Праздничность была определяющим тоном двух вечеров, проведенных в Национальной филармонии великолепным, полным неповторимого обаяния, покорившим зал неистовым темпераментом за дирижерским пультом и изящным виртуозным мастерством со скрипкой в руках. Обе программы были не только тщательно продуманы, но имели сквозную внутреннюю тему, радовали неожиданными сюрпризами. Ностальгию по радости, забытым эмоциям наслаждения божественными звуками музыки, свободной игрой фантазии, красотой звучания богатого красками человеческого голоса, соревнующейся с ним по теплоте тона и блеску звуковых россыпей скрипке, красочным пиршествам большого симфонического оркестра удовлетворили сполна замечательный, всемирно известный музыкант и его партнеры — пианистка Юлия Стадлер, восходящая вокальная звезда оперного Олимпа Андрей Шкурган, симфонический оркестр Национальной филармонии Украины, раскрывший в сотворчестве с темпераментным маэстро свой потенциал и ставший просто неузнаваемым.
Еще одна ностальгическая нота прозвучала в обеих программах. Это сладостная ностальгия по опере и ее особой ауре, ожидавшейся в те неповторимые времена, когда везде и всюду царил оперный Бог — «божественный и упоительный», как назвал его Пушкин, Джоаккино Россини, баловень Европы и ее Орфей. Он открыл в XIX — теперь уже позапрошлом веке эпоху виртуозности, продолженную гением Паганини, когда в театре и на концертной эстраде демонстрировались почти беспредельные возможности голоса и инструментов устремляться навстречу друг другу, перехватить инициативу, постигать секреты головокружительного мастерства. Очень точным было пушкинское сравнение Россини с мифическим певцом Орфеем, голос которого завораживал и услаждал слух, врачевал души, усмирял диких зверей и открывал ворота Аида. Этому голосу вторила лира певца, гибкая, как пантера, расцвечивая нескончаемый вокальный напев россыпью пассажей, затейливыми узорами, нежными переливами аккордов, подобными постоянно изменяющим форму облакам, плывущим в синем вечернем небе. (Вспомним пушкинскую рифму: Россини — вечер синий).
Именно орфическая сторона искусства виртуозов-музыкантов блестящей оперной эпохи, предлагавшей слушателям изысканное меню из многочисленных оперных фантазий, вариаций, транскрипций, парафраз, привлекла к их в большинстве своем забытым произведениям Сергея Стадлера, назвавшего свою первую программу «Приглашением к опере» (аллюзия веберовского «Приглашения к танцу»). Вся программа оказалась чем-то подобным музыкальной шкатулке с секретами. Арию Россини «Di tanti palpiti» — меланхолическую песню юного рыцаря Танкреда, после долгой разлуки с трепетом ступившего на родную землю, мы услышали сначала в подлинном авторском варианте, где мягко бархатистый тон низкого женского голоса (в ушах так и звучит неповторимый тембр исполняющей эту арию блистательной россиниевской певицы Мэрлин Хорн) заменила скрипка. А сразу вслед за этим прозвучали вариации Паганини на ту же тему. Мы словно включились в очаровательную игру: в фейерверке кунштюков, в лабиринте головоломных пассажей, трелей, двойных нот, аккордов, острых и легких штрихов то скрывалась, то на мгновение проглядывала, словно играя в прятки и поддавки, трепетная кантиленная мелодия. По следам Паганини шли все знаменитые и менее знаменитые скрипачи-виртуозы более чем столетнего периода. Те из них, кто обладал самостоятельным композиторским даром, создавали на оперные темы масштабные пьесы, поражающие неисчерпаемыми возможностями трансформации исходного материала, способностью с помощью скрипки и фортепиано вызвать в воображении слушателей серию ярко театральных сцен со своими маленькими сюжетами и узнаваемыми под новыми звуковыми масками персонажами — нежным Зибелем и охваченным любовной меланхолией Фаустом, саркастическим фокусником Мефистофелем и простодушной Маргаритой, лицедеем Фигаро, страстной цыганкой Кармен. К лучшим номерам программы безусловно принадлежали такие известные пьесы, как «Фантазия на темы оперы «Кармен» Бизе» Пабло Сарасате, «Фантазия на темы оперы Гуно «Фауст» Юзефа Венявского, а также «Фигаро-фантазия» менее известного у нас итальянского композитора ХХ века Марио Кастельнуово-Тедеско. Кроме итальянских и французских в карнавальных скрипичных нарядах были представлены и русские оперные мелодии — песня из «Мавры» Стравинского, «Гопак» из «Сорочинской ярмарки» Мусоргского, марш из «Любви к трем апельсинам» Прокофьева, песня индийского гостя из «Садко» Римского-Корсакова.
