвадором Дали работал над фильмами (1930) и даже играл в одной из картин Ганса Рихтера (1944). В 60-е вместе с Петером Шамони работал над фильмами «Путешествие в подсознательное» и «Противозаконные занятия астрономией», а также с Вернером Шписом над фильмом «Автопортрет».
Во время выставки в помещении Русского музея демонстрировался видеофильм Петера Шамони «Макс Эрнст. Мое бродяжничество, мое беспокойство» (1991). Он был сделан к столетию со дня рождения художника и является аутентическим рассказом об обстановке, событиях, людях, странах, которые воздействовали на его творчество. Но не меньшее воздействие производила на художника и природа. В этом фильме Эрнст произносит следующие рассуждения о лесе: «Деревья прожорливы, часто они прячут солнце и не пропускают ни одного из солнечных лучей». В этих рассуждениях он не одинок. Многие художники (почему-то именно они) замечали изначальную агрессивность проявлений жизни, в том числе ботанической. Огромную жадность к жизнедеятельности у одних, приводящую к гибели других, более пассивных. Если в межличностных или политических отношениях мы наблюдаем множество градаций и названий подобных проявлений, вплоть до слова «фашизм», то мир растений представляется нам местом для отдыха. Макс Эрнст с пантеистической прозорливостью видит в спокойных пейзажах спящую энергию стихий, готовых в любой момент проявить устрашающую силу вместо безмятежной красоты. В одном из своих стихотворений, которые он читает в фильме, Эрнст говорит: «Даже невооруженным глазом видно, что эта скала очень молода». Кроме юмора в этой фразе чувствуется мужское восхищение и вместе с тем мужской трепет перед вечной женственностью природы.
Пожалуй, только украинке Екатерине Белокур удалось победить агрессивное начало одного из миров, мира растений. В каждой из ее картин мы видим прекрасный эдем, где разнообразные формы энергии уже не сражаются за жизненное пространство, где каждый цветок - индивидуальность в строго организованном Космосе. Наверное, именно поэтому перед ее картинами стал на колени Пикассо, великий наблюдатель деформаций и разрушений. Интересно, что Белокур не писала срезанных растений. Имея больные ноги, она шла иногда несколько километров, чтобы нарисовать нужный цветок не в предсмертной агонии, но в радости полноценной жизни…
Макс Эрнст не тяготеет к калейдоскопически разбитому или упрощенно огрубленному видению Пикассо, но, вместе с тем, он не может осознать реальность гармонического Космоса.
Продолжая традиции немецкого романтизма, Эрнст живописует причудливую борьбу разнородных миров, борьбу жестокую и красивую. В сюрреалистической реальности его творчества, как во сне, много устрашающих, мифологически значимых моментов. Но только в подобной реальности мы можем ощутить себя птицами, ощутить прелесть свободного полета.