А связующим мостиком между двумя вечерами стала общая тема: приглашение к опере и к путешествию на ее родину, в сердце Италии — вечный город Рим. Были здесь и другие явные и скрытые переклички. Так, в сольной программе мы услышали сразу две версии антракта из оперы Джузеппе Верди «Ломбардцы в первом крестовом походе» — его обычное предложение для скрипки и фортепиано, и расширенный вариант в виде фантазии на темы оперы скрипача-виртуаза Антри Вьетана. Это стало модуляцией в оперный мир Верди, раскрытый прекрасным молодым певцом Андреем Шкруганом в содружестве со Стадлером-дирижером. Но помимо того в вердиевском первом отделении второго вечера Стадлер продирижировал и сыграл на скрипке, стоя на дирижерском подиуме, — тот же Антракт из «Ломбардцев», который прозвучал совершенно по-новому, даже показалось, что играл его какой-то другой, новый Стадлер!
Андрей Шкурган разделял с приезжей знаменитостью лавры героя вечера. Это высокий, красивый, с выигрышной сценической внешностью и высоким уровнем музыкальной культуры украинский баритон, который за относительно недолгий период своей успешной карьеры сумел под- готовить более двадцати оперных партий, стать лауреатом нескольких международных конкурсов, спеть на сценах многих театров мира — и сохранить официальный статус в Украине в качестве солиста филармонии в его родном городе Черновцы. От имени своего города он и выступал, при этом среди всех его званий перечислялся и почетный титул «Вердиевский голос», завоеванный им в Ита- лии. Хотелось спросить, неужто в наших оперных театрах наблюдается катастрофический избыток таких голосов, из-за чего певец такого масштаба не является солистом, скажем, Львовского оперного или — что было бы вполне логичным — Национальной оперы Украины? Сколько талантов мы уже без тени сожаления отдали на откуп Западу. Неужто и этого замечательного певца потеряем? В предложенной вердиевской программе он показал не только культуру и вкус, безупречную певческую манеру, но и разносторонность своего актерского дарования. Кульминационным стали в его исполнении неистово-обличительная, полная боли и тоски ария Риголетто и погруженный в шекспировскую атмосферу комедийно-игровой монолог Форда из оперы «Фальстаф» — два полярных образа, вызвавшие изменение тембровой окраски голоса, звуковой техники, жеста, внешнего поведения певца.
Для второго отделения программы Стадлер-дирижер выбрал симфонический триптих итальянского композитора ХХ века Отторино Респиги, состоящий из трех масштабных симфонических поэм: «Фонтаны Рима», «Пинии Рима», «Празднества Рима». О знаменитых римских фонтанах так писал русский путешественник, историк и культуролог Павел Муратов: «Они низвергаются шумящими каскадами с искусно расположенных скал, как фонтан Треви или большой фонтан Бернини на пьяца Навона. Они спокойно падают отвесными водяными плоскостями. Почерневшие мраморные тритоны трубят, надув щеки, в раковины, морские кони выгибают каменные спины, поросшие зеленым мхом, бронзовые юноши вытягивают руки в античной игре с бронзовыми черепахами и дельфинами». Все это мы услышали и как бы увидели в красочной, струящейся, переливающейся многообразными оттенками изысканного оркестрового колорита первой поэме Респиги. Оркестр предстает здесь и как единый живой организм, и как коллектив солистов-виртуозов. Все три поэмы можно считать пробным камнем оркестрового мастерства. И наш все еще числящийся в молодых филармонический коллектив сыграл для маэстро Стадлера, чутко откликаясь на каждый его жест, каждое движение корпуса, в полную силу своих возможностей. Это был абсолютный контакт, подлинно любовный союз, в котором кормчий-дирижер умело вел большой корабль, то отдаваясь на волю волн, то раздувая паруса, то подстегивая, властно подхлестывая движение, словно бросаясь в неистовые звуковые потоки, помогая себе всем корпусом, даже подпрыгивая от возбуждения, внося в партитуру незапланированный автором эффект — сотрясающий дирижерский подиум стук грузно падающего тела. Все это совсем не мешало, а лишь помогало музыкальному восприятию. На наших глазах большой музыкант творил музыку, извлекая ее не только из мертвых инструментов, но и из живых сердец сидящих перед ним, внимающих ему музыкантов-сотворцов.
Каждая из трех поэм, обладая стилевой общностью, открывала нам новые картины Рима, прекрасным звуковым памятником которому стал этот триптих. Поэмы редко исполняются в один вечер. Наиболее популярна из них вторая, «Пинии Рима». В третьей появляются новые образы и краски города праздничной толпы, карнавала, религиозных процессий, напоминающих театральные представления на открытом воздухе, ночных факельных шествий, разноголосицы звуков, запахов, ароматов, изменчивых форм. Театральность четырех сменяющихся картин подчеркнута в ней введением в оркестр мандолины, помещенными на балконе трубами, прорезающими плотную оркестровую ткань, финальным эффектом включения птичьих трелей. Творчество Отторино Респиги стало интимно близким Стадлеру, ибо этот известный итальянский композитор был к тому же концертирующим скрипачем-виртуозом, педагогом и выступавшим во многих странах дирижером. Настоящим большим музыкантам всегда бывает тесно в рамках избранной изначально специализации. Их влечет своей безбрежностью весь огромный мир музыки, столь внутренне созвучный их щедрым натурам. Вот почему трансформация Стадлера в дирижера, как и его оперная ностальгия, показалась всем нам столь органичной. Будем с нетерпением ждать новых с ним встреч в стенах Национальной филармонии.